Дни начали тянуться без начала и конца. Не было больше дня, когда надо бодрствовать, и ночи, когда надо спать, единственным свидетельством о времени суток был раздающийся два раза в день звук открывающегося замка. Если Гриша уходит — утро, если Гриша приходит — вечер. Остального времени не существовало, плотные шторы не пропускали ни свет солнца, ни свет луны, поэтому ни по одному критерию Женя не мог определить сколько сейчас времени.
Он то спал по четырнадцать часов, то не спал вообще, при приёме таблеток его тошнило, еда в рот не лезла, от неё периодически тоже тошнило, так что Женя стал есть по минимуму. Ожидаемо начали периодически дёргаться пальцы, с чем это связано Женя не знал, но смирялся, иногда на эти пальцы смешно реагировал Медя.
А ещё Гриша изменился, Женя даже со своим состоянием это заметил. Он всё так же приходил в квартиру и садился около Жени, но с каждым разом выглядел всё более тяжёлым и обессиленным. Женя был ему безмерно благодарен и не понимал, как он справляется. Помимо университета он взял на себя ещё заботу о человеке, который пока не мог позаботиться о себе сам. Готовил еду, обрабатывал Женины шрамы, следил за приёмом таблеток, делал всё возможное. Но при этом каждый раз, когда он садился рядом, Женя видел неподъёмную усталость в зелёных глазах, которую Гриша перестал скрывать.
-Ты сильно устал? — один раз Женя спросил прямо, как только Гриша пришёл, помыл руки с улицы и сел рядом с ним на пол. Обитал Женя, кстати, только на Штуке.
Гриша сначала молчал, видимо, выбирая ответ, а потом мотнул головой, отгоняя желание сделать ответ нейтральным.
-Да.
Собрав силы, Женя смог сесть и пододвинуться к Грише.
-Я говорил, что будет сложно. Извини. Это обуза на всю жизнь.
Гриша тоже подсел ближе, чтобы их колени соприкасались, и взял Женю за руки.
-Да, на деле это тяжелее, чем казалось, но тебе станет лучше рано или поздно. А сейчас я стараюсь помогать тебе настолько, насколько могу. Тяжелее скорее то, что я не очень понимаю как себя вести с тобой, чтобы ничего не усугубить, я битый день ищу информацию в интернете, но там, веришь нет, вообще ничего определённого не пишут. «Ну вы там, это самое, не смейтесь над больным, скажите ему чё-нить и по головке погладьте», ну дурость, ей Богу.
Женя слабо усмехнулся.
-Нет инструкции по применению психбольного. Мне хватает того, что ты не бросаешь меня один на один с болезнью, поверь, это очень много значит. Ты не поверишь насколько страшно понимать, что я такой на всю жизнь. Что даже когда таблетки подействуют, это всё останется со мной, просто менее ярко выраженное. Что люди рядом со мной обречены на меня, иногда я буду тянуть их вниз. Это пиздец.
-А может, я вытяну тебя наверх даже со всей твоей МКБ в голове? Ты во мне не сомневайся, ромашка, я, оказывается, всё могу.
-"Оказывается»?
-Ага. Мой уровень усталости не позволяет мне больше пытаться играть в хорошего Гришу, я, наконец, стал искренне реагировать на всё, а не давить улыбку. Другое дело, что я теперь хожу и на всех вздыхаю, ко мне без надобности подходить перестали, это так хорошо, даже дышится свободнее. А ещё твои девочки за меня беспокоятся, кажется, они о чём-то догадываются.
-Мои девочки самые крутые, умные и догадливые в мире, поверь мне, они догадались ещё до того, как мы с тобой догадались. Ты за ними тоже присматривай, когда у нас в корпусе бываешь, их общество сильно лучше, чем твоя группа, уж извини, но факт. И мне рассказывай как они.
-И как ты это себе видишь?
-Встал, пошёл, пообщался, Гриш. Они хорошие, не будут ненужных вопросов задавать.
