Это была победа. Полная и безоговорочная. Враги, что могли угрожать Доминации, были уничтожены, выжжены под корень, от них не осталось даже руин и трупов. Больше не было никаких следов, никаких угроз, никаких опасностей. Доминация вновь могла развернуться во всю ширь, не ожидая подлого и коварного удара из-за спины. А Траун мог считать свой долг — защиту Доминации от врагов — выполненным. Он победил, даже если для этого пришлось пойти на нарушение доктрин и попрание традиций. Цель стоила всего: и средств, и усилий, и жертв. 

Вот только почему победа отдавала горьким привкусом поражения? Траун помотал головой, нервно усмехаясь, — всё же во время постоянных сражений остаться каменно-спокойным почти невозможно, — и заправил выбившиеся пряди за уши. Ничего, после победы можно было и отдохнуть. Отправив в кобуру разряженный бластер, он внимательным взглядом окинул расстилавшуюся перед ним мёртвую пустошь на месте, где раньше жили гриски. 

Чувство неправильности неприятно кололо в груди, будто забившаяся под одежду мелкая песчинка, которую было не вытряхнуть, и она продолжала царапать, отвлекая от наслаждения проделанной работой. 

— Теперь вы довольны, старший капитан? — от хриплого, сорванного голоса за спиной неправильностью повеяло ещё больше, и Траун резко развернулся на каблуках, рефлекторно хватаясь за бесполезный ныне бластер. — Нет? Всё ещё не навоевались? 

—  Адмирал, — облегчённо выдохнул он, глядя на возвышающуюся в отдалении фигуру в белой форме. Это были свои, всё хорошо. 

— Всё хорошо? — будто прочитав его мысли, язвительно усмехнулась Ар'алани, развела руки в стороны, словно готовясь обнять всю планету, и громко, надрывно выкрикнула: — Всё хорошо, слышите? Всё хорошо! 

— Мы ведь победили, — отчего-то в голос Трауна закралась неуверенность. Поведение Ар'алани не казалось ему адекватной реакцией на произошедшее. — Адмирал? 

— Мы? — её слова так и сочились сарказмом. — Вы победили, старший капитан. Вы довольны? Никто вам теперь не указ, и главное — нет столь ненавидимых вами запретов о нанесении превентивных ударов. 

Траун непонимающе мотнул головой. Консервативная Синдикура в самом деле отменила доктрины? Когда это произошло? Почему он совершенно не помнил об этом событии? 

— Вы не рады? — ядовитый сарказм сменился деланным сочувствием. — Что же вы, старший капитан? Вот ваша цель, ваша мечта. Чем вы недовольны? — надсадный кашель заглушил конец речи, но дëрнувшегося в еë сторону Трауна Ар'алани остановила небрежным взмахом руки и указала ему за спину, заставляя обернуться. 

Мир вокруг поплыл, меняясь, будто узор в калейдоскопе, и становясь таким же сюрреалистичным. Земля сползала с мëртвой пустоши, обнажая беспорядочно сваленные на ней тела: гриски, люди, чиссы… Траун застыл, отмечая знакомое лицо — Самакро даже после смерти выглядел суровым и недовольным последним приказом. Сердце кольнуло чувством вины, и он отвëл невидящий взгляд, сглатывая. Победа ведь требовала жертв, правда? Это же война. Нельзя победить без потерь. Он был к этому готов. А они? 

Траун сделал шаг в сторону, и под ногами что-то хрустнуло. Кости. Чьи-то хрупкие кости, не выдержавшие его веса. Он стоял на мёртвых телах. Всё вокруг, до самого горизонта, было покрыто мёртвыми телами. Все вокруг: и гриски, и люди, и чиссы — были мëртвыми телами. Трупами, которые отдали жизнь за безопасность Доминации. Трупами, которые обвиняюще смотрели на него пустыми глазами. Трупами, которые стали таковыми из-за него. 

— Вот он, ваш идеальный мир, старший капитан, — Ар'алани говорила со злой иронией. — Враги повержены. Вы защитили Доминацию. Только знаете, в чëм проблема? 

Траун догадывался. Но всё же он молча мотнул головой, застывая в шатком равновесии, чтобы ни на кого ещё не наступить. Он не был готов идти по мëртвым телам ни сородичей, ни врагов. 

— Защищать больше некого, — неожиданно спокойные, даже бесстрастные слова Ар'алани ударили больнее, чем её ранняя язвительность. — Не-ко-го, — раздельно, словно для глупого ребëнка, повторила она. — Чиссов больше нет. Доминации тоже. Посмотрите вокруг, старший капитан. Всё знакомые лица, разве нет? — она снова зашлась в приступе кашля. 

