Антон открывает глаза следующим вечером, проспав, по сути, целые сутки, и, зевая, выходит на кухню. Глядя на Диму как на святого, садится за заказанный из какого-то ресторана ужин и пытается с набитым ртом убедить друга, что отдаст ему деньги, но тот категорично качает головой.

— Антох, ты в этой квартире работаешь бесплатным поваром уже несколько лет, в договор входит страховка с бесплатным питанием, так что ешь и не говори херни, — Антон прислушивается к мудрому совету и возвращает внимание пасте с курицей. Никаким языком не описать, как он благодарен Диме за поддержку. Признавать конечно сложно, но ещё пару дней жизни по составленному графику и он бы отбросил копыта. После позднего обеда парни выходят из дома, доезжают до Крестовского острова и идут к биноклям. Антон с разбега взмывает в небо и летит над водой, ловя крыльями порывы ветра, а Дима находит скамейку, откидывается на спинку, чувствуя, как потихоньку расслабляются усталые плечи, и прикрывает глаза. Он сам тоже плохо спит последнее время, работы дофига, сроки горят, жопа тоже полыхает, но он хотя бы поесть успевает, а Антон себя совсем беречь перестал и физически, и, кажется, морально. Дима вспоминает солнечного пацана, с которым дружил в школе, с улыбкой до ушей и звонким смехом, подростка, позвонившего и попросившего встретить его на вокзале, с немного поблекшим взглядом, но такой же широкой улыбкой, молодого парня, хохочущего в компании однокурсников на вручении дипломов, довольного собой. Потом Антон принял Димино приглашение переехать к нему, чтобы не искать квартиру и не жить в одиночестве, устроился в ресторанчик, уверенно заявляя, что это просто временная подработка, потому что его уже взяли в журнал копирайтером, а там и до редактора недалеко, и вообще: «уволюсь наконец от Добровольского, полгода, ну год, и буду уже как ты, Поз, свои статьи писать». Год прошёл, редактором Антон так и не стал, из кафе уволиться не получалось, потому что иначе он не тянул аренду. Дима несколько раз предлагал перераспределить её и взять на себя часть побольше, всё-таки у него и заработок значительнее, но Шаст с упрямством сумасшедшего продолжал батрачить, как проклятый, зарабатывая при этом сущие копейки. Кажется, тогда он и начал понемногу сереть. Дима замечал безразлично-печальные взгляды в никуда, каждый раз пропадающие за приветственной улыбкой, стоило подойти ближе, участившийся ответ «всё нормально» на вопрос о самочувствии, тёмные пятна, обосновавшиеся под глазами, пару раз заставал Шастуна спящим на неразложенном диване, свернувшегося крылатым комком, видел покрасневшие глаза. Волновался ли он за друга? Конечно, пиздец, как. Пытался ли помочь? Да. Но сам Антон от его помощи упрямо отказывался, а если вспомнить старую шутку, то для замены лампочки нужен всего один психолог, если лампочка готова меняться. Антон, видимо, готов не был. Но до обмороков раньше всё-таки не доходило, пару раз Шаст просыпал работу, один раз разбил чашку, спросонья поставив её мимо стола, но в этот раз буквально рухнул от усталости — это уже слишком. Дима открывает глаза и смотрит на силуэт в небе, летающий кругами над морем, мысленно обещая самому себе никогда больше не допустить подобного. Это, в конце концов, опасно. Подходит к перилам, складывает руки у рта, зовёт Антона, и они идут обратно к метро. В обычный день он бы предложил проверить, кто из них быстрее вернётся домой, Шастун по воздуху или Дима под землёй, но сегодня рисковать не стоит — одному из них всё ещё нужно отдохнуть. По дороге Позов с настойчивостью работника колл-центра убеждает друга, что перераспределение арендной платы улучшит их жизнь, и в районе Кировского завода Шаст соглашается.