-Ладно. Я с ними поговорю.
Женя удовлетворённо кивнул и опустил голову.
-Сколько времени прошло уже? Я вообще в днях плаваю.
-Семнадцать дней.
-Да? Ахуеть. Скоро ноябрь, что ли?
-Ага. Даже снег уже начинает падать. А, я вспомнил! Сейчас, — Гриша поднялся с пола, по пути включая свет на кухне, и притащил из прихожей какую-то коробку, которую Женя раньше точно не видел. — Тебе мама передала.
-Мне?
-Ага. Я у неё не просил ничего, она сама меня позвала, чтобы я заехал и забрал.
Женя нахмурился и взял коробку.
-А ты знаешь что там?
-Подглядел, — Гриша смущённо улыбнулся. — Мне вообще нельзя давать что-то, что нельзя смотреть, я слишком любопытный.
-И что там?
-Не скажу, открывай. Не кусается точно.
Поддев пальцами с двух сторон крышку, Женя осторожно её отодвинул. Не очень он любил сюрпризы, конечно. На первый взгляд в коробке оказалось много кусков ткани разного цвета, Женя поправил очки, сфокусировал взгляд на одном из кусков, который он наугад вытянул из вороха других, и отставил коробку вбок, чтобы не мешалась. При более тщательном рассмотрении кусок ткани оказался двумя длинными коричневыми перчатками, сцепленными кусочком скотча, на конце которых была резинка для среднего пальца. На одной стороне, либо на ладони, либо на тыльной стороне ладони была вышивка в виде ромашки, такая яркая, белая, с жёлтой сердцевинкой. Женя эти перчатки отложил на колено и достал из коробки другие, тоже перчатки. Они отличались, фиолетового цвета, вязанные и без пальцев. Третьи перчатки были белыми, из такого же тянущегося материала, как первые, только на одной из них была вставка из какой-то прозрачной ткани, типа тюля, на том месте, где у Жени была татуировка.
-Я как-то на вопрос «как вы там?» ответил маме, что хочу найти тебе какие-нибудь подходящие перчатки, чтобы всю жизнь бинтами не заматываться. Их найти сложновато, они все какие-то некрасивые, а если и красивые, то из ужасного материала, а если и из хорошего материала, то не закрывают шрам на ладони. А маме только дай повод, она такой мотор врубит, будет работать, пока идеи не кончатся, а рукоделие она любит больше папы и нас с Гошей. Она не знает зачем тебе перчатки, я просто примерно описал, какие нужны, а она наштамповала их столько, что тебе, кажется, до старости каждый день новые надо будет надевать. Кое-где она покреативила, вышила ромашки, сердечки, фразы какие-то, где-то даже есть морда Меди, она вспомнила всё, что я про тебя рассказывал, уверен, что пролистала нашу с ней переписку, и выдала все возможные и невозможные образы, потому что ей наконец представился шанс помочь тебе в том, в чём я бессилен.
Женя продолжал вынимать и рассматривать разнообразные перчатки. Перчатки-гольфы из тонкой пряжи, зелёные, как Гришины глаза. Красные с утеплением из какого-то плотного материала, будто угги, только для рук. Коричневые с вязанным узором. Комплект из голубой и коричневой перчатки, как Женины глаза, тут и вышиты на тыльных сторонах ладоней глаза. В какой-то момент, когда Женя ниже пояса весь оказался завален перчатками, он остановился и поднял глаза на Гришу.
-Я могу ей позвонить?
-Конечно, она будет в восторге.
Гриша встал и подал Жене со стола его телефон. Быстро найдя в контактах номер, Женя нажал на вызов и схватил Гришу за руку, чтобы было не так страшно.
-Елена Фёдоровна, здравствуйте, это Женя.
-Ой, Женечка! — голос у Елены Фёдоровна добрый и немного взволнованный. — Здравствуй здравствуй, ой-ой, секундочку, я с кухни выйду. Саша, последи за супом! Никаких «не хочу», если он выкипит — сам будешь переделывать! Никакой от него пользы, суп выкипит, даже если он на него будет смотреть, не моргая. Сейчас-сейчас.
Пока Елена Фёдоровна куда-то пробиралась с кухни, у Жени уже на глаза накатили слёзы.
-Всё, сейчас получше должно быть, а то там всё шкворчит, бурлит, я и тебя, и себя не слышу. Ой, как я рада тебя слышать!
-Хочу поблагодарить за перчатки.
-Ой, подошли? — кажется, своим ойканьем Гриша пошёл в маму, потому что она с него любое предложение начинает. — А то я ж не знаю, я на глазок делала, по Гришиным показаниям, да по фотографиям.
-Всё идеально, спасибо.
-Да не благодари ты, Господи, мне совсем не сложно, главное, чтобы тебе понравилось, а мне только в радость посидеть за спицами или машинкой.
-А я всё равно поблагодарю ещё раз сто, — у Жени предательски сорвался голос, что Елена Фёдоровна сразу заметила.
-Ну чего ты, Женечка, да всё в порядке! Даже не думай беспокоиться об этом, ты мне скажи какие понравились, я сделаю такие, какие удобно будет. Саша, суп, а ну-ка быстро Ты прости, их всех заставлять надо, по-другому не понимают.
Немного отодвинув ворох перчаток, Гриша сел сбоку от Жени, лицом к нему, и плавно уложил его на себя. Елена Фёдоровна пока ругалась с Гришиным папой, видимо, несмотря на его строгость, жена могла им управлять только так.
-Ладно, устала я на него орать. Как вы там в целом, хоть ты мне скажи, а то Гриша ничего дельного не рассказывает.
-Да не происходит ничего особо, пары всю жизнь занимают, так что я вряд ли расскажу больше Гриши.
-Мучают вас там в университете, вот моё мнение, совсем жизни не дают, а студентам веселиться надо, это бóльшая часть студенчества. Пить, гулять и находить друзей. Гриша тебя там не обижает хоть?
-Мам, блин, — сразу шепнул Гриша, а Женя даже улыбнулся, несмотря на все слёзы, из-за которых уже на половину очков были разводы.
-Не обижает, всё прекрасно.
-Ой, ну и хорошо, он добрый, но вспыльчивый, это у нас семейное.
-Ну поехали по всей нашей генеалогии, конечно, — опять тихо вклинил Гриша.
-Это у него кровь татарская такая, что в десять лет, что в двадцать. Он в семь лет как-то, представляешь, разбил папину статуэтку, когда с ним поругался. Сказал, что сломает, и сломал, и встал над ней гордо, ждать, когда папа придёт и увидит. Папа, конечно, на него ругаться начал, а Гришка на своём стоял, «пап, я сказал, что если ты поругаешься со мной — я сломаю статуэтку, ты поругался, я же предупреждал», тогда Саша на него даже орать перестал.
-Да вы что?
-Да-да! Он такой, довольно озорной ребёнок, я тебе так скажу, мы как-то ездили во Францию и решили сходить в Диснейлэнд…
-Мам, всё, нам пора, пока! — Гриша выхватил у Жени телефон и скинул звонок, откидывая сам телефон куда-то назад. — Не надо тебе знать историю из Диснейлэнда. Эту историю вообще надо сжечь в головах у всех, кому она известна.
Женя шмыгнул носом и сильнее прижался к Грише, ёрзая головой по шее.
-Я тебя люблю. И твою маму люблю.
-Я тоже тебя люблю. Она тебя так растрогала?
-Она такая, — Женя всхлипнул, — ну, такая мама. Такая милая, домашняя, уютная, у меня никогда такой не было. Я почему-то думал, что у тебя все строгие, но…
Дальше Женя продолжить не смог, требовалась маленькая отдышка от слёз.
-Ну, я бы сказал, что мы в семье все друг друга стоим. Меня воспитали слишком жёстко, поняли это на Гоше, из-за чего его воспитали слишком расхлябанно. Я с папой на расстоянии, потому что в какой-то момент понял, что молча перетерпеть его взрыв проще, чем с ним спорить, из-за чего он стал считать меня тряпкой, что не соответствует, будь они прокляты, татарским корням. А Гоша наоборот вырос слишком в мозги ужаленным, поэтому папа его любит, а мама на расстоянии. Гоше всё сходит с рук, а я в папиных глазах не умею ни за что постоять. Я маменькин сынок, а Гоша папенькин.
-Так люблю, когда ты раскрываешься, мурашки по коже каждый раз.
-Ты попросил быть настоящим. И я им буду, Геш, обязательно буду для тебя, ты даже рано или поздно, как бы я не сопротивлялся, услышишь историю из Диснейлэнда, как и миллиард других маминых историй, однажды предложи ей выпить чаю, ей все тормоза снесёт. А ещё, как совет, надевай к ней мешковатую одежду, чтобы она не увидела, какой ты худой, иначе, поверь мне, в тебя будет втолкнута вся еда в радиусе пяти километров, у меня крайне бабушковатая мама.
-А я сильно похудел?
Гриша немного помедлил с ответом.
-Сильно. У тебя даже щёки ввалились так, что немного страшно становится. Займёмся с мамой нормализацией твоего питания, когда таблетки подействуют.
-Слушай, Гриш. А если я…расскажу ей про всё вот это, — Женя двинул руками, — что будет?
-Не могу предсказать. Но она очень понимающая, я уверен, что любить тебя она не перестанет.
-А если перестанет? Гоша мне разного наговорил, думаю, они с твоим папой будут против меня.
-Хо-о-о, мама папу построит нормально, а за Гошу не переживай, я его на пушечный выстрел к тебе не подпущу. У меня терпение кончилось, церемониться с ним только потому, что он за папиной спиной пригрет, я устал, так что пошёл он нахер, если он будет вести себя как эгоистичное мудло — я тоже буду вести себя как эгоистичное мудло. Надоело для каждого куста и камня удобным быть.
-Ой, прозрей раз и навсегда, я каждый раз вскрываться и впадать в рецидив не смогу, это сложно организовать.
-Геш, видит Бог, как у меня лимит на вопросы, так у тебя лимит на одну такую шутку в неделю.
-Жесть. А, Гриш. Сейчас.
Отодвинувшись от Гриши, Женя отполз к противоположному краю Штуки и нашарил в кармане на её боку вещь, которую хотел отдать. Ползти обратно он не стал, просто сместил центр тяжести и упал на живот, оказываясь как раз около Гриши.
-Вот. Вместо твоего кулона, — Женя всунул ему в руку ожерелье из бисера. — Делал, чтобы чем-то себя занять, когда становилось немного лучше. Пусть тебя тоже защищают ромашки, тоже мои и тоже из бисера, раз уж ты так упорно носишь кольцо. Но и эту шнягу ты носить не обязан, мне просто надо было на чём-то сосредоточить внимание в минуты просветления, а кроме бисера ничего под рукой не было, рисовать не хотелось. Все пальцы себе исколол со своими тиками.
Разобравшись в конструкции голубого ожерелья с белыми ромашками через каждые два сантиметра, Гриша быстро надел его себе на шею, закрутил застёжку и защитил всё это руками.
-Тоже не отдам.
-И я не отбираю, только сочетаться с твоими рэперскими цепочками оно будет просто невообразимо, как и будет контрастировать с твоим новым поведением.
-Ой, вот уж сам разберусь.
Только после разговора с Еленой Фёдоровной Женя смог в полной мере оценить то, как Гриша иногда, а особенно когда у него много эмоций, начинает говорить прям её словами и кудахчущей интонацией. С семьёй ни одного из своих бывших Женя знаком не был.