Закусив щëку изнутри, Траун заставил себя перевести взгляд и всмотреться в мëртвых. Он виноват, и он должен был посмотреть своей вине в глаза, чтобы помнить их всех. Талиас. Она всё ещё оставалась в памяти той маленькой девочкой-навигатором, что боялась будущего — и не зря. Турфиан. Как бы Траун к нему не относился, он никогда не желал смерти нового Патриарха. Че'ри. Сердце пропустило удар, когда среди взрослых тел взгляд выхватил ребёнка. Она лежала, раскинув руки, будто спала, вот только пробитая грудь развеивала эту иллюзию моментально. Она не спала. Никто здесь не спал. 

— Это нереально, — почти беззвучно прошептал Траун, мотая головой. И повторил, повысив голос: — Это нереально, адмирал! 

— Это та реальность, которую создали вы сами, старший капитан, — неестественно усмехнулась Ар'алани и пошатнулась, тяжело опускаясь на колени. По белоснежному кителю неспешно расплывалось контрастное тёмно-алое пятно. — Ваша реальность. 

— Ар'алани! — Траун дёрнулся в её сторону, забывая о субординации, — какая, к грискам, субординация в этом месте?! — но под ногами вновь что-то хрустнуло, ломаясь, и он провалился во внезапно ставшую вязкой землю. 

Резкий запах разложения ударил в ноздри, заставляя жадно хватать ртом воздух в попытках вдохнуть и не задохнуться. Липкая зловонная жижа, будто живая, плотно обхватывала ноги и затягивала в трясину. Траун рванулся, пытаясь за что-то ухватиться, но вокруг было одно лишь тёмное болото, в котором тонули все надежды. Судорожные попытки освободиться только ускоряли погружение, и топь всë плотнее сжимала его в своих липких объятиях. 

В мëртвой тишине, повисшей над болотом, негромкие шлепки показались оглушающими. Ар'алани легко шла по поверхности жижи, будто бы и не было на груди кровавого пятна, и под ногами расстилалась твёрдая земля. К её сапогам не липла грязь, а белая форма была запачкана только собственной кровью. Даже в этом месте, где правил сюрреализм, она казалась нетронутым идеалом. 

— Вот и всё, старший капитан, — Ар'алани остановилась в паре шагов от Трауна, увязшего уже по пояс. Казалось, витающая в воздухе вонь тоже её не тревожила. — Вот и всё. Закат Доминации. Ваш закат. Мой закат. Наш общий финал. К сожалению, несчастливый. 

Это был сон? Галлюцинации? Иллюзия? Неважно. Это всё было слишком — нереально — реалистичным и правдивым. Смог бы он сам остановиться и не дойти до показанной реальности, если бы его не остановили другие? Траун в этом сомневался. Он бы не почувствовал той тонкой грани, за которой начался бы кошмар наяву.

Ар’алани молча смотрела на него, а во взгляде не было ни злости, ни осуждения, ни укоризны. Только мёртвая пустота, только то, что он заслужил. Но лучше бы она кричала, лучше бы ярилась и называла его идиотом — это было знакомо, это было нормально, это давало какой-то якорь в реальности. Болото снова потянуло вниз, и Траун слабо затрепыхался: рефлекторная реакция тела, привыкшего выживать и не готового к бесславному прекращению борьбы.

Но без какой-либо опоры и — главное — яркого желания выбраться, заглушенного горечью вины, эти трепыхания были заранее обречены на провал. Траун запрокинул голову, не отрывая взгляда от безмолвствующей Ар’алани, и затих, без сопротивления позволяя жиже обхватить его руку и двинуться вверх, погребая под собой чёрную ткань кителя. Может, так этот сон — этот кошмар — быстрее закончится, получив то, что ему нужно?

Повисшая тишина давила, но все слова, что могли быть сказаны, застывали на языке вязкой смолой. К чему нелепые оправдания, если они оба знают: речи лживы, истинны лишь действия и их итоги. А итог… он вокруг, и он однозначен. Гениальность — не оберег от ошибок. Просто с ней масштабы побед и поражений возрастают в разы.

Под липкой жижей скрылась нашитая на рукав эмблема семьи Митт. Дышать становилось всё труднее: стягивающие грудь тиски вышибали воздух из лёгких, а витающая над болотом вонь застревала в горле. Голова потяжелела и закружилась, идея медленно захлебнуться в этой сонной топи больше не казалась Трауну такой привлекательной, вот только выбираться явно было слишком поздно.

— Как это нелепо, старший капитан. — Ар’алани опустилась на колени рядом и коснулась его щеки, неторопливо прослеживая кончиками пальцев линию скул. — Как бессмысленно. 

В её голосе чудилось что-то иное, болотистое, отлично вписывающееся в окружающий пейзаж, но чуждое настоящей Ар’алани. Траун тяжело сглотнул: ткань перчаток должна быть шершавой на ощупь, но касания пальцев были липкими. Как тина. Он обязан был помнить, что это всего лишь сон — кошмар, иллюзия, что-то нереальное, — а не верить в искренность навязчивых видений. 

