Эшет Потифар

«… весь народ Гондолина собрался на стены,

чтобы дождаться восхода солнца и пропеть

гимны в его честь, ибо наутро был великий

праздник, называвшийся Врата Лета».

(Сильмариллион, «О Туоре и падении Гондолина»)

      — Оставайся тут без меня, — почти беззвучно прошептала Идриль на ухо супругу. — Я нехорошо себя чувствую.

      Туор посмотрел на жену с беспокойством. При свете серебряных ламп она действительно выглядела бледной.

      — Мне просто нужно отдохнуть, — прошелестела она, чтобы не нарушать тишину и торжественность церемонии. — Немного посплю и приду на праздник утром.

      — Ты пропустишь первый летний восход?

      — Я видела уже столько первых летних восходов, что не будет ничего страшного, если один случится без меня.

      Идриль ушла, будто исчезла.

      Маэглин не участвовал в полуночной церемонии. Последние несколько дней он отдал работе, которую отчего-то очень хотел закончить непременно ко дню Врат Лета, и обращал мало внимания на все прочее. Теперь ему с избытком хватало времени, чтобы переодеться в праздничное и успеть на стены к встрече первого летнего восхода. Ах, да, еще его зачем-то хотела видеть Идриль…

      В покоях, занимаемых дочерью Тургона и ее смертным супругом, было пусто и тихо. Маэглин заглянул в одну комнату, другую, третью…

      — Идриль! — негромко окликнул он.

      — Маэглин!

      Голос прозвенел, направляя его в предрассветном полумраке.

      — Ты звала меня?

      — Да, — ответила она, стоя в дверях.

      От простого этого слова у него побежали мурашки вдоль позвоночника. Более ничего еще не было сказано и сделано, но Маэглин уже понял, зачем он оказался здесь. Идриль чуть повернула голову, как будто приглашая, и полураспущенная коса мягко соскользнула с ее плеча.

      Была бы она ему безразлична, он отказал бы ей давным-давно, еще когда они только впервые говорили о чувствах. Оборвал бы резко, как подобает. Но вместо этого они возвращались к этому снова и снова, и разговор повторялся и повторялся по кругу: о любви с первого взгляда, о том, что Идриль ему не сестра — у них разные отцы и разные матери, как же она может быть его сестрой?! Саму Идриль он не винил — он-то всегда знал, что где-то у него есть кузина, а она не имела о нем никакого понятия до того момента, когда Арэдель с сыном вошли во дворец Тургона; и, надо думать, нелегко было Идриль признаваться в своем влечении не только ему, но и себе самой.

      И мог ли Маэглин поклясться, что ему действительно всего лишь хотелось образумить двоюродную свою сестру мягкими словами?! И настоящая причина была не в том, что ему нравилось искушаться этим ощущением запретной близости, стоять на кромке, не перешагивая ее, и хотя бы говорить о том, чего нельзя было делать?

      В конце концов они, кажется, объяснились, расставили все техтар на подобающие места, и Маэглин думал, что все это в прошлом, и странное влечение Идриль давно сошло на нет. Восемь лет назад она сочеталась браком с Туором, и конечно, сделала это по любви и своему доброму согласию, ибо ничто другое не могло побудить ее заключить брачный союз со смертным. А теперь все завязалось опять, но уже по-иному.

      Теперь она знала, чего хотела. Знала, как это бывает, а он нет, и ее оружие было сильнее, чем его.

      — Хотя бы сейчас не отвергай меня, — шептали ее губы около его губ.

      — Так нельзя, Идриль, — шептал он ей в ответ, и оба они знали, что можно.

      Наверное, будь Идриль хоть чуть более бесстыдной, он оттолкнул бы ее. Но в своей откровенности она не переходила тонкой грани, отделяющей томление плоти от скоромного домогательства. Предлагая, она не навязывала, как будто оставляя за ним право действовать первым. И эта длящаяся свобода выбора будоражила еще сильнее.

      — Будь это одним только желанием тела, я легко избавилась бы от него. Но никто не даст мне этой радости, кроме тебя. Не отказывай мне. Разве я многого прошу?

