Он видел статуи. Много статуй — белых, как молоко, и высоких, как горы.

Вместо лиц у них были львиные морды, которые искажала гримаса необъяснимого гнева. Их тела были облачены в длинные белоснежные плащи, полы которых стелились на укрытый мрамором пол. Не было видно ног. А может, так и было задумано? Кому это интересно знать?

Окружив Артура, они смотрели на него, слегка склонив свои львиные головы. Когда он пытался выбраться из узкого круга, то невольно слышал их страдальческие стоны, слышал их даже тогда, когда пытался прикрыть руками уши. Этот стон будто бы жил внутри него самого, он рос и рос, постепенно обретая страшную силу.

И затем голоса исчезли, растворились в пространстве, будто сизый дым.

Артур тяжело проснулся, выпрямил затёкшую спину и осмотрел комнату, освещённую серебристым светом. На улице было слишком тихо. Сколько они спали с Франциском? Часов шесть? Казалось, что прошла всего минута, может, две, но не более того. Тело томительно изнывало, в голове шумело море. Артур не чувствовал себя готовым к новому походу. Он был бы рад положить голову на ладонь и уснуть снова, но внезапно раздавшийся в уплотнённом воздухе стон моментально вывел его из мира грёз. Артур распахнул сонный глаз, настороженно огляделся. Неужели страшные статуи уже явились по его душу? К счастью, нет, их мерзкими мордами в номере даже не пахло. Вскоре он понял, кому именно могли принадлежать странные звуки.

Был бы Артур глухим на оба уха, то, глядя на фигуру своего спутника, руки которого были раскинуты на кровати, он бы решил, что Франциск видит обыкновенный сон. Мука, которую испытывал Бонфуа на самом деле, слишком плохо различалась на его лице. Его выражение — слегка нахмуренные аккуратные брови, слабо трепещущие белые крылья прямого носа с довольно редкостным тоненьким и очень рельефным кончиком, поджатые розоватые губы — было слишком… неясным. Не сочетались эти убийственные стоны с его лицом. Ну, никак.

Но стоило Артуру растормошить своего неспокойного товарища, и Франциск проснулся мгновенно. Глаза его испуганно распахнулись, слепо уставились на англичанина и наполнились слезами. Он словно видел Артура и в то же время смотрел сквозь него.

— Моё ухо…я надеялся, что вижу сон, — сказал Франциск, смаргивая горячие слёзы. Боль пульсировала в его голове, обдавая череп неприятным жаром. Хотелось то ли кричать от бессилия, то ли метаться по смятой постели, ища лучшего уголка. Хотелось сделать хоть что-то, лишь бы приглушить всплески этой боли.

— Встать сможете? — спросил Артур, беря Франциска под руку и тяжело поднимая того с постели. — А я ведь предлагал вам свою помощь, Бонфуа. Надеюсь, что вы в состоянии меня слышать.

— В сос…тоянии, — прохрипел Франциск, прикладывая к больному месту ладонь. Ушная раковина казалась горячей и тяжёлой, будто нагретое железо. — Спасибо. Я в полном порядке…

— В таком случае, нам пора собираться. Но для начала найдём вам лекаря. Может быть, он чем-нибудь нам подсобит.

— Не думаю, что это хорошая… — Франциск хотел возразить, но рука Артура, вытянутая перед ним, заставила его замолкнуть.

— Хватит, — произнёс англичанин тоном, не терпящим каких-либо возражений. — Собирайтесь, Бонфуа.

Франциск не мог противиться приказам своего товарища и потому грустно отправился в ванную приводить свой облик в сносный вид.

Для начала он хорошо умылся, смыл оставшиеся следы нездорового сна, потом старательно перевязал собранные волосы найденной серой лентой, открыв всему миру сильно исхудалое и мертвецки бледное лицо с покровом тёмно-каштановой щетины, что росла на его щеках, на подбородке и над верхней губой.

«Ненавижу тебя, — внезапно подумалось ему при виде своего отражения. — Ты слишком слаб и жалок. Готов лечь на пол и удавиться от горя из-за какой-то ушной перепонки. Ненавижу».

Но вскоре от наплыва неприятных мыслей его отвлёк новый неожиданный звук.

«Ну что там опять происходит?» — устало подумал он, беря в руки жёсткое полотенце и протирая им шею.

