Игра на реакциях

Дендро и гео не резонируют.

Этот факт Альбедо узнает также сразу, как дышать, чтобы приняли за живого.

Благо люди не настолько внимательны, чтобы делать ему замечания, и приятно учтивы. Не считая Кэйи, который, выпив, ерничает так сильно, что, кажется, скоро польется яд с клыков [его клыки — это первое, что альбедо замечает][и это привлекает также][как реакции, которые не резонируют]. Альберих — прекрасный друг, пока интересы не пересекутся, поэтому, сидя в таверне, за столом с путешественником и странным парнем из Сумеру, алхимик жалеет, что согласился прийти. Компания разношерстная, противная и застоявшаяся, точно вода в кувшине — каждый диалог заканчивается смехом Кэйи, неловким молчанием и вздохом Итера.

— Так как тебе Сумеру, почетный рыцарь? — Альберих изрядно пьян: жара и пять бокалов самого крепкого фирменного вина не помогают держать рассудок трезвым.

— Приятнее Инадзумы, в которой в меня только и била молния, — Итер отвечает уклончиво, замечая, как дрогнули чужие уши.

— Тогда, может, задержишься у нас подольше? — Тигнари до сих пор недоволен вынужденной «командировкой». Обычно он за людей не цепляется, но с путешественником приятно и… прохладно? Словно он попал после долгого путешествия по пустыне на оазис.

— Не давите на путешественника, — Альбедо говорит, наверное, всего второй раз за этот диалог, ощущая, как скатывается по спине пот, неприятно липнут длинные сапоги, и мантия ощущается тяжелее на плечах. — Для вас, наверное, в норме — срываться в спонтанные бессмысленные поездки и задерживаться там, где вам не место, но Итер ищет свою сестру.

— А вы его личный рыцарь?

— Я алхимик, если вы прослушали.

Вновь тишина. Только тихо, по-лисьи [шакальи] смеется Кэйя, положив голову на стол. Кажется, вот-вот начнет бить по столу, заваливаясь в гомерическом хохоте, заглушая песню барда, шепот остальных завсегдатаев и треск ламп. Итер, являясь главной темой диалога, надеется, что на этом он и закончится. Сумеру прекрасно, как и спокойный, вольный Мондштадт, но у него нет права оставаться в них дольше необходимого. Тигнари и Альбедо смотрят друг на друга, словно видя впервые, пристально, прожигая взглядом. У алхимика — спокойствие камня, которое не сточить водой, а у главы дозора — агрессия и злость, достойная жаркого пламени.

— Ваше высокомерие раздражает, — он отпивает из бокала, считая про себя, старается не вылить остатки алкоголя в чужое лицо.

— Я просто знаю себе цену, в отличие от некоторой приставучей шавки.

— Слово «шавка» не очень интеллигентное, — подмечает Альберих, наблюдающий за перепалкой с неприкрытым удовольствием. Видеть алхимика Ордо Фавониус в таком состоянии и в такой ситуации – большая удача.

— Я не собираюсь задерживаться в Сумеру, — Итер вносит точку в разговоре. По крайней мере, надеется, что на этом тема себя исчерпает. Странная ревность и перетягивание его, словно каната, не восхищают и не прельщают. — В конечном итоге, даже там меня обманули и использовали.

— Опять охотился за голубями и чистил улицы от листьев? — Кэйя вновь оживает. Его взгляд туманный, а тело разгоряченное, но сжимается, наоборот, полностью, переставая разваливаться на столе. Оголенные участки кожи словно горели.

— Не хочу слышать это от человека, который рассказывал мне байки о деде пирате.

— Хоть не пидоре, — Заливается Альберих смехом опять. Только выглядит это жалко: хочется тут же обнять, сказать, что не стоит так стараться, что иногда можно и просто помолчать, и нежно гладить по спине, слыша всхлипы.

— Мондштадт и правда город свободы, — Хмыкнув, Тигнари допивает вино в бокале. Противная сладость, горечь и кислинка — невольно высовывает язык и прижимает уши.

— А вы явно представитель народа мудрости, — Альбедо не моргает. Его холодные глаза подобны льдинкам.

— Вам стоит уже снять комнату, — Кэйя откидывается на стуле, покачиваясь. Итер замечает недовольный взгляд Чарльза — хорошо, что мистера Дилюка нет на месте.

— Не все проблемы решаются внезапным страстным сексом.

— Нет той проблемы, что я не решил сексом.

— Рагнвиндр буквально существует.

— Нет такой проблемы, что я не решил сексом, — смех Альбериха звучит в очередной раз нелепо, неуместно и натянуто.

Итер закрывает лицо руками, а тяжелый вздох срывается в рык.

Тигнари на удивление заливается краской, а Альбедо, напротив, скучным взглядом просматривает таверну, будто потеряв всякий интерес.

Кэйя понимает, что дал лишнего, поэтому, скрестив руки, кладет голову на плечо алхимика. «Похоже, на сегодня хватит», — Альберих звучит неожиданно грустно и честно, отчего таверна становится чужой, лишней. Путешественник отворачивается, словно не должен видеть таким капитана кавалерии — сердце его бьется слишком сильно, опьянение слегка туманит мысли. «Кэйя, тебе отвести в комнату?» — Альбедо нежно убирает пряди волос со лба, касаясь кожи, немного жалеет, что не обладает силой крио. Альберих отрицательно мотает головой — усталость чересчур сильна, чтобы двигаться.

— Вы встречаетесь? — Тигнари даже не ерничает. Праздное любопытство.

— Кэйя ни с кем не встречается, — Альбедо немного мешкается, подбирая следующие слова. — Просто знакомы почти целую вечность.

— Зная вас, не уверен, что это просто фигура речи, — дозорный снимает перчатку, не выдержав жары. Разминает руки, поднимая раздраженно чуть губу, обнажая клыки.

Повадки Тигнари забавные. По крайней мере, алхимику искренне интересно наблюдать за столь обширной и разносторонней мимикой, хоть почти всегда это раздражение, неприязнь или бахвальство. Если бы общение с ним не сводилось к подколкам и спорам, возможно, они даже могли стать неплохими друзьями. Но это была вражда с первого взгляда. «А говорят, дендро и гео не резонируют», — Альбедо думает отстраненно, понимая, как и сам уже устал. Посиделка затягивается и становится всё более бессмысленной.

— Если бы я встречался с кем-нибудь, то выбрал бы Итера — это крайне интересный эксперимент, — обыкновенная серьезность на гране абсурда смущает путешественника. Он хочет попросить не говорить так, но его опережает Тигнари, чьё возмущение ясно виднеется по дрожащим ушам и сжатым кулакам.

— Ты знаешь, что нельзя смешивать работу и личную жизнь?

— Разве ты также не очарован почетным рыцарем? — алхимик впервые ухмыляется.

Дозорный подмечает про себя, что ухмылка у Альбедо удивительно живая и привлекательная, точно сокровище в горе мусора. Хочется провести по губам, забраться большим пальцем под них, коснуться зубов, теплого мягкого языка, видя замешательство в наглых, высокомерных глазах, надавив, заставить сесть на колени, как послушного пса [команда «ждать»][только из вас двоих][псовый ты][поэтому виляешь хвостом, поднимая пыль, не в силах бороться со странным счастьем и предвкушением][пьян, пьян, чертовски пьян]. Тигнари сильнее сжимает пальцы до побелевших костяшек.

— Неожиданно мы перешли на «ты», — дозорный косится на Итера, надеясь, что тот хочет уже покинуть таверну, но неожиданно не находит того на своём месте. – Когда?..

— В тот момент, когда ты предался каким-то неприличным мыслям, — алхимик гладит ладонь уснувшего Кэйи. — Увидел Венти и решил что-то уточнить.

— Венти?

— Сумасбродный бард и архонт под прикрытием.

— Архонт стоит своих последователей, — Тигнари не знает: возмущен, раздосадован или просто зол. — Отвратительное место, и люди такие же.

— Поможешь довести Кэйю? — Альбедо игнорирует чужое ворчание. Силы, конечно, ему не занимать, но настолько, чтобы нести крепкого, высокого и нежелающего идти парня.

— Я дождусь Итера, — Тигнари не хочет быть наедине с алхимиком: чем больше времени они вместе, тем сильнее закипает его кровь и желание кусаться. А чувствовать себя глупым животным он ненавидел так же сильно, как Мондштадт, неучей и одного гомункула.