      — Мы не должны…

      Но какова была цена словам, когда тело свидетельствовало против? Зачем притворяться? Была бы она ему нежеланна, не перехватило бы ему дыхание от одного только ее голоса. Люби он ее только по-родственному, не сжимались бы так сейчас его руки на ее талии, то и дело соскальзывая чуть ниже, туда, где начинался другой, еще более притягательный изгиб.

      Дворец пуст, все на празднике. Никто не увидит их и не услышит. Что бы сейчас ни произошло в этой комнате, никто никогда о том не узнает. Между его ладонями и телом Идриль лишь тонкая кисея… Разум еще цеплялся за последнюю найденную отговорку.

      — У тебя есть муж, Идриль…

      Легкая, легчайшая улыбка.

      — Я вышла за него только пытаясь доказать себе, что ты для меня ничего не значишь. Он всего лишь смертный, он не считается.

      Последняя преграда оказалась размыта и унесена прочь. Туор? Что ему до этого пришлого адана?! Законы и обычаи не распространяются на смертных. Туор должен быть сверх границ счастлив уже тем, что женат на эллет, что бы она ни делала и какой бы ни была.

      Не стоило больше бегать от судьбы. Обняв Идриль, Маэглин потянул ее за собой на постель, ни в чем более не сомневаясь и ни о чем не думая, не видя ничего, кроме ее глаз, и забыв обо всем, кроме жара тела.

      — Словно колдовство, — выдохнула Идриль между двумя поцелуями.

      — Колдовство?! — Маэглин резко отстранился. — Ты сказала, колдовство?!

      В голове Маэглина вдруг промелькнули слова матери о его отце: «Он опутал меня какими-то чарами». Морок стремительно развеивался, рассудок прояснялся. Если это перешло и к нему, хоть и невольно, если в этом причина непонятной страсти его двоюродной сестры…

      — Идриль! Мы не понимаем, что делаем, — он поспешно поднялся, приводя в порядок одежду. — Так не должно быть. Прости!

      Маэглин вышел, почти выбежал, не оборачиваясь.

      — Постой! Вернись! Я хотела сказать совсем не это!

      Идриль замерла, как будто не веря происходящему. Всего несколько мгновений назад ей было так хорошо, как она могла только мечтать. Губы еще горели от поцелуев. И все вдруг оказалось испорченным, и, как виделось ей, уже непоправимо. Если бы можно было вернуть время вспять… Ну почему этого нельзя?! И что такого она сказала?! Как он мог сбежать, обвинив ее неизвестно в чем и ничего не объяснив?! Обида, боль, стыд — все это требовало выхода. Стеклянный кувшин с водой разлетелся вдребезги. С минуту Идриль бездумно смотрела на поблескивающие частички, как будто ее собственная душа пролилась сейчас на мозаику пола, потом ухватилась за надкроватный полог и вместе с ним сползла, окончательно утратив силы, на подушки, и застыла без движения.

      Шаги…

      — Идриль, как ты?

      Она вынырнула из своего забытья, медленно вспоминая события последних часов.

      — Я что-то волновался за тебя, — договаривал Туор на ходу и остановился в недоумении. — Что случилось?

      — Что случилось?! — глухо переспросила Идриль, поднимаясь. — Ты спрашиваешь, что случилось? Здесь был Маэглин.

      Слова потекли сами, складываясь короткими фразами.

      — Ты не знаешь всего! Я молчала об этом. Он уже давно воспылал ко мне любовью, — все более торопливо говорила Идриль, все более поддаваясь очарованию собственного оправдания, — страстью такой же темной, как он сам. В Маэглине всегда было что-то темное, его собственный отец проклял его перед смертью. Я чувствовала это — женщины всегда это чувствуют. Я избегала его, надеясь, что все пройдет само собой.

      Вымысел все больше брал верх над действительностью, он смягчал ее неудачу, лечил самолюбие и гордость, он был таким сладостным. Конечно, все было именно так. Не так быть не могло.

      — А сегодня Маэглин пришел сюда, зная, что я одна, и… