дима сжимает крест меж сцепленных пальцев и жмурится, одними губами молитву зачитывая. игнорирует старательно навязчивые касания, но сбивается в сотый раз со строк, которые, казалось бы, всю жизнь следуют по пятам. во рту словно липкий и горячий мед, не дающий расцепить губы и продолжить говор к небу.
– продолжайте, святой отец.
дмитрий кивает на автомате, вдыхает и возобновляет негромкую молитву. в голове страшная мысль, что молитва эта смысл перестает иметь – есть ли смысл замаливать грех, от которого он мог бы отказаться, но этого не происходит? зачем о раскаяние говорить, если плодов оно не снесет? так – лишь излитие (едва ли) бесконечного ощущения стыда. губы пересыхают, диме страшно становится, будто если он прекратит, ситуация еще хуже станет. только вот он ошибается – от него ситуация не то чтобы зависит. меж лопаток касания, и дима дергается, как от огня. спешный шаг вперед, к алтарю ближе. бурдуков отнимает взгляд от него и поднимает выше, вдыхает внезапно загнанно – витраж кажется сейчас осуждающим. будто прямиком перед божественным, перед взором всевышним ползать в коленях. молитва становится едва слышной, одни губы ее диктуют. дима ловит себя на ощущении внезапного покоя и том, что опасности отступили. дима прикрывает глаза, забывается в мгновение.
или нет.
над ухом роняется едкий смешок, от которого витраж будто трещит. дима не желает глаза раскрывать. и отворачивается в сторону дерганно, стоит чужому щекочущему дыханию упасть на шею. можно было бы списать на сквозняк, если б откинуть буквальное нахождение здесь этого существа. крестик болезненно врезается в неконтролируемо сжимающиеся ладони, диме требуется усилие, чтобы расцепить пальцы и опустить их на алтарь, опираясь. поверхность – ледяная почти болезненно, но оно к лучшему. приводит в себя. дмитрий раскрывает глаза, смотрит на свои руки и сглатывает тяжело, когда поверх одной опускается чужая. дима разглядывает напряженно, каждый раз видеть хоть часть сашиного облика – сплошь липкий испуг. сашины ладони широкие, с острыми ногтями, о, диме знает, он острые. а еще знает – эти ладонь могут сломать ему кость за пару секунд, уверен.
саша единожды вплетается меж диминых пальцев, но отпускает скоро, лишь пальцами поглаживая кольца. дима почти оглядывается на него, если б не сашина вторая рука, ложащаяся на затылок и больно цепляющая волосы. отворачивает в другую сторону, добавляя диме больше поломанных нервов от неразрешения наблюдать ситуацию. то лишь причина диминого неудовольствия, сашина причина действию – малейшие прикосновения к шее губами. дмитрий сжимает ладони в кулаки, игнорируя ворох мурашек вдоль позвоночника. саша смеется еле слышно, дима раздосадованно поворачивается вновь ровно вперед, смотрит перед собой на подножие статуи пред алтарем. руки спешно – на ворот одеяния, дергая выше даже того, как он быть должна.
демон медлит. это ломает сильней всего.
дима не хочет ждать его последующих действий. диме легче отрицать, что он это хотел, чем отрицать, что он хочет.
– дмитрий, разве вам не нужно репетировать завтрашнее церковное выступление? не отвлекайтесь, – бурдуков уверен в сашином насмешливом тоне, да и он не обязан под его дудку плясать, но ради себя самого же и своего успокоения он выдыхает слова, на которых остановился. дима упрямый, дима даже сквозь сжатые зубы продолжает, пока ощущения вопят: щекочущие шуточные поцелуи меняются на отдернутый сашей вниз ворот и язык, проходящийся по коже. дима сглатывает тяжело, мозг отвратно забывает нужные слова, а саша перебивает, – в бульварных романах бы написали, что вы пахнете любовью, – саша срывается в смешок, – хочу попробовать, такой же ли вкус.
дима сбивается окончательно, а просто легкий налет мерзости от мокрых касаний, жмущихся к коже, сменяется опасением. стоит диме осознать и забояться, саша подтверждает. дима осознал и забоялся, конечно, заранее, но ситуация лучше не становится: саша жмется зубами куда-то в низ шеи, отрывается, пройдя секунда, и теперь лишь прислоняется ртом. шершавый язык бороздит рану, у димы – сорванные строки, обращенные в одно повисшее в воздухе "господь", и паническая попытка пресечь это. нихуя не выходит. его заставляют придвинуться к алтарю ближе, уже не оставляя другого положения, кроме как опереться на него, сдвинуться некуда, позади – чужое тело, достигнутый тупик. словно раньше было прям таки свободно, думает дима раздраженно и дергается еще раз в попытке оторваться, чувствуя, как чувства топятся в неясной куче. саша отстраняется, облизывает губы и дима неожиданно резко вдыхает, когда холодный воздух проходится у раны. к ноющей жгучей боли будто прислоняют кусочки льда.
в противовес этому другое чувство – саша горячий.
дима от этой мысленной формулировки растерянно трясет головой, словно пытается оправдаться, хотя и не подумал о чем-то неверном: саша буквально раскаленный. сашина кожа – раскаленные лоскуты железа, вслед за сашиным дыханием – след от дыма, как от разожженных угольев. саша горячий и слишком контрастирует с холодом окружения.
тревога о другом возникает следующей: никто не должен увидеть эти отпечатки. этот укус еще скрывается за воротом, но дима не уверен, что собирается сделать александр дальше и опережает, поворачивая к нему голову, судорожно то ли просит, то ли предупреждает:
– это будет заметно, подожди..
– ох, святая репутация, точно, забыл.
дима наблюдает, как саша закатывает глаза, а далее – его резко дергают за плечо, разворачивая к витражу спиной и одним легким движением, словно бы дима и не весит ничего, сидят на алтарь, в процессе разводя преспокойно его ноги в стороны, вклиниваясь меж ними.
бурдуков тратит долгую секунду, чтоб понять резкую перемену положения и наконец чувствует испуг в полном размере. его не собираются дразнить. теперь уже дело приобретает размах другой, и дима не готов по всем пунктам. красная, блять, карточка, прыжок через черту. у димы одна зяблая надежда остается:
– я не..
– молитесь, святой отец. кто знает, может всемогущий выслушает ваши просьбы.
зяблая надежда иссыхает под сашиным дыханием у диминых губ. и пепел от нее забивается под слизистую, когда вилисов ситуацией пользуется открытого диминого рта, целует совсем мокро. дима замечает, язык длиннее обычного человеческого и жалко всхлипывает, когда его рот чуть ли не вылизывают, ей богу, будто приходуют. красными нитями к ощущениям вплетаются обостряющие напряжение ладони, планомерно задевающие пуговицу за пуговицей у одеяния. дима своими дерганными руками сначала опирается о алтарь, положение принимая устойчивое, но передумывает – из чувства какого-то самосохранения перемещает их на сашины плечи, сам неуверенный, для чего конкретно: отталкивает или держится, наоборот не хотя, чтоб саша отодвигался. саша с обоими этими желаниями косвенно справляется.
расстегнутая ряса послушно расходится в стороны, руки сходят с нее на кожу, и дима тяжело выдыхает в сашины губы, когда тот отрывается и улыбается совсем уж довольно. опускается ниже, роняя поцелуй на кадыке и, в процессе заводя руку под рясу, подкладывая под поясницу, заставляет чуть выгнуться для положения удобного, затем мокро вжимается в грудину, языком скользит, от чего димино сердце напротив сашиных губ заходится в спешном беге. дима, одну руку отводя от сашиного плеча, ведет выше, скользя по волосам и чисто экспериментально касается рога, сначала едва подушечками пальцев, только лишь почувствовать их текстуру, но сбивается – сашин язык мажет по соску, а рука – сжимает меж пальцев другой. дима кусает губы, заглушая очередной томный вдох и обхватывает рог ладонью полноценно, пальцами ощупывая шероховатости, саша прикусывает кожу рядом с соском, заставляя бурдукова все таки сорваться в судорожное мычание, а его рука – скользит по рогу выше. саша от этого проглатывает судорожное проклятие, сатана, прикосновения к рогам – вещь непривычная слишком, слишком уязвимая и от этого приятно до жути. но забываться нельзя, поэтому диму перехватывают за запястье, вжимая руку в поверхность алтаря. дима из страха свалиться сильнее цепляется за сашино плечо, обнимает крепче, перемещая ладонь на шею. саша движется навстречу давящей ладони, целуя опять.