Этот звук был похож на истошный и нескончаемый визг сирены. Может, в отеле начался пожар? Или кто-то умер? Кто-то очень важный, например. Местный староста или какой-нибудь хвалёный бард… Много ли известных людей жило в этой деревне?

Открыв нараспашку дверь, Франциск сразу же увидел Артура, который бережно складывал грязное бельё в старый рюкзачок. Через пару секунд до него дошло, что вой сирены на самом деле раздавался не в доме, а откуда-то с улицы.

— А вот и вы, — обрадовался англичанин и бросил Франциску куртку. Вернее, то, что от неё осталось. — Наденьте. На улице очень холодно. Чем больше шмоток на себя навяжете, тем лучше будет согревать. Нам пора уходить.

Казалось, что никакая сирена не могла вызвать на лице Керкленда хотя бы каплю смущения или страха. Он вёл себя так непринуждённо, словно не слышал ничего. Или не желал слышать.

— Что это за звук? — поинтересовался Бонфуа.

Артур неопределённо повёл плечом.

— Выйдем на улицу и узнаем.

Франциск прекрасно помнил, что прошлым вечером в коридоре было пусто, а теперь же, куда ни глянь, всюду взволнованно перемещались люди. По лестнице бегали маленькие дети, женщины заглядывали в окна, и свет от зимнего солнца ложился на их круглые и обеспокоенные лица. Артур ловко обходил шумную толпу, стараясь не задерживаться на месте, Франциску же приходилось догонять Керкленда бегом. Его взгляд постоянно останавливался на глазах и на губах прохожих, искал в них причину шума и возни. Но не находил в них ничего. Совсем ничего. Это удивляло и пугало.

Возле распахнутых дверей толпилось ещё несколько людей, которые отчаянно пытались пролезть в дверной проём, давя своих товарищей и наступая им на ботинки. В помещении блуждал запах человеческого пота и чеснока. Где-то поблизости раздался нарастающий плач младенца.

Артур каким-то необычным образом смог проскользнуть между плотно зажатыми телами людей и выйти на свободу невредимым, Франциску же пришлось хорошенько напрячься, чтобы случайно не заехать локтем кому-то по лицу или не наступить на ногу. Задача оказалась безумно сложной, почти невыполнимой и даже болезненной.

Когда Франциску удалось очутиться на улице, прошла, наверное, не одна вечность. Взмыленный, утомлённый и глубоко несчастный, он окинул ленивым взглядом серые улицы, что заслоняли густые клубы пыли. Горожане стояли по бокам большой проезжей дороги, и над их головами блуждал бессвязный гул.

— Что происходит? — спросил Франциск, положив руку Артуру на плечо. Артур постарался сделать вид, что не почувствовал тепла чужой ладони.

— Думаю, что-то не хорошее, — сообщил он, поднимаясь на цыпочки и пытаясь что-то разглядеть за головами бормочущих людей. Волнение в городе стремительно усиливалось. Мужчины недовольно поглядывали на отпертые городские ворота и поочередно сплевывали в траву жёлтую слюну, дети жались к ногам взрослым, отчаянно ища защиты.

Вскоре на дорогу вышел какой-то мужчина, одетый в меховую жилетку и запыленный килт. Вид у него был очень серьёзный, можно сказать даже, грозный, словно он был чем-то сильно раздражен.

— Чиво столпились? Велено же — ступайте по домам! Коли есть в вашем доме подвалы — дуйте туда и запритесь на сотню замков! Еду не забудьте! Золото прячьте! Детишек берегите! Живее!

Внимая его словам, толпа начала неохотно редеть. Семьи уходили в свои убежища, запирались на тяжёлые замки, старики отчаянно уводили с дороги капризную скотину. В скором времени рядом с Франциском остались стоять лишь крепкие мужчины, да юноши. У кого-то на плечах висело охотничье ружьё, кто-то стискивал в пальцах нож. Кто-то даже пытался сдержать слёзы. И только вой сирены продолжал звучать где-то вдали, как нечто старое и привычное.

— Что происходит? — Франциск нервно сжал хрупкое плечо товарища, невзирая на то, что, мог причинить тому боль. — Почему все разошлись? Что это значит?

Артур ничего не сказал. На его лице застыло выражение озадаченности.

Как только последнее окно последнего дома было закрыто и заложено досками, вой сирены прекратился, и пустые улицы заполнились странной тишиной. Не было слышно даже шороха листьев или треска деревьев из ближайшего леса, который окольцовывал скромный городок; тишина было нехорошей, она заполняла уши Франциска, как морская вода.

Но потом — к счастью ли или напротив — тишина отступила. Вдали раздались скрип железа и яростное машинное рычание. Сначала звук слышался где-то очень далеко — за домами, заборами, аккуратно постриженными ягодными кустиками, но затем он стал приближаться, да ещё так стремительно, что от его скорости невольно уходила душа в пятки.

Франциск раскрыл рот в изумлении, когда мимо него по главной дороге, засыпанной жёлтым гравием, проехала вереница больших паровых машин, которые передвигались на гусеничном ходу. Внутри салона сидели люди, обличённые в военную униформу цвета тёмной зелени. Многим приходилось идти строевым шагом, отбивая каблуками клубы пыли. Франциск жадно всматривался в лица солдат, но никак не мог запомнить их черты — эти мужчины, живущие лишь ради приказа своего командира, казались ему все однотипными, а их форма лишь усиливала это чувство. На их кожаных ремнях висели ножи и цепочки дымовых шашек, на широких спинах подрагивали большие ружья с угольно-чёрным дулом.

Артур смотрел на войско, но его лицо оставалось всё таким же угрюмым и глубоко задумчивым. Пока эта военная вереница, громко громыхая железными гусеницами, катила мимо них, оставляя за собой множество глубоких следов, англичанин молчал, как собственно, молчали и солдаты. Они даже не посмотрели на Франциска, или на кого-то ещё, их глаза с приученной жесткостью были устремлены только вперёд.

За паровыми машинами, спешно перебирая копытами, цокали лошади, привязанные к повозкам, на которых были изображены лев и белоснежный единорог.

Как только вереница машин и коней стала пропадать в толще дыма, за ними последовали жители деревни. Совсем молодые юноши с пухом над губой, зрелые мужчины с глубокими морщинами на лице и лёгкой сединой в волосах. Иными словами, все, кто не вернулся со своими семьями домой. Лишь Франциск оставался стоять рядом с Артуром и провожать солдат удивлённым взглядом.

— Что это было? Куда они все направились? О чём вещала та сирена? — вопросы посыпались на Артура, как внезапный снег.

— Да вроде бы и так всё ясно, — ответил Артур. — Наша любимая Церковь не привыкла сидеть сложа руки.

— Простите?

— Война, — объяснил тихо англичанин. Он поднял скучающий взгляд на небо, где проплывали и закручивались легкими рулетами серые облака. — Война, — повторил он, лениво пробуя это слово на вкус.

Бонфуа вздрогнул.

— Вы…вы уверены?

— Уверен. Но разве нас должны волновать подобные вещи? Давайте преступим к поиску Аптеки, а потом…

— Потом?

— А потом отправимся за моими братьями, — оптимистичная улыбка на тонких губах англичанина действовала, как успокаивающий бальзам.

Сколько Франциск ни прогуливался со своим странным спутником по узеньким и скромным улицам деревушки, он наблюдал сплошные тусклые дома с замурованными дверьми и окнами. Отсутствие света в окнах и дыма в железных трубах создавало ощущение гнетущего одиночества. Франциску казалось, что они очутились в маленьком городе-призраке, где не существовало ничего живого, и даже трава здесь росла какая-то неправильная, совсем седая. Деревья, похожие на длинные и тонкие лапы птиц, покачивались при ветре, царапая сушёными сучками мрачные окна молчаливых домов. Каждый шаг, рождённый путниками, раздавался так громко в этой тиши, что от него по коже начинали бежать мурашки.

Маленький одноэтажный домик с корявой надписью на вывеске «Аптека» встретил путешественников тихо и как-то грустно, хотя рядом расположенная библиотека выглядела в стократ хуже своего крохотного соседа. Его оконные стёкла вообще были заменены крепко прибитыми изнутри досками, а на двери висел тяжелый, но старый и сильно проржавевший во всех местах замок. Артур брезгливо взял его в руки. Сломать его было невозможно, ибо он висел на тяжелых и мощных цепях, при взломе которых даже лом бы согнулся в странную дугу. Но англичанина не могла остановить какая-то там цепь, будь она даже больше его по ширине и покрыта острыми шипами. Не теряя надежды, парень попытался пробить ботинком доски в окне, но и те не поддались его силе.

