Никтория сидела на берегу. Её сердце сжималось от сожалений. Казалось, что из всех благ, которые у неё были, осталась только жизнь… Нет, конечно нет. Так много раз ей говорили, что материальные блага — не главное, счастлив в лачуге, вся эта белиберда. Может, конечно, они и правы, и деньги действительно не главное. Но в любом случае — очень существенное.
Даже когда она услышала шорох, она не испугалась. Она настолько отчаялась, что казалось, что терять уже нечего, и она совершенно одна: деньги отобрали мошенники, имущество тоже, а почти все друзья быстро отвернулись от неё, когда узнали о её тяжёлой ситуации.
И теперь этот шорох… Скорее всего: птица какая-нибудь. Может, конечно, грызун или человек. Хотя нет, последнее вряд ли — все люди сейчас в своих городах, пригородах, сёлах, может, даже в одиноких местах, но там, где она есть, их точно нет.
Или всё-таки есть? Как будто шестым чувством она ощущала, что кто-то пристально смотрит на неё…
Не выдержав искушения, она оглянулась. Она была права.
Этот человек был ей незнаком. Юноша двадцати лет. Оттенок его кожи какая-нибудь писательница назвала бы «интересной бледностью», волосы были чёрные и очень густые. Он тоже смотрел в море. Он её совершенно не замечал. Она беспокойно уставилась на него и каждую секунду чувствовала, что её всё сильнее пробирает дрожь — она видела, как вибрируют её пальцы, дыхание участилось, а сердце заколотилось, и она напрочь забыла о том, что совсем ничего не ела. А самым жутким было то, что она не могла заставить себя издать ни единого звука.
Вдруг юноша резко повернул голову. Никтория пискнула и вздёрнула руки к голове. Он посмотрел на неё свысока, но, словно она ему была совершенно неинтересна, снова уставился в море.
— Что это было? — спросила она.
— Ничего, у Вас, скорее всего, галлюцинации, — ответил он без интонации, не поворачивая головы.
— П-п-прекрасная погода, да?
— Ветрено. Будет шторм.
— Вы считаете, мне следует уйти?
— Нет, если Вы так не считаете.
Снова повисло молчание. Дрожь немного поутихла. Человек, кажется, не опасен и безразличен. Таким людям обычно всё равно. Ладно, это было очевидно.
— Завтра я приду сюда опять. Я здесь каждый день.
— Вы хотите сказать, что будете меня ждать?
— Нет, что Вы, у меня и в мыслях не было…
— Но Ваши глаза говорят за Вас, — парировал он, и Никтория поняла, что разговор исчерпан. Она продолжала смотреть на него, а он — в море, точнее, на горизонт, туда, где заходило солнце, словно он ждал, что кто-то появится из воображаемой линии раздела суши и моря. Наконец он сел на песок и принялся закапывать в него свои ноги.
— Вы придёте? — вырвалось у неё, и в голосе прозвучала мольба.
— Я не могу не прийти.
— Вы ждёте кого-то?
— Едва ли это ожидание.
— Тогда что?
— Я… — он сконфузился, и на мгновение показалось, что он совершенно растерян. — Я ищу свою судьбу, — наконец выдал он.
— На берегу моря?!
— Вас это смущает?
— Ничуть, но…
— И вы не хотите, чтобы я приходил?
— Почему же, просто… — Она совершенно не понимала, что сказать.
Юноша тем временем встал, и штанины из песка на его ногах разрушились, обнажив настоящие, по-видимому, хлопковые. Сняв обувь, он вошёл прямо в море и побрёл по дну.
— Эй, куда Вы?
— Вы хотите, чтобы я вернулся?
— Что Вы? Если Вам угодно…
— Давайте так, сегодня угодно будет Вам.
— Вернитесь! — снова вырвалось у неё.
— С охотой.