саша движется руку от груди по животу, давя болезненно, цепляя кожу, ребра пересчитывая, и оставляет пару царапин, словно засечки по дереву, свои следы пребывание здесь. дима рефлекторно втягивает живот от болезненного ощущения, саша на это смеется мягко, отстраняясь от губ на считанные миллиметры. ладонь ниже – ложится на пах, сквозь джинсы давя. дима в сашины губы роняет паническое "боже, боже, боже", вилисов перемещает одну из ладоней на димин затылок, вплетаясь в короткие волосы, закидывая димину голову.
– ваш боже прямиком за вами, дмитрий.
бурдуков сглатывает тяжело, взглядом впиваясь в витраж, играющий под бликом луны. дима жмурится, святой лик расплывается перед глазами и ушедший, кажется, стыд кольями вонзается в кожу опять. бурдуков сдвигает безуспешно ноги, слыша звон ремня. еще один замок, дверь пройдена. дима прикрывает глаза, смотрит вниз, и все словно в замедленной съемке: сашина рука опускается в джинсы. у димы операционная система перегорает окончательно. восстанавливается замедленно – нервы активизируются невероятно медленно, первое димино чувство – охватывающий жар весь живот, черт его дери, это не может быть так приятно. саша не спешит, растягивает процесс и с упоением рассматривает димино лицо, медленно движа рукой вверх-вниз по стволу. димины бедра опять судорожно пытаются напрасно сдвинуться, а саша сжимает на одной ноге руку, сквозь ткань больно давя на кожу. дима склоняет голову, пытается спрятаться от чужого взгляда, а все равно словно в западне оказывается, пялясь на сашину ладонь, скользящую в его штанах. о, господь. дима честно старается заткнуться, больно кусая себя за губы, не замечает, как саша подхватывает его под челюстью и давит пальцем на нижнюю губу, заставляя рот раскрыть. диме кажется он слышит свои выстанывания со стороны, от которых становится стыдно и мерзко совсем.
дима в моменте искренне задумывается, есть ли в его крови алкоголь, потому как сознание словно в вату обращается по крупицам. действия и свои, и александра осознает в полной мере, противиться не может от слова совсем. и тело как на зло падкое на ласки, все расходится колящим жаром. только загвоздка – ни капли алкоголя в его рту не было. бурдуков скидывает всю вину на александра, а его голос забивает гвозди в гроб:
– я ведь даже не суккуб, а вы распластаны словно от их чар..
сашина улыбка подобна смеси умиления и какой-то ехидности, и дима цепляется за нее взглядом, пока его едва приподнимают за поясницу за тем, чтоб стянуть брюки, бурдуков не успевает схватить сашу за руку, хотя сам сомневается, остановил ли бы его. и панически спрашивает, сглатывая, пытаясь все еще оправдаться:
– что ты сделал?
саша выглядит почти оскорбленно.
– разве клевета не грешна, дмитрий? – саша качает головой, бросая димины брюки недалеко, пряжка ремня жалобно звонко ударяется об пол, и дима дергается от этого звука, въедающегося в подкорку мозга. сашины ладони опускаются на бедра, касаясь уже голой кожи. ох. дима плавится. – мои действия лишь физические, я не использовал ни толики магии. ваша реакция – один вы.
дима, ей богу, слышит хруст дерева под давлением последнего гвоздя в крышке гроба. дима всхлипывает, стоит сашиным ладоням сжаться на бедрах, словно в подтверждении – все димины нервы и восприятие прекрасно работают. саша раздвигает димины ноги в прежнее положение, вновь оказываясь между. а пальцы ощупывают бедра изнутри, отчего дима судорожно вдыхает, цепляясь за сашины запястья, как утопающий за соломинку, только соломинка эта все сильнее на дно тянет: саша резко проходится ногтями, оставляя новые царапины. дима приглушенно мычит, бедра сводит тягучей болью. вишенка на торте – дима понимает, что ему нравится. от бедер горячее болезненное чувство выше, в пах, в живот, и цепляет уже тяжестью, отвратным наслаждением от подобных касаний. саша проходится на царапинам теперь лишь пальцами, давя, раздражая, наблюдая, как редко-редко выступает кровь. дима будто сквозь пелену наблюдает за движением чужих рук. одна из них отходит от кожи, поднимается, и вот дима смотрит на сашино лицо, чувствуя, как вдох стынет в глотке. на сашиных пальцах – маленькие кровавые отпечатки. на сашиных пальцах – сашин язык, медленно скользящий по этим отпечаткам. диме хочется провалиться сквозь землю, когда в паху становится тяжело совсем уж невыносимо.