Прошло пять минут — замок всё ещё висел на прежнем месте, а доски, приколоченные к окнами оставались целёхонькими, без единой трещины. Артур выглядел слегка запыхавшимся и злым. Он блуждал вокруг Франциска, усиленно готовя новый план для налёта.

— Вы упрямый человек. Неужели вам настолько хочется мне помочь, что вы готовы на разрушения? — спросил его Франциск, на что тут же получил раздражительный ответ:

— Что на сей раз вам не понятно? Вчера мы всё с вами обсудили. Забыли про пять вопросов? А о доверии? Услуга за услугу? — Артур внимательно пригляделся к поникшему товарищу. — Ох, только не говорите мне, что из-за боли в ухе вам начисто отшибло память!

Для верности он совершил ещё один краткий налёт на дверь, но та даже не покачнулась под натиском его решительного плеча. Артур устало скатился на ступени и смахнул с лица капли пота.

— Раз уж я и правда обещал не утаивать от вас свои мысли, то признаюсь откровенно, — продолжил он чуть погодя. — Мне совершенно не нравится делить путешествие с раненным человеком. Человеком, способным тотчас рухнуть на землю и потерять от боли сознание. Я был бы очень рад в этом случае воспользоваться гипнозом, но не могу этого сделать из-за вашего категорического запрета. Я хоть и Керкленд, но у меня тоже есть кое-какие принципы. Если уж я дал вам слово, что не буду гипнотизировать вас без вашего ведома, значит, я этого делать не стану.

— Спасибо за разъяснение, — ответил Франциск, поморщившись от болезненной вспышки в ухе.

— Итак, если гипноз отметается в сторону, значит, нужно найти иной выход. Гм-м. А вот и идея!

Франциск удивлённо моргнул.

— Как вы думаете, где ещё люди могут держать болеутоляющее лекарство? Помимо аптек и ворожеевых изб, разумеется.

— Не знаю.

— Армия, Бонфуа.

По блеску в малахитовом глазу Франциск понял, что у парня созрел в голове очередной нездоровый по своей структуре план. План, от которого волосы поневоле вставали дыбом.

— Да что вы несёте? — прошептал он не своим голосом.

 Англичанин неожиданно схватил Франциска за шиворот и, притянув к себе, указал пальцем в сторону пустынной дороги, на которой ещё виднелись следы от шин и лошадиных копыт.

— В их колясках мы наверняка сможем отыскать нужное лекарство. Армии, если вы не знали, мсье, крайне необходимо здоровое и полное сил мясо. Мясо, которое не станет чуть что падать на землю от головной боли. Их там всех качают лучшими сортами лекарства, о которых нам с вами — обычному люду, то есть — остаётся только мечтать.

— Предлагаете обокрасть этих честных людей? — догадался Франциск. — Да вы с ума сошли!

— Ох, не люблю я это слово — «обокрасть»! Особенно, когда оно звучит с таким страшным акцентом, — сердито сплюнул Артур. — Между прочим, эти честные люди — наши доблестные защитники, ор-рлы, и они обязаны оказать нам помощь, как людям, так сказать, отчаявшимся. Разве по нам не видно, что мы в полнейшем отчаянии, м? Вот-вот. Давайте лучше поспешим, пока мы окончательно их не потеряли из виду.

Франциск сначала не хотел идти за Керклендом, ибо чётко понимал, что от этого плана слишком сильно веяло гнильцой. Но потом англичанин оглянулся назад.

— Вы идёте? — голос Артура эхом прозвучал на пустой улице. — Или сдаётесь?

«Сдаться — значит, потерять Элис. Ты же не хочешь этого, Франциск? Конечно, не хочешь. К тому же, ты обещал доверять ему, так чего же противишься?»

Сделав в голове кое-какие выводы, Франциск с неохотой сорвался с места и последовал за Артуром.

Долгое время они не разговаривал. Франциску приходилось постоянно нагонять своего товарища, ибо тот шёл слишком быстро и не горел желанием замедлять шаг.

Не прошло и часа, как они оказались на окраине деревни, где стояли невысокие ворота, а за ними начинался бескрайний густой лес. Туда-то как раз и вели многочисленные следы от шин. Когда Франциск посмотрел в лицо шотландским елям, от которых веяло запахами морозной зимы, его желудок тут же свернулся в узел, но не от голода (а, между прочим, они с Артуром даже не позавтракали), а от страха. Если те солдаты были хотя бы вооружены шашками и гранатами, они же с Артуром не имели при себе даже тупого ножа.

Оглядываясь по сторонам и видя кругом сплошные кусты, да стволы деревьев, Франциск то и дело просовывал руки в карманы и искал в них крохотную фотографию с Элис. Прикосновение к любимому изображение дарило в душе тепло и щепотку храбрости. Любимая Элис помогала ему идти дальше.

«Эти сушеные деревяшки не испугают меня, — подумал уверенно он, смахивая с себя капельки пота, которые стекали по его вискам. — Я пришёл на поиски самого Дьявола, и меня не остановит какой-то плешивый лесок!»

И каждый раз, когда его уверенность начинала чуть-чуть спотыкаться, Франциск брался за фотографию и насыщался новыми силами.

— Как ваше ухо? — спросил его Артур. Это случилось ближе к полудню, когда деревня осталась далеко позади вместе с чириканьем птиц и не самым приятным запахом улиц.

— Зачем вы спрашиваете? — спросил устало Франциск.

— Зачем спрашиваю… — повторил англичанин. — Не знаю даже… Может, потому что переживаю за ваше здоровье?

— И всего-то? — с долей разочарования спросил Бонфуа.

— А вы ожидали чего-то другого?

— Не знаю даже. Может, ещё одной унылой лекции о том, какой я бесполезный балласт.

— Бесполезный балласт, во как, — казалось, искренне удивился Артур. — Чёрт возьми, Бонфуа, вы удивляете меня всё больше и больше! Ведь мы прошли с вами и огонь, и воду, и трубы медные, и я даже на ваши вопросы пытался ответить, хотя, признаться, некоторые из них были мне, мягко говоря, неприятны. Но я же сделал это. Сделал, вопреки нежеланию. Так почему вы никак не можете ответить мне тем же? С гипнолупой мы бы давно нашли с вами общий язык. И вам стало бы легче, и я бы отдохнул от вашего скулежа.

— Даже думать не смейте.

— Но что поделать, если мысли сами лезут в голову? Искушение чрезмерно велико, Бонфуа, я не в силах ему противостоять. К тому же, мне правда тяжко смотреть на то, как вы страдаете. Как отчаянно ищите спасение в какой-то потрёпанной фотографии, то и дело суя руку в пыльный карман.

— Откуда вы… — Франциск хотел было возмутиться, но вскоре передумал это делать. Понял, что эмоции бесполезны. — В любом случае, это не важно. Вы просто пытаетесь разозлить меня, подковырнуть мерзким словечком. Я уже давно вас раскусил.

— Гм?

— Иначе вы общаться просто не умеете. Вам привычнее совершить какую-то гадость и посмеяться над этим. Что с вами станется, если вы хотя бы на секунду прекратите свою безумную гонку и поговорите со мной обычным, человеческим языком? Без сарказма и смешков? — Франциск самодовольно скрестил руки на груди и уставился на спину Артура. — Вы погибните. Потому что окажетесь вне зоны своего комфорта.

Артур коротко посмотрел на Франциска. Казалось, что молчание длилось несколько долгих и тягучих, как смола, минут, и от него веяло мучением. Но затем Керкленд покачал головой и спокойно пошёл дальше. Словно ничего не произошло.

Дальнейшие переступания через толстые коренья и липкую листву проходили в почти гробовом молчании. Франциск старался не терять из виду золотистый затылок Керкленда, Керкленд пытался не сбавлять шагу и не останавливаться на короткие передышки.

«Какой же ты странный юноша, — иногда думалось Франциску, особенно когда он задерживал свой взгляд на его спине, где висел рюкзак. — Всё, что ты делаешь, выглядит странно. Даже молчишь странно. Чует моё сердце, что я никогда не смогу тебя понять».

Через несколько часов с неба посыпался крупный снег. Он плавно садился пушистыми хлопьями на плечи, на волосы, прилипал к ресницам и таял на горящих кровью щеках.

