Найти Игоря оказывается несложно.
Сережа доступ к интернету сначала крадет – пробные вылазки украдкой, пока Олега нет рядом; более смелые, когда он в другой комнате; совершенно бессовестные в тихую, ночью, выбравшись из кровати и стараясь не стучать по экрану пальцами – потом, когда Олег, закономерно и ожидаемо, замечает и проходит стадии принятия, пропуская половину (говоря откровенно, он просто злится дважды и смиряется трижды), Сережа доступ к интернету получает.
Условно-контролируемый, но они оба знают, что программист из них двоих не Олег.
Сережа свою бывшую (Олег в это не очень-то верит) обсессию (а вот в этом уверен) от Олега не скрывает, Олег в ответ на оказанное доверие благородно не комментирует и даже не подшучивает, как будто бы все вкладки про Питер, его новости, его людей, выпотрошенные сайты психиатрических больниц, полиции существуют в отдельной временной петле, не имеющей к их жизни никакого отношения. Они никогда не говорят об этом – об Игоре – но Сережа чувствует его незримое призрачное присутствие через отвоеванные у бездонной пасти интернета крошки информации.
Забавно даже, что из всех сережиных призраков самым живучим оказывается именно Игорь.
Сложнее, чем найти Игоря, оказывается разобраться в логах и скринах, сплести чужую жизнь из обрывков сведений таких разрозненных и противоречивых, что даже – на два ударения – проклятую Венецию собрать было проще. Сережу трудности не смущают, скорее раззадоривают, и хочется только покачать головой, мол, Игорь-Игорь, из огня (буквально) да в полымя (тоже буквально, кстати), да?
Олег считает Игоря сережиной идеей-фикс. Сережа не спорит. Сережа хотел бы – сказать, что и сам не знает, зачем ему Игорь, но он знает, и это еще хуже – чтобы это было правдой. Вот только идеей-фикс Игорь был для Птицы, а для Сережи он был –
Сережа захлопывает крышку ноутбука, обрывая собственные мысли, и выдыхает – растревоженно-злой, как улей, в который кинули камнем. Камнем выступает новость о том, что Игорь «лечился» у Рубинштейна, ульем выступает Сережа. Олег не выступает, только интересуется:
- По какому поводу бесишься?
Сережа проглатывает честное и горькое, ерошит волосы, смотрит на Олега, начинает на пробу:
- Я не, - но после ехидного «хм» не продолжает. Отрицать собственную реакцию глупо, а объяснять – еще хуже. – Вспомнил доброго доктора.
Олег понятливо кивает.
- О нем теперь или хорошо, или ничего.
Сережа поводит плечами в невербальном «знаю я» и снова открывает ноутбук, в извиняющемся жесте проводит по корпусу сбоку от клавиатуры. Возмездие – поднятая со дна грязь – не кажется сладким, зато – необходимым. Сережа с мрачным удовлетворением листает список дел, отправленных на пересмотр из-за недействительности рубинштейновских экспертиз, и отмечает, что его дела – вполне обоснованно – в этом списке нет.
Забавно. Даже тут они по разные стороны.
Еще забавнее – скрины и осевшая в анналах Вместе страничка «Игоря Грома», над которой Олег и Сережа вдвоем – потому что Сереже требовалось материальное подтверждение того, что найденное им не галлюцинация – сначала недоумевают, а потом откровенно ржут. В контексте происходившего, наверное, было не очень смешно, но им – со стороны и постфактум – очень даже.
Сережа собирает чужую жизнь по кусочкам, складывая мозаику, вновь и вновь пересматривает сложенное – сложное – воедино, хронологию травм и исцелений. Думает – я сделал это с тобой, жизнь сделала это с нами, ты однажды меня починил, а я тебя сломал, а потом мы – ломались вдвоем и надвое – и в итоге каждый из нас живет жизнью, в которой другому нет места – и пытается почувствовать хоть что-то, кроме абсолютной
пустоты.
***
Как там было в песне – Олег слушал музыку в комнате, игнорируя существование наушников, а у Сережи память как жадная сорока, хватала все, кроме реально нужного – «все началось не со зла, все началось как игра».
Они знакомятся еще до старта Вместе, Сережа подпускает Игоря ближе почти назло фантому Олега, засевшему внутри ноющей занозой годы назад, цепляется за это знакомство, как за пресловутый клин. Вот только Игорь – совсем, вообще не Олег, и не собирается подстраиваться под витающее призрачное в их разговорах «я и мой бывший друг», не собирается занимать пустующую нишу, ломая кости, лишь бы подойти. Так просто и органично, существуя сам собой, он становится своим и необходимым наравне с именем-которое-никогда-не-всплывало-в-их-общении.
Сначала они оказываются друзьями.
Потом – оказываются в одной кровати.
Между этим – редкие солнечные дни, прогулки по крышам, «почему мне приходится вечно забирать тебя из ментовки?» «потому что я там работаю, Сереж, хватит ржать», медленный путь от осознания до принятия, попытки – до истерик – смириться с тем простым фактом, что никого он этим не предает, затем – смириться с безответностью, затем – уговорить себя рискнуть и поговорить. Дурацкая ссора, дурацкая драка, дурацкое примирение, и снова – от осознания до принятия, но теперь уже вдвоем.
Вдвоем.
- Вместе, - улыбается Сережа. Игорь сонно щурится, честно пытаясь не отключиться и изображать активное участие в диалоге. – Назову так соцсеть.
- Круто, - бормочет Игорь – только отдежуривший ночную смену, и требовать от него большего чистое кощунство, но Сережа все равно бьет его по плечу, смеясь, мол, побольше энтузиазма. – Нет, правда круто. Когда объявишь?
- Не знаю, - Сережа с драматичным вздохом валится поперек Игоря, выбивая из того вдох. Хихикает собственной шалости и снова становится драматичным. – Дизайн еще сырой, доработать надо кучу мелочей, которые чуть ли не важнее, чем костяк работы, но, - он потягивается, - скоро. Наверное, в этом году.
Игорь косится на календарь с застывшим двадцатым января и очень ехидно – понабрался – хмыкает, мол, ну да, еще бы. Сережа снова тянется к чужому плечу, но Игорь играючи перехватывает его руку и тянет на себя, заставляя Сережу перекатиться ближе, дотянуться лицом к лицу, целуя.
- Ты точно справишься, - говорит Игорь, вкладывая в простые слова всю свою поддержку и уверенность. – Все будут в восторге.
- Знаю, - тянет Сережа самодовольно, не признаваясь, как важны эти слова. Но Игорь знает и сам.
Игорь рядом – всегда, даже после запуска Вместе, когда Сережа взлетает так быстро – в рейтингах, в глазах других, в цифрах посещаемости сайта, пользователей, на собственном банковском счете – Игорь держит его крепко, не давая закружившейся от успеха голове окончательно забыться. Не то что бы все просто – работа в полиции плохо сочетается с публичностью, а публичность – в их стране – плохо сочетается с их отношениями в принципе, но они справляются.
Они счастливы.
Сережа счастлив.
Сережа – лестница в небо сгорает в качестве платы, если верить все той же Арии – сам все разрушает.
***
Кто бы ни оказался на противоположной чаше весов – Игорь, Олег, спокойное будущее – Сережа всегда выбирает себя и свои убеждения.
Проблема не в этом. Проблема в том, что этот выбор всегда приводит к уничтожению того, что было важным.
Проблема в том, что если бы Сережа мог переиграть, он ничего бы не изменил.
***
Идея прийти в сны Игоря принадлежала Сереже. Исполнение – Птице.
Если бы они могли договориться, то сочетание их разума и возможностей было бы действительно невероятным, но они – две неуживчивые, не идущие на компромисс твари – застряли в одном теле, и это до странного плохо способствовало объединению.
Птица, конечно, повелся и поддержал объяснение про дестабилизацию – ха-ха – врага снаружи и изнутри, разрушение чужой психи через сны, но на самом деле – подспудно, скрытно, в такой глубине, где пряталось то немногое сокровенное, что не сожрала персонификация злости на весь мир – это была подсказка.
(почти мольба – останови его-меня).
Понимает ли Игорь – черное-белое, сбой в двоичном коде и лишняя цифра, которой там быть не должно по определению, Сережа и не-Сережа, оперение и человеческая кожа – подсказку, Сережа не знает и шанса проверить не выдается до той самой встречи в Венеции. Когда Игорь, придя в себя, смотрит – пристально, внимательно и цепко, будто сравнивая два образа, и говорит – несколько неуверенно, но четко:
- Дай мне поговорить с ним.
Птица смеется – какая трогательная сцена, он обожает такие, а еще больше обожает их портить – и дразнит, наклоняясь ближе, почти шепчет почти в самые губы:
- С чего ты взял, что есть «другой»?
От его слов Игорь становится только увереннее, и Птица цыкает раздосадовано, закатывает глаза, показывая раздражение всеми вербальными и невербальными способами. Птица не возвращает Сереже полный контроль – но хотя бы дает не только слушать, но и говорить.
- Скажи, - спрашивает Игорь, видимо, уловив перемену в лице, - ты правда веришь, что все вот это, все, что ты делаешь, к лучшему?
«Да» выходит каким-то пустым и бледным, но может так кажется на фоне фантасмагории эмоций, которой Птица фонтанирует каждую секунду. Настоящий Сережа в сравнении с ним – вылинявшая и выгоревшая ткань, тряпка.