— Он не вернется.

— Почему?

— Возможно, ты плох в чтении между строк, но у него свидание с Венти.

— Итер встречается с этим вашим Барбатосом?! — Возмущенно вскочив, упираясь руками на стол, держа уши торчком, Тигнари произнес фразу чересчур громко — несколько посетителей оборачиваются, заинтересованно смотрят на гостя, как на диковинку.

— Нет, просто секс.

— У вас даже шутки одинаковые.

— Я не шучу, — Альбедо пожимает плечами, и Кэйя тут же морщится, но не просыпается. — Мондштат — город свободы и лишен предрассудков, поэтому люди в нем вольны любить так, как хотят.

— Звучит как удобное оправдание для извращений.

— Во всём важна мера, — Альбедо ощущает себя так, словно говорит с ребенком, что всё время передергивает каждое слово.

Тигнари обнажает клыки, почти рыча. Злость, чистая, полная неприкрытого презрения и убежденности в своей правоте. «Мы даже в таких мелочах не сходимся, — заключает он, вставая из стола, аккуратно убирая перчатки в карман, — надеюсь, его недалеко тащить». Алхимик кивает вновь, легонько беря Альбериха за подмышки, встает следом. «Спасибо», — его благодарность теряется в шуме таверны, но Тигнари улавливает всё, ощущая смущение, располагается со второго бока. Кожа у Кэйи прохладная, мягкая, и на удивление не вызывает у дозорного омерзения, хотя незнакомцев трогать он не любит.

***

В Ордо Фавониус их встречает Лиза с милой улыбкой – она принимает Кэйю и даже умудряется разбудить, чтобы он самостоятельно дошёл до комнаты. Библиотека пустует – Альбедо садится на стул, прикрывая глаза, слышит, как шуршит чужая одежда, а мягкая поступь скрывает каждый шаг. Тигнари – настоящий хищник, владеющий своими движениями и телом, точно настоящим оружием. Алхимик ожидает, что он уйдёт и продолжит искать путешественника, тот напротив остаётся. От него пахнет цветами, землей и чем-то сухим, что щекочет нос – Альбедо нравится столь незнакомый запах.

— Ты можешь идти, — на всякий случай уточняет парень. Но дозорный не шевелится.

— Я тоже устал, тем более, Итеру я не нужен.

— Ему никто не нужен, — Альбедо успокаивает так себя. Успокаивает каждый день, полный странных мыслей. Успокаивает сердце, замирающее при встрече с путешественником. Успокаивает рационально, холодно, отрезая лишнее.

— Или тебе так удобно думать? — Тигнари открывает первую попавшуюся книгу, но буквы плывут перед глазами. Откидывает в сторону, чуть рыча.

— И с каких пор ты в психологию подался? — Альбедо впервые ощущает раздражение за их разговор.

— Мне просто тебя жаль, — дозорный зевает. Какой же ужасно долгий, скучный и муторный день.

— Ты даже перестал ерничать, — алхимик грустно улыбается, пряча лицо в ладонях. Иногда он понимает, как же ему не хватает некоторых человеческих реакций. Слез.

— Устал, — Тигнари ведёт ухом, пытаясь уловить, плачет ли парень перед ним. — Но если хочешь, могу назвать тебя ебанавтом.

— Кем? — Альбедо смеется чересчур громко. — Впервые слышу это слово.

— А я думал, что все мондштатцы просиживают свободное время в кабаках за вином, — дозорный убирает чужие руки от лица, внимательно смотря в глаза, улыбку — открытую, счастливую и не подходящую недавнему настроению собеседника. — Или вы, достопочтенный господин алхимик, мат не говорите, алкоголь не пьете и в жопу не даёте?

— Я предпочитаю быть сверху, спасибо, что спросил.

— Я не спрашивал, — Тигнари наклоняется, вдыхая запах чужих волос, приятно отмечает, что у них травяная отдушка. Опускаясь ниже пальцами от кистей до локтей, крепко берется за них – его ведёт сильно, словно с каждой минутой ещё становясь более опьяненным.