После снега в небе начали мелькать военные дирижабли, которые в основном имели одно и то же направление — все они летели на юго-восток, туда же, куда и направлялись Артур с Франциском. Таких дирижаблей было несметное количество, Франциск устал пересчитывать их в уме. Они исчезали за кронами деревьев также быстро и внезапно, как и появлялись, однако их монотонное рычание продолжало звучать в ушах, как зловещее напоминание о войне.

А затем где-то вдали, за много миль от путников, раздался взрыв, от которого с деревьев посыпалась последние листья.

Взрывы звучали в лесу часто, к ним можно было даже привыкнуть, но Франциску это никак не удавалось. Кутаясь в свою грязную и пропахшую гарью куртку, он послушно следовал за англичанином, но стоило воздуху вновь заволноваться при очередном раскатистом взрыве, как его тело охватывало оцепенение, а голову переполняла масса вопросов. Если Бог существовал в этом мире, то почему он позволял людям совершать такие страшные вещи? Убивать друг друга? Калечить? Почему он не наказывал их за насилие? Почему позволял им свободно гулять по земле?

Вечные тревожные вопросы, у которых не было ответа.

Вскоре день плавно перешёл в вечер, и сильный голод начал давать о себе знать. Желудок уже прилипал к позвоночнику, а во рту скапливалась голодная слюна. Артур как будто услышал мысли своего спутника и остановился.

— Хотите есть? — спросил он, снимая сумку со спины. — Уж простите меня за мою неучтивость. Я-то привык не есть целыми сутками, — и с этими словами он бросил в руки Франциска кусок хлеба, завернутый в тряпочку. — И простите, что так скудно. Большего я захватить не успел, но это хоть немного утолит ваш голод.

— Спасибо.

— Только не поперхнитесь, — Артур запрыгнул на выросший из-под заснеженной почвы камень и посмотрел вдаль, надеясь разглядеть впереди что-то более интересное, чем сплошные деревья. Франциск присел рядом и молча принялся уплетать вкусный хлеб.

— Кажется, впереди что-то шевелится. О, не волнуйтесь, это не волки! Волки никогда не позволяют вести себя столь нелепо. Они умные животные. Ага! Вижу белый дым. Впереди деревня.

Франциск прикрыл глаза, мысленно радуясь этой новости.

— Там можно купить немного еды и тёплые плащи, — Артур быстро потёр свои худые плечи. — Вам не зябко, мсье Бонфуа?

— Зябко.

— Сколько у нас денег?

Доев последние хлебные крошки, Франциск сунулся в карман потрёпанной куртки, вынул скудную пачку с документами, прощупал её пальцами и обнаружил между ними запрятанную связку с деньгами. Англичанину хватило одного короткого взгляда на светло-голубые купюры, чтобы раздражённо фыркнуть и отвернуться.

— Мало. Ну да ладно, на пару колбасных колец хватит, — сказал он без радости в голосе и мягко спорхнул с камня. — Идёмте.

Новая деревня почти не отличалась от предыдущей, правда дома здесь были более высокие и симпатичные, и люди казались малость приветливыми. Сирена, голосящая о войне, мало, кого смогла напугать среди жителей: многие торговцы продолжали с редкостным упорством держать свои лавки открытыми до позднего вечера.

Артур переходил с одного магазинчика к другому и смотрел на цены таким критичным взглядом, словно искренне не мог поверить в истинность завышенных цен. Франциск мало, что понимал в английских деньгах, однако он мог сравнить цену за буханку хлеба с теми грошами, что были при них, и понять, что на эти деньги они не могли купить даже сделанной на воде лепёшки.

Пока Артур пытался вести торги с одним из продавцов, Франциск ходил рядом и с любопытством разглядывал узкие кирпичные улочки деревни, которые были похожи на сказку. На какое-то мгновение ему показалось, что он смог увидеть будущее — увидеть, как на месте милых домиков с алыми крышами на земле воцарились чёрные руины, а воздух, так приятно пахнущий выпечкой и мясом, внезапно приобрёл нотки гари, железа и крови. Глубоко вздохнув, Франциск попытался скорее сморгнуть кадры страшного ведения, пока те не проникли в его разум и не стали частью его самого.

Пока он пытался совладать со своим рассудком, Артуру окончательно надоело спорить с продавцом.

— Вот, давайте одну связку колбасы и… буханку хлеба, — англичанин с недовольным видом швырнул в круглые ручищи торговца некрупную пачку купюр. — Жадное вороньё.

— А чиво хошь, война ведь, — пожал массивными плечами торговец.

— Пошли отсюда, — проворчал Артур, забирая купленные продукты и насильно уводя побледневшего Франциска подальше от людных улиц.

— Как? Уходим? — сразу оживился тот. — Я думал, мы снимем комнату и переночуем.

— Если мы остановимся здесь на ночь, то к утру не сможем найти нужный след.

— Гм, странно как.

— Что именно?

— Вы не воспользовались гипнозом. Вы могли забрать у него всю еду, но не сделали этого.

— Я коплю силы на более значимое дело, Бонфуа.

***

И так они шли всю ночь, останавливаясь лишь тогда, когда Франциск совсем лишался сил. Его ботинки то и дело утопали в вязкой грязюке, а холод проникал под одежду и поглаживал кожу колючими пальцами. В такие моменты их скандалы, которые случались практически по любому поводу, становились долгими и безумно утомительными. Иногда Керкленд переставал контролировать себя, начинал говорить слишком громко и раздражённо, опускаясь порою до откровенных оскорблений, которых раньше он себе никогда не позволял. Порою он продолжал упрямо идти вперёд, невзирая на то, что Франциск явно нуждался в его плече. Будто специально пытался наказать товарища, унизить его.

— Идёмте, Бонфуа! — со всех сторон кричали чёрные лапы елей, пока Франциск пытался подняться после очередного падения на влажные и дурно пахнущие листья. — Вставайте, живо! Не время спать!

К счастью, гнев Керкленда имел способность быстро остывать. Не проходило и минуты, как после очередного неприятного скандала Артур приходил в себя, смахивал с лица следы ярости, возвращался к Франциску и помогал ему встать на ноги. В такие моменты он казался Франциску если уж не настоящим другом, то точно ангелом, которому можно было простить любой каприз.

Они шли много часов, периодически сверяя свой путь с положением созвездий. На холод уже не обращали внимания, как и на странный скрип ветвей, что скрывались в тени леса.

 — Слушайте, — сказал как-то раз Артур, придерживая Франциска за плечо.— Мне никак не даёт покоя один момент.

— Какой же?

— Вот вы — французы — правда любите есть лягушек на ужин?

Франциск даже остановился — уж слишком внезапным и глупым был этот вопрос. Но злиться на него уже не оставалось сил. Даже удивиться в полной мере он не мог. Да и, честно говоря, не хотел.

— Гм, — пробурчал он. — А я вот слыхал, что у всех англичан безумно кривые зубы из-за частого поедания овсянки.

— Ненавижу овсянку! — чуть ли не взвизгнул Артур. — Ну-у, я так не играю. Когда вы голодны и хотите спать, то становитесь невероятно скучным собеседником.

— Прекратите задавать глупые вопросы, тогда я перестану быть скучным.

— А что вы ещё предлагаете делать? Играть в города? Увы, городов рядом нет, лишь лес, населённый чудовищами и разбойниками.

— Можно же просто идти и молчать…

— Вам это больше по душе? — удивился Артур. — Ладно. Давайте поговорим о вашей девушке.

— Молчать означает молчать, мсье. Не издавать звука. Не задавать никаких вопросов. Тем более о моей девушке, — процедил сквозь зубы мужчина.

— Но вы поймите меня правильно — я человек, по своей натуре, бесчувственный. Ну… вернее, не бесчувственный, конечно, я тоже умею испытывать боль, голод, страх, но вот любовь… С таким я сталкивался редко. Вернее, никогда. И посему мне правда совершенно искренне хочется вас понять. Понять, что именно так сильно привлекает вас в Элис, почему именно ради неё вы готовы пуститься в такое безумство, рисковать своим хрупким здоровьем, вести знакомства со странными типами, вроде меня. Ведь сами подумайте, этому же должно быть какое-то объяснение. Может, она умеет писать красивые стихи или поёт песни?

— Вы мыслите слишком примитивно.

— С чего бы вдруг? Любое чувство существует благодаря каким-то причинам. Та же любовь. Ведь вы полюбили именно Элис, а не другую девушку, коих, я уверен, в Париже живёт предостаточно. Значит, в ней есть некий стержень, что-то такое, что значительно отличает её от других девиц. Я не собираюсь обижать вас или давать вам напутствующие советы, я хочу лишь понять, что это за стержень.

— Любовь — не стержень. Её нельзя объяснить.

— То есть, она случайна?

Франциск предпочел оставить эти слова без комментариев. Злость кипела внутри него, варилась в собственном соку, обжигая стенки его нутра, но здравый рассудок требовал спокойствия. «Он провоцирует меня. Просто провоцирует, как делал и раньше».

Вскоре лес начал плавно редеть, с необычным милосердием выпуская путников на открытую поляну, где росла высокая трава. Луна казалась такой огромной и раздутой, что невольно хотелось протянуть к ней руку и дотронуться до неё пальцами. Её жёлтый свет слегка ерошил траву, игрался с ней, будто малое дитя. И всё равно Артура здесь что-то напрягало. Невзирая на играющиеся волнами лимонные свечения на кончиках влажных от снега колосьев, он пошёл вперёд, настороженно пригнув спину. Франциск старался делать то же самое.

Поляна, проложенная так необычайно ровно под ногами мужчин, имела своё внезапное окончание в сотне метрах от леса. Далее шёл резкий обрыв, за которым вспыхивал тёмно-синим пламенем горизонт.

Пока Франциск отвлекался на шелестящую музыку окружившей его природы, Артур умудрился уйти далеко вперёд. Подойдя к краю обрыва, он посмотрел вниз. Не прошло и секунды, как на его лице появилась ехидная ухмылка.

 — Что такое? — спросил Бонфуа, опасливо выглядывая между острыми валунами. Артур ничего не ответил, хотя Франциск уже и не нуждался в ответе — он и сам всё видел прекрасно.

Где-то далеко внизу виднелась чёрная башня с тремя длинными ножками. На её остроконечной блестящей крыше лежало почти чётким отпечатком отражение жёлтой луны, и вокруг сооружения хлопали крыльями крикливые галки. Под башней было расположено здание со сплюснутой крышей, возле которого росло несколько сотен военных палаток.

 — Мы добрались! — радостно прикрикнул Артур. — Это их база. Что же, весьма идеальное решение — мало, кто додумается искать их в такой чаще, а сверху — особенно в такую темень — не всегда сумеешь что-то разглядеть. Ну что, давайте спустимся к ним?

Через некоторое время он сумел отыскать просёлочную тропинку, которая аккуратно спускалась к военному лагерю. Чем ближе становились к ним огни от фонарей, тем тише старались вести себя путники. Они следили за тем, чтобы ни один камушек не был потревожен их ногами. Спускались они довольно долго. За это время Франциск успел раз двадцать возненавидеть ту каменистую тропу, от которой он умудрился натереть мозоли до крови. Насчет последнего он не был уверен до конца, однако щиплющая влага в области щиколоток была похожа именно на кровь.

Когда они с большим трудом превозмогли долгий и утомительный спуск по острым камням, внизу их ждала ещё одна преграда в виде забора с колючей проволокой. Франциск был слишком сильно утомлён, чтобы мыслить, а вот Артур — стоило ему одним взглядом оценить ситуацию — уже вовсю выдавал идею за идеей.

— Итак, вот что я предлагаю, — сказал он, присев на корточки за крупным кустом, так, чтобы его не смогли заметить часовые. — Я внедряюсь туда, нахожу больничное крыло, забираю медикаменты и возвращаюсь к вам победителем. Вы же стараетесь быть тише воды, ниже травы. Сидите здесь и не выглядывайте. Вы поняли меня? Как ваше ухо? Болит?

— Слегка, — Франциск не особо понимал, что только что ему сказали, но постарался делать понимающий вид. Артура его ответ более, чем устроил. Довольно улыбнувшись, юноша стянул с себя сумку с вещами и сбросил её в снег.

— Отлично, — сказал он, оценивающе разглядывая ограждение. — Если я не вернусь через час, постарайтесь не паниковать, хорошо?

— Постараюсь.

— Потому что я всё равно вернусь. В любом случае, — эти слова немного обнадёживали. Франциск мельком посмотрел на огромную гипнолупу своего товарища, которая светилась в ночи, и в его душе зародилась твёрдая уверенность в успехе этой глупой миссии. Артур был прав. Он вернётся.

 — Удачи вам.

 Англичанин оставил Франциска в кустах, где мужчина, сведя колени, приступил к немой молитве.