саша ехидно улыбается, дима не может перестать пялится.
диму за бедра тянут ближе, целуют настойчиво, что кажется и не требуется: тот сам послушно открывает рот. бурдуков отвлекается, вилисов тем пользуется. медлит с несвойственной заботой, скидывает начальные ощущения на удовольствие, медленно надрачивая, ощущая, как ему в ладонь толкаются. саша второй рукой двигает пальцами, и дима отрывается от поцелуя, как от угольев. паника опять на месте. саша благополучно пропускает сквозь ушей хриплое "подожди, стой..", еще что-то проглоченное в ходе истерического шепота. саша толкается резко опять, дима сжимается судорожно вокруг пальцев. саша движется на сухую, сашины руки крупные, саша движется резко.. саша сгибает пальцы, раздвигая стенки сильнее, и у бурдукова желудок будто выписывает кульбит по его ощущениям. непривычно, жаляще неприятно. дима кусает губы, пытаясь успокоиться, расслабиться: так тело должно воспринять все легче. саша толкается в другом направлении, и диму ломает пополам, дима выстанывает. на осознание идет по меньшей мере пара секунду, прежде, чем бурдуков затыкает себе рот ладонью. от сашиного едкого смешка у самого уха на затылке встают волосы.
саша размеренно толкается ровно в том же пути, не ускоряясь, предоставляя диме возможность каждую вспышку жара прочувствовать в полной мере. для димы это ровно наказанию. как же хочется, черт, кончить. болезненно. а еще сохранить хоть сколько-то уважения к самому себе. но это невозможно, это – вариант без альтернатив, ему нужно больше, александр ровно перед ним, и нужен лишь небольшой толчок..
бурдуков движет бедрами навстречу, сбивая устойчивый ритм.
– милый.. – саша шепчет неясно теплым тоном, целуя в висок. – вы могли лишь попросить.
у димы едет крыша. он раскрывает уже пересохшие губы и пытается сформулировать просьбу, но сам без понятия, чего конкретно хочет, рандомайзер в голове крутится безостановочно, остается лишь выдохнуть сипло:
– пожалуйста..
дима не может выскулить еще хоть что-то, саша не мучает, сбивает все димино напряжение в зияющую пропасть: рука движется по члену рваными движениями, пальцы быстро движутся в диме. александр наблюдает с восторгом – бурдукова ломает за мгновения, руки его цепляются истерично за сашины плечи, оставляя совсем незаметные на демонском облике следы ногтей. дима жмурится, склоняет голову к груди, отворачивается вбок – сашин язык мокро идет по шее. у димы в сознании возникает черная дыра – слишком много в момент ощущений окружают. бедра по мановению волшебной палочки подмахивает неясно в каком направлении – то ли навстречу кулаку, то ли толчкам пальцев. единственная димина мысль – слишком затянуто. разгадка слишком простая – саша молчит. стоит диме осознать, вилисов красным мелком подводит финальную черту.
– знали бы вы, как восхитительно выглядите сейчас..
у димы внутри ядерный взрыв, перед глазами – пелена. он стонет запоздало или лишь слышит поздно, нервы наконец начинают работу. дима чувствует больше шестым чувство, чем остальными, как бедра сводит судорогой, а жар по телу кажется костром – жгучий, жалящий неравномерно, затухающий. димина нервная система расслабляется, отпускает ситуацию.
лишь димина, правда.
и активизируется по новой сашиными ладонями, подхватывающими под бедрами и заставляя принять на алтаре чуть ли не лежачее положение, дима на автомате крепче обнимает сашу за шею, боясь свалиться. доходят до головы сашины намерения, лишь когда эти самые намерения осуществляются. пелена с глаз сдергивается довольно резко от смены положения и желания понять, что происходит сейчас, и дима впервые за это время действительно смотрит на сашу внимательно. ну, сначала на сашины ладони, преспокойно раздвигающие его ноги сильнее, потом – на самого сашу между этих ног. дима давится вдохом, опуская взгляд ниже живота. ох, господь. саша большой. дима тяжело сглатывает и отдергивается в панике от касаний, стоит саше придвинуться и проскользить неспешно по входу. дима умный, дима прекрасно понимает, что шансов вырваться нет абсолютно, только и остается что лепетать просьбы. дима не смотрит на сашино выражение лица, но может предвидеть что-то на грани усталости от слов и ехидного издевательства. сашин голос над ухом склоняет ко второму варианту:
–боже мой, – дима чувствует как его вновь топит от этого тона, от этого обращения. – не мог подумать, что вы настолько эгоистичены.