Тридцатого мая, в понедельник, Антон, как обычно, выходит на смену в ресторан, но на этот раз ему (впервые, кажется, за месяц) удаётся улыбнуться Ире, поблагодарить её за подмену и ни разу при этом не зевнуть. Стас выглядывает из своего кабинета и с усмешкой заявляет, что парень стал меньше походить на труп, что Антон решает считать комплиментом. День проходит спокойно, клиентов немного, как и всегда, но сегодня большинство на удивление адекватно, видимо, приближение заплаты греет их чёрствые усталые сердца. Вечер Антон решает полностью посвятить полётам и полюбоваться на город с высоты, чего не делал уже очень давно, предпочитая работу над статьями или привычные соседские крыши высоким скоростям по причине банальной усталости. Скорее всего, она вновь накатит через недельку-полторы, но сегодня он свеж и почти бодр, на нём футболка и тёплая толстовка, на лице специальные лётные очки, а под ним, поблёскивая огнями фонарей и плавно качая пароходики на реке, простирается вечерний Петербург. Ветер ерошит волосы, гладит по щекам холодными ладонями, весело свистит в ушах, и Антон, как во времена студенчества, забывает обо всём, отдаваясь полёту. Завтра ему предстоит встреча с Добровольским, который вряд ли обойдётся без двойной порции шуток-прибауток, а статья, работу над которой пришлось отложить, не отредактирована и наполовину; но сейчас в голове царит блаженная пустота, руки сложены вдоль тела, и он решается повторить один из старых виражей, которым их учили ещё когда ему было пятнадцать. Делает глубокий вдох, пикирует, напрягая все мышцы и борясь с желанием прикрыть глаза, резко меняет направление, солдатиком взлетая вверх, выполняет бочку, на секунду зависает в воздухе, а затем резко расправляет крылья и снова ловит ветер. Дыхание сбито к чёрту, а в голове пульсирует одна мысль: «Получилось!». Сердце потрясённо грохочет где-то в животе, адреналина, полученного за эти двадцать секунд, ему хватит на месяц, а вместе с ним приходит непонятное, полузабытое ощущение счастья, Антон улыбается, чувствуя, что в очках появилась влага, раскидывает руки в стороны и смеётся во весь голос, рискуя простудить горло на холодном ветру, смеётся, пытаясь как можно лучше запомнить, что он чувствует, и сохранить эти эмоции где-нибудь в глубине души.

***

На зарплатную карту приходит уведомление о пополнении счёта, и день начинает обретать краски. Через, кажется, секунду после получения смски к Арсению вальяжно, убрав руки в карманы, подходит Матвиенко, расслабленно кивает, заставляя кичку на затылке забавно встряхнуться и так же расслабленно заговаривает.

— Здорова, Арс, есть планы на вечер? — обычно все разговоры, начинавшиеся с такого вопроса, заканчивались приглашением на пьянство и разгул, планов у Арсения нет, так что в первую секунду он судорожно пытается придумать что-нибудь, но затем решает, что конкретно сегодня, наверно, может позволить себе отдохнуть.

— Да вроде нет, я сегодня свободен, словно птица в небесах, — Серёжа усмехается и машет рукой стоящему недалеко от них Захарьину. Парень подходит, кивает Арсению и бросает вопросительный взгляд на Матвиенко.

— Господа актёры, примите приглашение на весеннюю прогулку до бара, — Серж делает ироничный полупоклон и стреляет хитрым взглядом, — я недавно от знакомого слышал про одно прикольное заведение, работает аж до пяти, несколько минут от метро, сходим, посидим культурно, вы как? — Антон, как и всегда, сразу кивает, выражая согласие.

— Супер. Арс? — Попов глубокомысленно чешет нос, поднимает глаза на ожидающих ответа друзей и со вздохом соглашается, — восхитительно.

— Но сидим там максимум до трёх, — Матвиенко смотрит несколько разочарованно.

— Ладно, мама. Тогда хватайте свои пожитки и встречаемся в одиннадцать на Площади Восстания, договор? — парни кивают, прощаются и отбывают каждый к себе.

Арсений до дома добирается на автобусе, быстро подбирает подходящий образ, останавливаясь на простой чёрной футболке навыпуск, тайно любимых джинсах с драными коленями и кедах, цепляет на пояс небольшую цепочку, на шею вешает неброский маленький кулон, скидывает в борсетку телефон, кошелёк и ключи, накидывает куртку и убегает к метро. Матвиенко стоит у выхода со станции и беседует с кем-то по телефону. Арс успевает расслышать что-то про аренду и начальный капитал, а потом друг замечает его, прощается с собеседником и отключается. Парни здороваются рукопожатием и короткими объятиями, через пару минут к ним подходит Антон, и дружная компания устремляется к бару. Несколько минут ходьбы оказываются пятнадцатью, но вот и они позади и парни заходят в заведение с изящной вывеской на испанском. Внутри горит мягкий жёлтый свет, играет приятная музыка, в центре помещения — барная стойка, а слева от неё проход в зал. Посовещавшись, артисты решают найти, где присесть и перекусить, и проходят мимо стойки, кивая бармену, в просторное помещение, наполненное звуками лёгкого джаза. Людей пока мало, так что вскоре компания уже сидит за небольшим столиком, обсуждая заведение.