Дозорный прокручивает ушами, прислушиваясь, с каким-то радостным азартом понимает, что библиотека пустует. Альбедо присматривается – поблескивающая сережка привлекает его внимание: такая пустяковая мелочь, но столь очаровательная. Как каждая привычка и черта Тигнари: язвительность, вечно недовольное лицо, губы, скрывающие клыки, ногти под перчатками и запах, свойственный только ему. Высокомерие, словно увенчивающая его корона. Взгляд. Меткий, цепкий, словно натягивающий тетиву для точного выстрела. Казалось, дозорный – это идеальное произведение искусства, созданное самой природой.

Альбедо слегка надавливает вниз, заставляя Тигнари встать на колени – неожиданная покорность радует и разжигает недюжинное любопытство. Дозорный краснеет и замирает, словно не понимая, к чему идёт дело. Они оба не двигаются лишний раз, будто затаившиеся на охоте хищники. Весь Ордо Фавониус молчит вместе с ними, точно опустевший в одночасье. Тигнари вонзается когтями в кожу, напоминая о себе — «ты так мне отвратителен» читается на губах, но так и не озвучивается вслух. Их отношения — две пересекшиеся параллельные. Невозможность, переплетающаяся терновым венком. Неотвратимость, застревающая в горле и рту можжевельником.

Пагубная привычка, от которой отказался.

Реальность, от которой отвратно.

— Никогда не думал, что чей-то вид может быть столь… будоражащим, — Альбедо рефлекторно сглатывает слюну.

— Как ты тактично сказал, что у тебя встал член на меня, — Тигнари не гнушается даже в подобной обстановке вредничать, острить и показывать клыки во всех смыслах.  

Он опускает свои ладони на бедра, сжимает их, ощущая, как напрягаются чужие мышцы, слегка перекатываясь под пальцами — хрупкость и слабость Альбедо теперь кажется фасадом, за которым скрываются годы рыцарской подготовки и выдержка, построенная исследованиями в экстремальных условиях. Алхимик сглатывает, не торопя, внимательно следит за каждым движением дозорного. Воздух между ними раскаляется до предела, и хоть он знает, что тому виной разыгравшееся воображение, подкрепляемое выбросом гормонов, алкоголем и страстным желанием овладеть, в голове не отказывает себе от попытки найти хоть одну возможную реакцию.

Но гео и дендро не реагируют.

Они друг к другу инертны.

— У тебя и правда встал член, — Тигнари оттягивает время, провоцируя. Он хочет власти. Хочет мольбы. И хочет, чтобы Альбедо его признал, как равного. Как сильнейшего. В этом мало от любви и больше от животных инстинктов. Доминация. – Давай сыграем в игры: скажи, что ты течная сука, желающая ощутить моего тепла.

— Как пошло.

— Именно поэтому, господин душнила, я и заставляю тебя это сказать, — дозорный ведёт руками выше, забирается под сапоги, оттягивая на себя, отпускает, чтобы те ударили по коже. Немного жалеет, что под ними ещё колготки. «Ему не жарко?» —странное любопытство заставляет представить, как Альбедо недовольно хмурится, когда когти Тигнари рвут ткань этого надоедливого элемента одежды. —;Я хочу получить хотя бы моральное удовлетворение от того, что дам тебе трахнуть себя.

— Поразительно, что с таким подходом у тебя не гео глаз бога, — Альбедо ухмыляется. — О великий, всезнающий, всевластный Тигнари, хозяин моего сердца и тела, дай своей течной суке ощутить тепло твоего тела.

— Отвратительно, даже в такой вещи выебнулся, — Тигнари слегка рычит. Расстегнув надоедливые шорты, радуется тому, как чужой член, налившись кровью, дрожит от возбуждения. Мажет языком, царапая слегка клыками, берёт полностью в рот, не жалея слюны, смачивает. Дозорный отмечает, как Альбедо замер, затаив дыхание, краем глаза видит, что прикусывает губы, чтобы не быть слишком громким.