саша движет бедрами, толкается, больше не оттягивая момент, резко проходя половину пути, застывая лишь чтобы на реакцию полюбоваться: дима, бессильно всхлипывающий, прячущий лицо любыми способами. саша хмыкает, выходит и толкается вновь, глубже, чем сначала и наконец добивается от дима скулежа невнятного и хриплого, сорванного в выдохе "много, слишком много..". саша его взглядом облизывает, наслаждается диминым состоянием в полной мере. рука почти нежно скользит по щеке, поворачивая димину голову выше, поддерживает под подбородком и заставляет раскрыть рот шире, большим пальцем давя по наступающей сначала на губу, после на язык. и одновременно с этим толкается опять, вжимаясь плотно-плотно. у саши садистически внутри теплеет, когда дима срывается в слезы.
у димы в голове лишь одно пульсирующее "много".
саша застывает, будто жалея, давая привыкнуть. для димы сашина жалость противоположна абсолютно, дима точно не хотел понимать в потоке чуть большего баланса чувств, что сам возбуждается по новой. дима успевает выцепить в этом потоке боль от непривычки.. чего-либо внутри себя и самое отвратное – тягучее и липкое как мед удовлетворение какого-то желания, о котором сам не знал никогда. саша выходит и толкается опять, теперь на полную длину с характерным шлепком кожи о кожу. дима выскуливает неконтролируемо, судорожно движа руками то по сашиным плечам, по груди, предплечьям, лишь бы найти достаточную опору, избавиться от всей дрожи, охватившей тело. саша постепенно набирает темп, дима постепенно последние капли контроля теряет. боль послушно отходит на задний план, действуя скорее пикантной добавкой к яркой смеси накатившего удовольствия.
сашины руки отпускают бедра, опускаются на алтарь, прижимая диму спиной ближе поверхности. дима от отсутствия хватки на ногах самостоятельно ищет способ удержаться в одном положении – цепляет ноги на сашиной пояснице, без силы думать как оно выглядит. на этой стадии – плевать, на этой стадии все приемлемо.
у димы из ощущений в какой-то момент попросту каша, лишь яркий момент – саша вбивается особенно резко, и здравая мысль возникает в голове.
– господь, только не внутрь..
дима захлебывается, слыша себя самого, слыша насколько оно жалко звучит. сашино сбивчивое дыхание прерывается неясным рычанием, и у димы в груди удар теряется. бурдуков в противовес своим словам больше на автомате, не контролируемо сцепленными на сашиной пояснице ногами дергает, к себе прижимая. сашина рука резко оказывается на уровне шеи, давя под самым подбородком, отчего дима послушно закидывает голову. а дальше – лавина. саша последний раз толкается, застывая максимально глубоко, саша вжимается неаккуратным укусом в шею, у димы перед глазами благодаря закинутой голове – божий лик в витраже. в животе – горячо, по шее и плечам – бегущая боль, в моральных ценностях – массивные трещины. диму сводит во втором оргазме, дима не соображает блестящее ни-че-го.
саша лижет широко напоследок мокро укус на шее, выходя из димы. рассматривает долгие мгновения, оценивает состояние. в груди непонятная щемящая жалость, от которой блевать тянет. вместо этого вилисов тянет к нему опять свои руки, на этот раз тяня на себя и мягко подхватывая, опуская димины руки себе на плечи. тот кажется безобразно легким.
– где ваша комната?
дима пытается понять секунд пять, что от него требуется и едва слышно шепчет, отказываясь от подробных объяснений:
– право. вторая дверь.
саша оглядывается, видит проход и просто надеется, что диминых пары слов хватит, что не заблудиться. словно вилисова это правда должно волновать.. дверь скрипит неприятно громко, пилой по уставшему диминому мозгу. голова не довольна и резким изменением положения, стоит диме из вертикального положения в сашиных руках упасть горизонтально на постель. лишь в таком положении оказавшись, дима понимает – хочется спать просто невыносимо. а еще.. в церкви холодно. даже незаметно александром накинутое одеяло не дает от этого чувства уйти. дима чудом своей рукой, что не слушается от утомленности, ловит александра за запястье. слова сейчас – сложно. физические действия тем более. да и думать – задача не простая.
сознание машет рукой, пропадая на долгие часы. последняя мысль – холод отступает.