И в тех местах, где оптика лгала,
Я выпрямлял собою зеркала.
К. Арбенин
Конец Света уже наступил — просто мы его не заметили. Наивно, нелепо или смешно это — не мне судить. Брахма моргнул, но не пробудился окончательно. Конь блед споткнулся, едва лишь сделав первый шаг. Мир не погиб… но и жив он не остался.
Тогда, больше двенадцати лет назад, у нас отобрали Будущее. И кажется уже совершенно неважным, какова была природа катастрофы: бездумное невежество людей, поправших сами законы мироздания, эксперименты иной, более развитой, цивилизации или воля богов. Имеет значение только то, что звезды, далекие и, в общем-то, бесполезные фонарики, погасли не только в небе, но и в сердцах людей. Творцы, пассионарии, гениальные ученые вместо огромного, как глубина человеческой дерзновенности, прекрасного, как высота благородных помыслов, небосклона вынуждены теперь довольствоваться фальшивкой.
Потом мы потеряли свободу. Или надежду. Или ещё что-то важное.
Теперь мы — просто букашки в банке. Эксперимент, проект неведомого школьника: а что, если…
Пока мы сидели тихо, активно плодили себе подобных, шелестели прелыми листьями и соломой, пытаясь найти крупинки, казавшиеся нам чем-то ценным или съедобным, на нас не обращали внимания. Но когда среди общей копошащейся массы стали появляться первые гусеницы, когда они оделись в коконы, хозяин просто накрыл банку крышкой. С дырочками для воздуха, чтобы питомцы не задохнулись.
Бабочки ему были не нужны.
Да, я слышал, что некоторые считают произошедшее даже благом. Дескать, вместо бездумного разрушения себя и всего окружающего человечество теперь вынуждено будет обратить все внимание не наружу, но внутрь. В чем-то я с этим даже согласен, вот только нельзя заставить отбросить костыли и начать передвигаться без их помощи. Потому что передвигаться не получится. И нельзя выбрать за человека его путь. Нет, не так: нельзя лишить его права выбрать путь. Из трёх известных, написанных на камне. А не из сотен неизвестных даже богу или богам.
Выбор должен быть осознанным.
Выбор — должен быть.
Следующим шагом по пути в неизвестность оказался Контракт. Я долго думал, почему и как люди становятся контракторами, но мне недоставало информации для того, чтобы сделать выводы. Контракторы — лучшие из лучших, элита элит? Смешно. Если моя Пай действительно была лучшей, — пусть даже только для меня — то среди основной массы порой попадались такие экземпляры… Хотя… возможно они и были лучшими. Даже бесчеловечность лучше серости тупого равнодушия и бездушной исполнительности хорошего инструмента. Ни люди, ни куклы — так, серединка.
Но все же я думаю, что дело в другом. Дара — или проклятия — Контракта удостаивались те, кто умел желать. "Если увидишь падающую звезду — загадай желание, и оно обязательно сбудется", — так, кажется, я советовал Пай. И именно эта способность — не эскапизм, заставляющий бежать от реальности в розовый мир мечты, а редчайшее умение воплотить в одном стремлении, в одном порыве души надежды и чаяния всей жизни — определила судьбу.
А плата… многие считают её проклятьем, но для меня она казалась почти благом. Она скорее предохранитель, своего рода тормоз, не дающий наделенному сверхдаром сорваться в бездну самолюбования и упоенного наслаждения собственными невероятными возможностями. Она смирительная рубашка, не дающая безумцу разбить себе голову о стены палаты. Или не себе, а окружающим… Только благодаря существованию платы контракторов еще не порвали на кусочки разъяренные и испуганные обитатели нашей планеты-под-колпаком.
У меня её нет — и я чувствую себя… ущербным. Не человек, не контрактор — ошибка природы, какой-то нелепый и нежизнеспособный уродец.
Порой мне казалось, что плата — нечто вроде своеобразного источника сил. А чего вы хотели? Какие способности, такова и подпитка. Хочешь пользоваться Даром, хочешь контролировать себя — плати. Правда, и здесь я тоже "отличился". Чувствую, что мне еще придётся за это рассчитаться с судьбой. И едва ли расчёт будет в мою пользу. Впрочем, не стоит о том, что ещё только будет или не будет.
А возможно, такие, как я, всё-таки зачем-то нужны. Как там вещал этот кучерявый придурок Шрёдер? "У двух контракторов не может быть детей"? Вот и число тех, кто, подобно мне или Мао, не может и не должен существовать, потихоньку растет и увеличивается. Быть может, через пару-тройку веков и признают наше право на жизнь. К счастью, до этого я точно не доживу.
Смешно. Нелепое для меня теперешнего, взрослого и мудрого, — хотя где та мудрость, кто бы мне сказал! — прозвище я получил еще сопливым щенком, еще толком ничего не зная и не умея. Черный Жнец, Черный Бог Смерти… какая, в сущности, чепуха! Не Жнецом стоило называть, а триггером, переключателем с двумя положениями. Щёлк — "Вкл." — и машина без страха, упрека и малейшего признака мозгов крушит противника налево и направо. Щёлк — "Выкл." — и на руках спящая сестрёнка, а ярость калачиком свернулась вокруг нас, охраняя её покой. Спал ли я тогда? Видел ли сны? Не помню совершенно. Действительно машина, робот из наивных сказочек писателей прошлого. Смешно и стыдно.
Хотя… какая вообще разница? Хоть Черным Жнецом обзови, хоть Черным Триггером… лишь бы не Трикстером. И не Хароном. Я больше не хочу видеть мертвецов и быть им проводником по не менее мертвому миру.
Меня не может быть? Но я есть, и этого мне достаточно. Меня не должно быть? Я не согласен. Если вы попытаетесь сделать так, чтобы меня не стало — я останусь хотя бы вам назло. Я уже не человек? Какая разница, кем быть. Я — это я, и никто другой. И я существую. Я ещё до конца не знаю, зачем — но многие ли знают, если подумать? Многие ли могут сказать: я живу затем, чтобы?.. Если кто и может, то он еще более нелюдь, чем я.
Поэтому я просто возвращаюсь. Да, если честно, мне страшно — уж себе-то в этом я врать не собираюсь, — но недорого я буду стоить, если поддамся страху.
Пусть прорицают пророки, пусть гадают гадатели — я им не верю, я не желаю им верить. Хотя почему "не верю"? Я знаю. Знаю, что будущее зависит только от нас. Знаю, что предсказанное можно изменить. Отменить.
Да, я не знаю, зачем его менять — я не философ, откуда мне знать. Я просто… разрушитель? Боец? Чёрт его разберёт.
Мне говорят: "Хэй, ломим!" — и я ломлю. Без рассуждений, без оглядки. Просто потому, что не могу иначе. Потому, что иначе быть не должно.
Я не знаю, как надо — но как не надо я вижу очень хорошо.
Поэтому я возвращаюсь.
Чтобы быть. Чтобы делать.
Потому что кто-то должен разбить проклятую банку, пока куколки не задохнулись в своей скорлупе. Кто-то должен дать бабочкам возможность родиться и улететь на волю.