Всё сознание алхимика сужается в секунду до одной единственной точки. Тигнари рычит горлом, и вибрация настолько неожиданная, что он пугается собственного громкого стона. «Лиза меня убьёт», — мимолетно проносится в пустой, звенящей от переизбытка ощущений голове. Дозорный знает своё дело, и совсем немного это делает укол по эго Альбедо, не готового к такому повороту. Только что его загнали в угол — пойманный хитрым лисом, он может лишь цепляться за чужие плечи, стараясь спрятать каждый стон и хрип, по которым они могут быть пойманы. Усложнять и без того непонятную ситуацию не хочется.

Дыхание перехватывает в очередной раз, и Альбедо изливается в глотку Тигнари, ощущая грязный, липкий стыд, о котором, кажется, давно позабыл. Ему тяжело сосредоточиться — мир крутится, и он неуверен, вина тому оргазм, выпитый алкоголь или стресс от пикантной ситуации. Дозорный встает с нечитаемым взглядом – недовольство растёт с каждой секундой, но парень не спешит его высказать, только с абсурдным спокойствием медленно снимает с себя одежду, смотря куда-то сквозь своего партнера. «Совершенно дурацкая ситуация», — алхимик пытается разрядить обстановку, потому что от напряжения у него скоро волосы встанут дыбом.

— Я не из тех, кто любит, когда ему кончают в рот, — Тигнари необычайно холоден в своих словах. — За таким обращайся к одному рыжему фатуйскому ублюдку.

— Ого, я погляжу, ты не растерял своей строптивости, — Альбедо поражен. «Удивительно, но наши взаимоотношения становятся всё хуже и хуже, несмотря на очевидный близкий телесный контакт», — [анализируй][властвуй][познавай]. — Очаровательно, что чем больше мы делаем действий, требующих определенного уровня доверия, тем сильнее и яростнее твои выражения. Ты даже решил оскорбить человека, совершенно не причастного к данной ситуации.

— А ты у нас мистер рациональность, значит, да?

— Значит, да.

Тигнари легонько толкает Альбедо в плечо, заставляя лечь на стол – «у меня когти, так что растяни меня» — его голос не дрожит, не исходится на колкость и не пытается спрятать агрессию. Необычайная серьезность. Алхимика умиляет, что даже сейчас дозорный старается быть ведущим [раздвигая ноги][истекая точно та самая течная сука][тебя это заводит?][увлекает]. Альбедо не может отказать себе в легком поддразнивании – нежно проводит по оголенной коже, сжимая бедро, поднимается выше, касаясь ануса, не предпринимает дальше никаких действий. Тигнари глядит на него своим убийственным взглядом, словно поторапливая без слов.

Первая фаланга входит достаточно легко, что удивляет алхимика, но он решает лишний раз не играть с огнем. Тигнари не ежится, не тушуется, напротив — насаживается сильнее, смотря в глаза, четко давая понять, что не даст и ложной иллюзии власти над ним. «Всё же его животные повадки — неумолимая часть его шарма», — Альбедо понимает, что глупо очаровываться тем, кто готов вонзится ему в глотку. Глупо искать любовь там, где лишь мимолетная, сумбурная страсть и желание не проиграть. Но он придает смысл вещам, что полые внутри. «Дендро и гео не резонируют», — напоминает сам себе.

[но тебя трясет, как от разряда]

[таешь, опаленный огнем]

[стимуляция][бутонизация]

[член чертовски болит][грязь, жалость, грязь]

Внутри Тигнари безумно жарко — и Альбедо чертовски интересно: виной тому выпитый алкоголь, или у него всегда температура выше человеческой. Он вводит ещё один палец, разминая стенки, расправляет, двигаясь вперёд-назад, с жадностью безумца следит за каждым действием дозорного. Как тот прикусывает губу, пряча дискомфорт, выпячивая грудь, тешет собственную гордость, совсем тихо рыча. Как в омуте зеленых глаз плещется похоть, гнев и неукротимое, звериное, обтянутое человеческой кожей в попытках скрыть инстинкт доминирования желание пойти наперекор.

Тигнари позволяет Альбедо властвовать. Позволяет взять себя. Позволяет этому в принципе случиться. Позволяет войти в ловушку, чтобы поставить заветный шах и мат. И Альбедо с послушностью агнца следует чужому плану – когда входят уже три пальца, в нетерпеливой, спешной манере, достает их и подставляет свой член. Проталкиваясь внутрь, алхимик ощущает себя, словно на самом деле получившим разряд тока: его потряхивает, стоит только дозорному опуститься полностью. И каждое последующее движение только усиливает это ощущение. В какой-то момент Альбедо совершенно перестает следить за собственным голосом и теряет всякую возможность фокусировать зрение.

Несмотря на то, что его член входит в чужую плоть, не покидает чувство, что трахают его. Наращивая темп, Тигнари, крепко вцепившись в запястья, притягивает его к себе, жадно целует, точно от этого зависит его жизнь. Его язык проходится по нёбу, зубам, переплетаясь с чужим, царапает клыками губы и утробно рычит. Спешит. Подгоняет. Не даёт и шанса Альбедо опомниться и занять главенство — сегодня будет, как желает дозорный. И так будет всегда. Алхимик же нисколько не препятствует ему, наоборот, со странной нежностью оглаживает кожу пальцами, прижимается грудью к чужой и дышит через раз, притворствуя [этому за долгие годы ты научился][овладел, точно искусством клинка или кистью]

Они становятся чересчур громкими для ночного Ордо Фавониуса, но это нисколько не смущает никого из них. Стоны, шлепки, рычание и скрип деревянной мебели – они заполняют собой всё пространство, и Альбедо кажется, что он сходит с ума от жары, удовольствия и того чертового вина [оно виновно во всем происходящем][оно привело к этой отвратительно стыдливой, смущающей, грязной ситуации][оно очернило каждую мысль и каждое действие][да, только вино, только оно виновато, что этот секс случился][что стараешься познать, понять, распотрошить, выгадать, выразить чувство, слово, себя][излить][кончить]

— Я тебя ненавижу, — Тигнари садится в очередной раз полностью, ощущая, как дрожат его коленки и тяжело двигаться. Его глаза слезятся, а горло сохнет. «Наверное, я выгляжу жалко», — дозорный крепче держится за Альбедо, чтобы обессилено не упасть на плечо.

— И как часто ты трахаешься с теми, кого ненавидишь? — Ему интересно. Как и всё, что связанно с Тигнари. Для него нет более завораживающего, чарующего, интригующего объекта для исследования.

— Только с тобой, — и Альбедо полностью обезоружен.

Он совершенно теряется, перестает понимать свои ощущения, потому что они становятся слишком яркими, чтобы вынести их. Нервная система дает сбой, как только чужие ногти вонзаются в кожу: боль переплетается с наслаждением, и нервные рецепторы отказываются передавать импульсы [потому что ты фальшивка?][потому что это чертовски хорошо]. Тигнари кончает первым, и его сперма размазывается по их животам. И через несколько толчков Альбедо кончает следом — потряхивает так сильно, что приходится дышать ртом, стараясь восстановить дыхание. Становится неожиданно тихо.

— Отвратительно.

— Мне тоже не нравится.

Тигнари тут же слезает с него. Ноги его держат с трудом. Одевается он медленно. Ведёт плечами назад, словно скидывая с себя усталость. Шатающейся походкой направляется к выходу. Альбедо несколько минут глядит в потолок, а после поднимается и одевается. Нагоняет он дозорного уже на улице. Холодный воздух неприятно прикасается к взмокшей, потной коже. Ночная тишина успокаивает. Их общая дурацкая выходка ощущается всё более безумной с каждой секундой. Тигнари смотрит вдаль, и взгляд его не читаем, как бы Альбедо не старался понять и разгадать, что у ушастого на душе.

— Как же нелепо, — наконец-то произносит он. — Потрахаться с тобой, приехать в этот ебанный город вслед за Итером, которому начхать на меня, Тейват и что-либо ещё, кроме драгоценной сестры. Быть с ним точно преданный жалкий пес.

— Человеческие любовные драмы с каждым столетием становятся всё дряннее и дряннее, — зевок. Чересчур длинный и никчемный день.

— А как же твои учтивость и дружелюбие? — Тигнари хочет ударить его. Но вместо этого только разминает плечи, руки, ноги.

— Были вытраханы тобой, — Альбедо устремляет свой взгляд вдаль, туда же, куда направлен чужой. Но ничего не замечает там. — Проводить?

— Сам дойду.

Тигнари ставит точку.

[всё же дендро и гео не резонируют]