красный для гоголя — цвет их ладоней, ног и пола в ванной. гоголь привыкли и им уже не страшно.
кафель дома у отца был серым, коля часто себя спрашивали — зачем? никогда — у родителя, ведь в ответе не нуждались; алые разводы цвет делали грязным, гоголю было страшно.
в квартире достоевского спокойно: в ванной на белой плитке белый ковер с длинным ворсом — как будто уютно. гоголю приятно; тревожно только, когда красный попадает на ворс и расползается узором кривым и причудливым — нужно застирать быстрее, гоголь понимает. ноги свои жалеть от этого не начинает меньше.
квартира достоевского — их квартира — гоголю кажется домом. кровать теплая с вечно мерзнущим достоевским в коконе из одеяла и плитка в ванной — самые мягкие ее места, достоевский знает, как любит гоголь сидеть в одиночестве в душе.
достоевский видит пятнышки маленькие, которые пропускает гоголь иногда, но стирает их молча; давить с вопросами — не вариант, не расскажет и шуток накидает сверху, как снежный ком, не выпутаешься. федя молчит и ждет, когда шанс выдастся все пути отступления перекрыть и поговорить прямо, без увиливания.
поймать гоголя нелегко. они никогда не переодевается при ком-то, они никогда не носят шорты и в целом одежду более открытую, чем кокон. прячет тело? душу? все вместе? достоевский не понимает за слоями ткани.
размышления о выводе гоголя на разговор заходят в тупик. без доказательств нападать нельзя, раздеть для доказательств тоже нельзя... если не предложить что-то интересное взамен.
гоголь не такие глупые, не согласится же.
гоголь любит поиграть, они согласится.
и они соглашается: игры с достоевским всегда увлекательные, особенно когда он сидит на бедрах коли, по мере расстегивания тысячи пуговиц на рубашке опускаясь на пол, на колени.
пуговицы на штанах из петель выскальзывают даже слишком просто, достоевский будто всю ночь готовился. дыхание сбивается от очередного случайного прикосновения, гоголь позволяет снять с себя штаны. и жалеет в ту же секунду.
у коли аж сердце удар пропускает, когда достоевский опускает глаза на шрамы на бедрах. пожалуйста, боже, пожалуйста, ничего не говори про себя коля молится, но выдает совсем другое:
— оу, заметил! соня твоя изодрать решила меня, видимо, ревнует, — на последнем слове, правда, сбивается: достоевский мягко губами касается порезов и поднимает глаза, устанавливая зрительный контакт. коля в ловушке во всех смыслах, не извернешься.
— я тебя люблю, — тихо федя говорит и шрамы снова целует, будто вся ситуация — рутина, а гоголь нервничает по пустяку.
гоголь смеется; наблюдает за достоевским, прядь его волос заправляет за ухо и слезы собственные утирает — федор слабость видеть не должен, но сил держаться у гоголя нет больше.
от легкой паники гоголя трясет, достоевский чувствует это, когда ладонью холодной проходится по их бедру. от холода — мурашки по коже, колю это отвлекает от слез и смешит уже более искренне; еще смешит достоевский взгляд снизу вверх, и его положение на коленях, и вообще - все в нем. может, коле просто смеяться хочется.
они наклоняется к достоевскому лицу и мягко целует щеки. федор молчит, смотрит, коля молчит и смотрит в ответ. никто не двигается навстречу, никто не собирается отступать — федор ждет, коля ищет в себе силы.
— даже вопросов не будет?
— не будет, — федор заверяет и гоголь его целует сразу же, с таким напором, будто ждали этого всю жизнь и это решит все их проблемы.
не решит — гоголь себе напоминает. сейчас это, правда, второй план, они еще успеют обсудить, коля знает; сейчас - целовать и трогать, остальное лишнее.