— Пацан не соврал, и правда классное местечко, да ещё и цены в разумных пределах, — Серёжа уже изучает меню, — господа, чего желаете? Я, как пригласивший, угощаю, — Арс благодарно кивает и задумывается, изучая фотографии на мелированных страницах. Остановившись на легком перекусе и бокале вина, он возвращает внимание другу, рьяно печатающему что-то в телефоне.

— Серёж, — никакого ответа, — Се-е-ерж, — армянин с трудом отрывается от экрана и останавливает на Арсе вопросительный взгляд, — с кем ты так активно общаешься весь вечер? Неужто кому-то удалось украсть твоё гордое сердце? — Серёжа усмехается.

— Нет, пока не нашлось той дамы, что смогла бы покорить моё четырёхкамерное, — Матвиенко пожимает плечами и откладывает телефон.

— И с кем же ты тогда переписываешься уже полчаса? — Антон откладывает меню и присоединяется к беседе.

— С умными людьми, — Серёжа откидывается на спинку стула, укладывает руки за голову и задумчиво смотрит в потолок, — хочу собственный театр основать, вот и советуюсь со всякими агентами, специалистами и иже с ними, — на Матвиенко теперь смотрят два очень сильно удивлённых человека, и если Антон скорее просто немного огорошен новостью, то Арсений в чистом ахуе, — ну чего вы так уставились?

— Свой театр? Круто, и давно ты с ним носишься? — Захарьина пробивает на вопросы, но в этот момент к столику подходит официант и разговор приходится прервать. От еды на тарелках исходит приятный аромат, виноградная жидкость разливается по бокалам бордовыми каплями, и беседа возобновляется.

— Уже месяца три как, сейчас вот думаю, где найти деньги, помещение и ебанутых, которые согласятся во всей этой затее участвовать, — телефон, лежащий на столе, вибрирует, Серёжа пробегается глазами по пришедшему сообщению, печатает что-то в ответ и откладывает гаджет, — независимый театр это ведь поначалу дело, денег не приносящее вовсе, а вот тратиться на него придётся, даже если найдутся энтузиасты, готовые пару лет поработать за спасибо и кружку чая.

— А чего ты вообще решил за это взяться? — Арсений наконец отмирает и задаёт первый волнующий вопрос, — и зачем оно тебе в принципе?

— Кстати да, в чём вообще идея? — Антон согласно кивает.

— Спектакли, основанные на импровизации, — Арсений приподнимает бровь, намекая, что одного предложения для описания всей идеи явно недостаточно, — начинать играть можно даже на улице, там ведь и реквизита особо не требуется, можно интерактивчики устраивать, или в клубах выступать, по той же схеме, уже и деньги какие-никакие появятся, ну и полный вперед.

— Блин, а мне нравится, — Арс внутренне усмехается. Ещё бы Антону не понравилась какая-то неожиданная и сумасшедшая идея. Этот пацан всегда был этакой зажигалкой, вечно на низком старте, готовый сорваться в какую-нибудь сумасбродную авантюру, — если дело дойдёт до спектаклей, маякни, поучаствую, — Арс вздыхает с видом усталого родителя.

— Вот именно, что если — если тебе, Серж, хватит терпения и настойчивости, иначе получится, как в тот раз, когда ты на пробах рассказывал, что собираешься переезжать в Москву, получать второе образование и открывать актёрские курсы, — воздух вокруг их столика становится ощутимо душнее с каждой секундой, — тогда всё закончилось, когда ты увидел цены на жильё, — Матвиенко грустно усмехается, — поосторожней с такими крупными проектами.

— На этот раз я максимально серьёзен, — Арсений едва сдерживается, чтобы не закатить глаза, — нет, ты прав, та идея с курсами вообще появилась только от того, что мне надоело мотаться по пробам, у неё не было будущего изначально. А театр открыть я ещё в школе мечтал, пора бы воплощать, а то так и останусь актёром стандартного образца, — армянин снова издаёт тихий смешок.

Арс задумчиво смотрит куда-то в свои ладони, незаметно для себя складывая салфетку в журавлика. Мысли в голове сменяют одна другую, как слайды в старом проекторе, какой стоял в доме родителей. Серёжу, кажется, настиг кризис среднего возраста, теперь он действительно увлечён идеей и относится к ней ответственно, что не очень-то ему свойственно, похоже, что воплощение этого проекта для него правда важно, даже удивительно. Будет интересно глянуть на результат, если, конечно, до него дойдёт дело. Арсений возвращается в реальность и сталкивается с серьёзным взглядом армянина. Похоже, придётся-таки высказать какое-то мнение.

— Ну, идея и правда хорошая, надеюсь, тебе хватит терпения на реализацию. Обещания участвовать дать не могу, но поддерживать буду. Удачи, — Арс с улыбкой кивает и хлопает друга по плечу. Вечер продолжается.

***

— Арс, ты совсем ебанулся что ли? Какая Маргарита, ты только что хлебал джин-тоник, остынь уже, — вечер плавно перетёк в ночь, а уютный маленький бар в шумный клуб где-то в том же районе. Музыка рвёт уши басами, на танцполе волнами бушует людская толпа, у барной стойки творится ужасающий хаос, и не будь Арсений настолько пьян, он бы посочувствовал барменам, но он, кажется, в стельку. Обидно то, что выпито было не так уж и много, но вино оказалось действительно хорошим, а в клубе, в который они переместились позже, были очень красивые коктейли, и он просто не мог их не попробовать, — блять, кто составлял карту, что за идиоты, — и правда, градус в коктейльной карте шёл синусоидой, то повышаясь, то понижаясь, и Арсению это вообще не помогло.

— Отстань! — Арс пытается оттолкнуть друга и вернуться к бармену, — дай мне насытить мозг алкоголем, он отравлен мыслями, — смеётся сам себе, Матвиенко только закатывает глаза и кое-как оттаскивает друга к диванчику, где их встречает довольный Антон.

— Серё-ё-ёга! — лицо растягивает пьяная улыбка, — о, и Арс с тобой! Привет, Арс, — над столом витает атмосфера лёгкого сумасшествия и Арсению спокойно, хоть внешне так и не скажешь. Он продолжает вяло сопротивляться попыткам Серёжи усадить его на диванчик, громко высказывая желание вернуться к стойке, но в конце концов сдаётся, садится и попадает в объятия Захарьина.

— Ребят, я вас так люблю, вы бы знали, — внезапно пьяный взгляд грустнеет, фокусируется на Арсе, и Антон задаёт внезапно глубокий вопрос, — Арс, а вот ты скажи, ты одинокий? — Арсений уже готов задуматься, но противится сам себе и вместо размышлений откидывается на спинку дивана и хрипло затягивает:

— Я одинокий бродяга, любви Казанова, — Матвиенко качает головой и его кичка осуждающе встряхивается, Антон хихикает пьяно, — я…

— Мама, я гей, папа, я гей, — охреневший взгляд Серёжи теперь направлен на кристально спокойного Антона, максимально расслабленно продолжающего петь, — можете...

— Просто промолчать! Можете злиться или сердиться, ну а я пошёл гулять! — Арсению бы удивиться и уставиться вопросительно на Антона, но он слишком пьян и доволен жизнью, так что просто поддерживает инициативу, ощущая единение с героем песни в борьбе с родными. И он бы снова задумался, но вместо этого осушает шот из числа заказанных ранее. Никаких мыслей.

— Да вы заебёте, — Серёжа смеётся и шутливо замахивается на новоиспечённых певцов коктейльной картой, — я не хлеб, чтобы меня окружали голуби, слышьте! Арс, поставь на место рюмку, — Арсений начинает курлыкать, изображая одного из тех самых голубей, Антон подхватывает, и над столиком рассыпаются пьяные искорки смеха.

К двум часам ночи Серж усаживает Арса в машину, параллельно выслушивая поздравления с открытием театра (да, за три часа Арсений успел распланировать и открыть Серёжину идею), говорит таксисту адрес, получает в ответ флегматично-осуждающий взгляд и со вздохом отходит к притихшему Антону, курящему с крайне задумчивым для пьяного видом.

— Протрезвел? — Антон рвано выдыхает, поворачивается и кивает, — и как ощущения?

— Серёж, насчёт того, что я там наболтал, — пальцы сжимают сигарету до побелевших костяшек, — я не это имел ввиду.

— Да расслабься, меня твой внезапный камин-аут немного удивил, конечно, но не настолько, чтобы ты так усердно оправдывался. Вон такси подъезжает, наше вроде, пошли, голубь сизокрылый, — Антон облегчённо выдыхает дым, тушит сигарету и усмехается.

— Ты теперь всегда меня так называть будешь, я правильно понимаю?

— Не, это Арсова кличка, тебе пока не придумал.

— Погоди, Арсений тоже? — Антон останавливается и смотрит на Матвиенко удивлённым взглядом серых глаз.

— А он тебе не говорил? — Серёжа задумчиво поправляет съехавшую кичку, — получается, я его выдал, — усмехается и подталкивает Захарьина к машине, — ну и пофиг, ты ж не гомофоб, м? — из темноты автомобиля раздаётся тихий смешок.

***

В салоне душновато, чем Арс крайне недоволен. Его немного мутит, а в какой-то момент он и вовсе отрубается, но оказывается нагло разбужен грубыми толчками в плечо. Арсений с трудом разлепляет глаза. На него смотрит недовольный таксист.

— Приехали.

— Куда? — Арс оглядывается медленно вокруг, видит собственный дом и неспешно вылезает из машины. Прохладный воздух несколько отрезвляет, — всего доброго, и почините кондиционер, — кивает невозмутимому таксисту и, пошатываясь, идёт к подъезду. Поднимается в квартиру, снимает куртку, путаясь в рукавах, спотыкается о снятые кроссовки, моет руки. Внезапно решает, что ему срочно нужен самый лучший чай, и идёт на кухню. Арсений всё ещё пьян, а это отличное оправдание тому, что он заходит в вк, открывает сообщения и начинает писать голосовые. Сережа всё поймёт, да и не спит он ещё, скорее всего.

Арсений Попов

04:32

▶️Серёж, не смей ставить этому таксисту пять звёзд, в салоне душно, как в пекле. Адском. Как думаешь, если я умру, куда попаду, м-м? Наверное, в ад, в раю одни гомофобы, я туда не хочу. Как думаешь, Антон гомофоб? Я раньше так думал, а он, получается, гей, офигеть. Значит не гомофоб, хотя я где-то читал, что гомофобия бывает внутренняя. Это, наверно, когда внутри тебя сидит маленький такой гомофоб и делает… Не знаю, что-нибудь делает, плохое. Как ты думаешь, внутренний гомофоб это ангел или демон? Или нам его сразу внутрь загружают, как программу, без божестен… божног… божественного вмешательства, вот. Тогда с ним, получается, нужно отдельно бороться, а то он распоясается совсем, и вообще.

Прочитано

04:35

▶️Ну и чего ты молчишь? А я тут подумал, а вдруг Антон в меня влюбится, это ж пиздец будет, прикинь

Прочитано

04:38

▶️Помнишь, он говорил, что я красивый.

04:42

▶️Серж, я красивый?

Прочитано

04:43

Гу чего ты солчишь?

Прочитано

Молишь

Прочитано

Молчишь

Прочитано

Антон Шастун

04:48

Арс, ты в порядке? Это Антон

Арсений давится чаем, закашливается и чуть не падает с табуретки. Взгляд всё ещё плывёт, так что он не с первого раза, но всё же разбирает имя контакта и физически ощущает, как трезвеет.

Арсений Попов

04:53

Это не тебе и не про тебя

Прочитано

«Удалить сообщение», «удалить сообщение», «удалить», «удалить», «удалить». Но даже после зачистки его пьяного монолога успокоиться не получается. Телефон встаёт на зарядку, а его владелец — под душ, в попытках смыть похмелье и жгучий стыд. Отправить чужому человеку пьяные голосовые, да ещё и обсуждать в них его тёзку, о небо и земля, как он проебался. Сколько там было этих сообщений? Пять? Шесть? Пиздец. Арс ожесточённо мылит голову, надеясь, что с пеной появятся идеи, как разрешить весь этот абсурд, но вместо этого мыльная вода заливает ему глаза, так что приходится ещё полчаса их промывать. Мысли за это время утекают в слив на дне душевой, а думать заново сил уже нет, так что Арсений выбирает стандартную, изученную до мелочей схему — игнорировать происходящее. В этом даже есть смысл, всё равно он с Шастуном планировал перестать общаться, может, это ещё один знак свыше? Научиться бы их толковать… Кровать встречает прохладными объятиями, из окна в комнату текут струйки свежего воздуха и Арс постепенно засыпает, успев поймать за хвост мысль — веточка сирени, стоящая в стакане на тумбочке, совсем засохла, цветы осыпаются мусором на пол, пора бы выбросить её, всё равно не помогла ничем.