Так прошло около часа. Наступала ночь. За их спинами зажигались огни в городах. Юноша начал смотреть на эти огни, словно на чудо света, а затем достал из рюкзака карандаш, деревянную дощечку и лист бумаги. А, так вот зачем он тут и чего тут ищет. Становилось всё темнее, но художник, по-видимому, прекрасно различал предметы в темноте. Ну или притворялся, что рисует. Никтории захотелось заплакать. Почему? Просто так, c’est la vie, всего лишь пару месяцев назад она была здесь с друзьями, и тогда она тоже видела здесь этого художника. Видела и прошла мимо, презрительно смерив взглядом. Запомнил ли он её тогда? И помнит ли сейчас?
Она очень боялась, что это так. Что тот унижающий взгляд навсегда остался у него в памяти. Но ведь раньше она была другой! Раньше она бы тоже бросила друзей в беде! Раньше она тоже презирала бедных! Тоже судила о людях по положению в обществе! Может быть, это сейчас кара за всё? За то, кем она была раньше? За то, как кичилась своим положением? И вот теперь — тот самый берег, тот самых художник, и он не смотрит на неё почтительно, он вообще на неё не смотрит, а его глаза напоминают капли осеннего дождя.
— Пожалуйста, покажите… Ваши рисунки, — попросила она робко. Художник кивнул и открыл свой рюкзак. И на самой первой картине была она сама в компании друзей, в тот самый момент: когда она на него смотрела — всё в мельчайших деталях. Ей было всё тяжелее сдерживать слёзы…
— Вы помните? — спросил он, наконец взглянув на неё.
— Да, — пробормотала она, — но я раскаиваюсь! Я сожалею!
— Вы что, думаете, что я обижаюсь? — усмехнулся художник.
— Н… нет? — всё ещё невероятно робко произнесла она,
— Верно. А что привело Вас сюда?
— Я теперь бедная…
— Я вижу, а что привело Вас сюда? Вам было нечего делать?
— Скорее всего…
— Знаете, бедность меняет людей. Я в этом ещё раз убедился.
— Пожалуйста, забудьте всё то, что было! — внезапно вырвалось у неё. — Это было далеко в прошлом! Тогда я была богата, и у меня были друзья! А сейчас всё отобрали, а эти паршивцы…
— О, уверен, они наслаждаются жизнью, — протянул художник, складывая весь ворох бумаги обратно в рюкзак. — А рисунок я, пожалуй, оставлю. Я тогда учился и сейчас учусь, это произведение мне очень нравится. Не бойтесь, что я его продам: такое всё равно никто не купит.
— Почему?
— Сейчас людям интересно другое.
— О, современные вкусы такие глупые и нелепые! Как можно любить картину, на которой ничего нет, кроме бессмысленных фигур!
— Всё искусство обременено смыслом, как ни крути, — внезапно вставил художник с некоторой ноткой тепла. — И каждый имеет право любить то, что им нравится. И потом, Вы сами когда-то были ценительницей, не так ли?
— Людям свойственно осознавать… свои ошибки…
— Вы плачете?
— Что Вы, ни в коем случае! — воскликнула она, вытирая слёзы.
— Всё будет хорошо, — произнёс художник таким тоном, словно открыл шесть великих законов мироздания.
— Но у меня ничего нет! Скоро придётся умирать от голода и прозябать на пустынных улицах!
— Едой я могу поделиться, да и помочь найти работу тоже.
— Что мне работа! И у Вас нет денег!
— Что верно, то верно. Хотя насчёт работы я бы поспорил. Вы иначе не выживете.
— Не говорите мне глупостей! Вы совершенно не можете мне помочь!
— А Вы попробуйте сказать моё имя нескольким людям в ближайшей деревне, скажите, что Вы моя подруга. Здесь моё имя — очень даже неплохой товар, знаете ли.
— Да ну! И как же Вас зовут?
— Эндерс. Просто скажите — «Эндерс». Скажите Малькольму Джесу, он владелец таверны. Есть Хлоя Лин, есть Белла — её фамилия Вам не нужна, её все и так знают. Можете попробовать спросить Джессику Эндерс, они вам её добудут. Это моя сестра, она, в отличие от меня, богатая и занимается благотворительностью. Они Вам и с работой помогут, и с жильём, и с едой. Вы же знаете, где деревня?
— Да. Эндерс, спасибо Вам огромное…
— Не за что. До свидания, госпожа…
— Никтория. До свидания, Эндерс!