Но не-Ар’алани была так похожа на себя настоящую, что ей Траун готов был простить даже собственное убийство — если бы она решила. Простить, вынести что угодно, лишь бы не оставаться больше в тоскливом, едко разъедающем рассудок одиночестве. Заслуженном — с этим он не спорил, — но не становящимся от этого более приятным. И пускай всё это обман: но ложь была спасательным кругом, в то время как правда тяжёлым камнем тянула на дно.

Траун закрыл глаза, позволяя себе постыдную слабость: не видеть, как не-Ар’алани сбрасывает личину, сливаясь с болотом, оставить зыбкую надежду, что всё это было подлинным. Не портить образ и не сомневаться в том «якоре», что держал его на грани отчаяния, отвешивая иллюзорные подзатыльники в самые худшие моменты. Оставшийся на щеке липкий след жёг кожу, а стук сердца пульсацией отдавался в висках.

Жижа, словно устав притворяться скучным болотом и проявив, наконец, свою суть, метнулась вверх, залепляя лицо и утягивая вглубь топи. Непроизвольно глотнув болотистой воды, Траун плотно сжал губы и забарахтался, рефлекторно пытаясь всплыть на поверхность. Мокрая липкая форма сковывала движения, а топь давила, оставалась тошнотворным привкусом на языке и губах, слепила и лишала воздуха. 

Деланное спокойствие и покорная обречённость битыми осколками рассыпались под напором неконтролируемой паники, приливной волной захлёстывающей разум.

***

Траун очнулся толчком и подорвался на лежаке, жадно хватая ртом влажный, но свежий воздух. В ушах шумело, — или то был дождь за стенами хижины? — по вискам катился холодный пот, а тело било крупной дрожью. Это был всего лишь кошмарный сон, но чересчур реалистичный: во рту остался неприятный привкус болота, а перед глазами всё плыло, словно от недостатка воздуха. 

Мысли метались с бешеной скоростью, будто электроны по орбиталям, сталкивались друг с другом и сливались в совершенно фантасмагорические химеры. Замутнённый взгляд заметался по внутреннему убранству хижины, выхватывая редкие элементы. Замерев на мгновение, Траун медленно поднялся с лежака, на подкашивающихся ногах добрался до ящика со сложенными инструментами и рывком откинул с него крышку.

Единственный заряд, оставшийся в батарее бластера, был сохранён на подобный случай. Когда станет совсем тошно, когда разум перестанет воспринимать реальность и начнёт путать её с иллюзиями, когда окончить жизнь будет проще, чем пытаться выкарабкаться дальше. Траун старался держать бластер подальше, чтобы даже не думать, но мысли нет-нет, да соскакивали на этот способ решения всех проблем. 

Холодное дуло уткнулось в подбородок, царапая кожу. Траун надавил на спусковой крючок, не доводя его до щелчка, и обречённо прикрыл глаза. Палец непроизвольно подрагивал, а под зажмуренными веками вставали картины мёртвого тела с простреленной головой. Кровь впитается в доски, и потом проще будет перестелить пол, чем оттереть пятна. Неэстетично. 

Наверное, ему должно было быть всё равно на красоту после своей смерти. Но разум зацепился за эту мысль, а сил додавить спусковой крючок не нашлось. Бластер выпал из ослабевших пальцев, и Траун истерически рассмеялся, бессильно приваливаясь к стене. Ноги подгибались, руки тряслись, а сердце колотилось где-то под горлом, казалось, ещё немного, и оно просто выскочит наружу от пожирающей внутренности безумной смеси эмоций и чувств.

Траун предполагал, что его психика не вынесет длительного одиночества, но всё же надеялся продержаться в здравом уме хотя бы пару лет. Если в начале изгнания он ещё мог уматывать себя физической работой и ни на какие кошмары не хватало сил, то сейчас, когда на улицу было не выйти без риска утонуть в потоках льющейся с неба воды, заняться было нечем. И тогда приходили воспоминания.

Мотнув головой, Траун рвано выдохнул и закинул бластер обратно в ящик, убирая его с глаз долой, чтобы не было соблазна повторить попытку прострелить себе голову. В дальнейшем — если это дальнейшее у него будет — стоило учесть дожди и хотя бы запасти в хижине прутья, лианы, глину, камни — что угодно, лишь бы занять руки и голову чем-то полезным для хозяйства. Потому что следующая попытка могла стать успешной.

Удары капель по крыше стали реже, будто недельный ливень пошёл на убыль. Траун прислушался и решительно встряхнулся. Даже если дождь не закончится совсем, а всего лишь поутихнет, вылазка на улицу необходима: заканчивались основные запасы еды, несмотря на экономию. А поставленные сети, скорее всего, смыло потоками, значит, нужно сплести новые. Разум со скрипом возвращался к привычной работе, составляя списки дел.

Он обязательно выживёт и не сойдёт с ума. Он не имеет права не вернуться и оставить Ар’алани разбираться с его ошибками.