**

Антон совершенно не понимает происходящее. Арсений, судя по всему, перепутал диалоги, и это Шаст ещё может понять, у самого такое бывало, стыдно было каждый раз как в первый, а ещё, Арс, кажется, был пьяный, если только это не его стандартная манера общения с друзьями. О каком Антоне шла речь, Шастун старается даже не думать, иначе станет совсем плохо, так что приходится углубиться в состояние Попова. Если он был пьяный, то последнее сообщение как-то выбивается из общей массы, не мог же он протрезветь за пять минут? Если же он стекл как трезвышко, то всё становится только сложнее. Куда делся холодный и замкнутый парень, у которого вместо приветственной улыбки глаза за веки закатываются? Он что, только с ним такой? Антон мотает головой, откладывает телефон и пытается вернуть внимание очередной статье, которую редактировал, но мысли продолжают крутиться проклятым хороводом, опоясывая, сдавливая мозг. Антону не впервой, он тряхнёт головой ещё пару раз, и хоровод распадётся, полетит кусочками размышлений в очередную коробку, которых, он чувствует, накопилось уже немало. Антон встанет и пойдет за кофе, потому что работать ему ещё час как минимум. Антону, в принципе, плевать. У Антона дедлайны, работа, ему сегодня идти увольняться от Добровольского (Дима очень долго настаивал) и брать дополнительные часы работы у Станислава Владимировича (про это Дима не знает). Антону всё равно. Да.

***

Неделя тянется неимоверно медленно, небо всё также затянуто тучами, стабильно раз в пол часа обливающими Питер мелкой противной моросью. В театре открывается летний сезон, залы полнятся счастливыми обладателями отпуска в начале лета и скучающими старшеклассниками, приведёнными на спектакль родителями. Этот сезон и раньше не был для Арсения любимым, а в этом году и вовсе имел все шансы на звание худшего. Обычно безразличные ему довольные лица отдыхающих от работы сейчас неимоверно раздражали. На сцене разворачивается трагичная история, а те две девушки перешёптываются и хихикают. В партере! Никакого уважения. И ведь наверняка шепчутся не по теме спектакля, вот точно. Один раз после представления Арс вышел в зал отдохнуть, взять чего-нибудь в буфете, в общем, немного расслабиться, но его спокойствие грубо оборвала какая-то старая стерва, подошедшая к нему с видом императрицы и заявившая, что спектакль — безвкусица, сцены поставлены неумело, а он, Арсений, окончательно испортил её впечатление от представления. Арс тогда не сразу отошёл от шока, а когда нашёлся, чтобы ответить, эта старушенция уже удалилась с таким же гордым видом. Критику спектакля ещё удалось как-то переварить, а вот такое осуждение в свой адрес Попов получил впервые и решительно не понимал, что делать. Нерешённый вопрос так и остался где-то на задворках разума и начал всплывать при любой удобной неудобной возможности подобно мёртвой рыбе, заполняя мысли вонью, от которой было некуда спрятаться. Они говорят о тебе, Сенечка, точно, точно, о ком же ещё, ты один на сцене. Первая твоя серьёзная роль, а ты, похоже, уже всё запорол, идиот. Впрочем, как обычно. Играешь скуку и безразличие, а у самого глазки по залу бегают, всё ищешь себе одобрения, жалкая ты тряпка. И как, получается? Голос просыпается крайне невовремя, Арсений вздрагивает и затравленно смотрит за кулисы, надеясь, что никто не заметил его отрешённости. Группки актёров в разнообразных костюмах беседуют о чём-то, ожидая своего выхода, работники отошли в сторону, наблюдают за сценой, и Попов уверен, что видит усмешку на их лицах. Ему, между тем, сейчас нужно издать вопль отчаяния, служащий окончанием пьесы, а в горле, как назло, встал ком. Арсений падает на колени, закрывает лицо руками, открывает рот… Такого крика, какой вырывается из его лёгких, не слышала, наверно, ни одна сцена. Болезненный, тяжёлый, полный истинной безысходности, он заставляет зал вздрогнуть, а коллег за сценой — удивлённо повернуть головы. Девушки в партере перестают шептаться, а у Арсения, кажется, срывается голос, он кое-как, сипя, доигрывает свою роль и чуть ли не сбегает за кулисы, стоит только висящим над сценой софитам погаснуть. Секунда, и на него налетает их худрук, что-то говорит, обнимает, и Арс сквозь пелену мыслей умудряется понять, что его, кажется, хвалят. Он мотает головой, пытаясь заставить исчезнуть мысли и успокоить дыхание, прислушивается наконец к распинающемуся перед ним Ивану Борисовичу.