- Вот как, - Игорь откидывается на спинку стула, и его лицо из-за непривычной уязвленности кажется почти незнакомым. – Знаешь, я мог бы принять то, что в твоей голове есть кто-то еще, кого я не знаю, но вот то, что я, как оказалось, совсем не знаю тебя…
Это последнее, что Игорь говорит ему, лично ему. Несмотря на то, что их судьбы переплетаются и дальше – причудливая вязь божественных желаний – лицом к лицу они больше никогда не разговаривают. И даже спустя столько времени, его слова в памяти – горькие и больные, как яд.
***
После Кутха жизнь будто начинается заново, ощущается, по крайней мере, так.
Сережа вообще не ожидает проснуться, когда ныряет в бассейн крови – вспышкой память смутно доносит, что было просветление и после этого, но между «я был аватаром гребаного бога» и «меня вырубили слоновьей дозой транквилизаторов» слишком короткий промежуток, чтобы точно его осознать – и поэтому, когда приходит в себя, не знает, что и думать – то ли пресловутое посмертие (лимб/ад/лабиринт, что там еще в меню), то ли очередная галлюцинация. Появление Олега не то чтобы что-то проясняет, но укрепляет в уверенности в нереальности происходящего. У Сережи потом уходит много времени, чтобы убедиться в обратном.
Произошедшее – Венеция, Кутх, тюрьмы – проходит для Сережи – внешне – до несправедливого-бесследно. Будто бы последние месяцы жизнь его не швыряла, а бережно перекладывала из одной катастрофы в другую. На фоне Олега – едва выжившего, едва живого – Сережа чувствует себя виноватым вдвойне, виноватым еще и за это.
Внутри же его как будто выели, запустив под кожу термитов. Целый и невредимый остов – и зияющая, абсолютная пустота внутри, там, где было сердце – то метафорическое, которым полагается любить и чувствовать что-то хорошее и возвышенное. Сережа сам себя раскладывает по полочкам, разбирает до основания, пытаясь понять, пытаясь – снова от осознания к принятию – пройти путь, но теперь в обратном направлении. От любви до ее отсутствия.
Что-то внутри – обломок памяти, засевший в ребрах – скулит тоскливо по ночам, когда вспоминаются Питер, редкие солнечные дни, поцелуи и смех. Оно – воздушный замок, тает под рукой, только потянись, словно говоря – никогда больше не станет реальностью.
***
Их встреча – неизбежна, как апокалипсис. Возвращением в Питер Сережа меняет свою и чужие орбиты, да и город этот удивительно тесный, когда не надо.
Олег шутит, что им везет с пандемией – обязательное ношение масок снимает вопрос маскировки с повестки дня, Сережа озабоченно-серьезно парирует, что шутить над пандемией может только тот, у кого два полноценных легких, а не «волк, который слабее льва и тигра и выступает в зоне риска».
Сережа прячет короткие волосы под шапку, но они все равно смешно торчат, темные от влаги – в Питере мокрый снег – и отворачивается от окошка палатки с кофе, пряча лицо от ветра, когда видит его.
Игорь стоит возле памятника, разговаривая с парнем – высокий, темные волосы в пучке, сережки пирсинга в ушах и на лице – и он настолько свой-чужой-незнакомый-привычный, что сердце сбивается с ритма. Ощущение – как почувствовать запах, напомнивший тебе о каком-то конкретном дне из далекого прошлого, а потом сделать следующий вдох и упустить эту ностальгическую нотку.
- Что-то не так? – Олег замечает его замешательство, расплачивается за кофе и тянет в сторону, уступая место следующим в очереди. Сережа качает головой, подтягивает маску. Ему одновременно хочется подойти и убежать, быть узнанным и остаться незамеченным. Ему любопытно – что будет?
Сережа почти скучает – по ощущению влюбленности в Игоря, по тому, как чужая улыбка ощущалась своим теплом.
Они проходят мимо – не специально, Олег и Сережа просто следуют заранее запланированному маршруту, а Игорь и его спутник, видимо, продрогнув, перестают стоять на месте и движутся навстречу. Когда они равняются друг с другом – мгновение между двумя шагами, секунда, Олег спрашивает, зайдут они в магазин или закажут доставку, спутник Игоря рассказывает про какие-то курсы испанского – остальной мир перестает существовать, пропадая. Сережа не смотрит и не чувствует взгляд Игоря, но знает – подкожно, интуитивно – что Игорь его узнал. Может быть точно на таком же, интуитивном уровне.
Сережа усмехается себе под нос – в маске все равно не видно – и следующий шаг ощущается как окончательное прощание, которого у них не было. Голос Игоря за спиной, отвечающего спутнику, быстро пропадает, украденный шумом улиц и расстоянием.
- Давай закажем пиццу, - предлагает Сережа, поднимая глаза к чистому бледному небу над головой.
Их планеты, разминувшись, продолжают бег по новым орбитам.