— Я восхищён, Арсений, восхищён! Вы великолепно отыграли и отрешённость героя, и его равнодушие, и внутреннюю боль, а этот вопль в конце, да я бы и сам не смог сыграть лучше! Браво!

Арсений немного вяло улыбается, благодарит руководителя, кое-как заканчивает беседу и резво направляется к гримёрке. Сердце всё ещё колотится, застрявший в горле ком никуда не пропал, а материнский голос в голове продолжает свой насмешливый монолог, ничуть не облегчая положение. Дышать становится тяжело, Арс буквально врывается в комнатку за сценой, захлопывает дверь, падает на старый скрипучий диван у окна, притягивает колени к груди, дышит хрипло, жмурит глаза, стараясь игнорировать заходящиеся в треморе руки.

— Только не сейчас, только не снова, только не здесь, только, блять, не здесь, — Арсений дрожит, обнимает себя за плечи, пытается выровнять дыхание, но получается плохо, — блять, блять, блять, — паника волной накрывает, оглушает и душит, из глаз вот вот хлынут слёзы, и Арс изо всех сил трёт их, глупо и бессмысленно пытаясь сдержаться.

— Арсен? Ты в порядке тут? — дверь гримёрки начинает открываться, и Арс сжимается в комок, пытаясь исчезнуть, раствориться в пространстве. Из-за двери выглядывает кичка, а за ней и весь Серёжа, — ебать, что с тобой, — глаза удивлённо расширяются, Матвиенко прикрывает дверь и быстрым шагом направляется к дивану, где Арс, кажется, вот-вот перестанет дышать, — блять. Эй, посмотри на меня, слышишь? — Попов чувствует, как его голову обхватывают и, несмотря на сопротивление, поднимают ладонями вверх — так, дыши, носом, давай, — Арс мотает головой, избавляясь от хватки, и смотрит чуть ли не враждебно, — давай, я тебе помочь пытаюсь, ну, — вдох носом заставляет лёгкие загореться, а Арсения зайтись в кашле, — смотри на меня, слышишь? Давай ещё раз, медленно — вдох, — Арсений втягивает носом воздух, — а теперь ещё медленнее — выдох, — Арс тяжело выдыхает, — отлично, молодец, продолжай, вдох, — Серёжа тянет буквы «о» и «ы», Арсений дышит под этот странный счёт, уткнувшись взглядом в кичку Матвиенко, и через какое-то время замечает, что сердце немного замедлило удары, а вдохи больше не приносят боли в лёгких. Он смотрит на Серёжу, кивает, и тот облегчённо вздыхает.

— Спасибо, — произносит устало Арс, — прости, что напряг всем этим.

— Не извиняйся, это не твоя вина, — Серж плюхается на диван рядом, — с каких пор у тебя панички?

— Да какая разница, — стоит немного прийти в себя, и Арса накрывает чувством стыда, никак не приглушённом словами друга, — они редко бывают, — врёшь, — и обычно не такие..., — запинается, пытаясь подыскать слова, — сильные. Спасибо ещё раз, Серёж, — встаёт с дивана, чуть пошатнувшись, — я переоденусь и домой, наверно, предупредишь Ваню, что я в этот раз в капустнике не участвую, ладно? — Серёжа тоже встаёт с дивана, долго подозрительно смотрит, но кивает, — спасибо.

Уже на выходе из гримёрки Матвиенко останавливается, поворачивается и хочет, кажется, сказать что-то, но в последний момент качает головой и закрывает дверь.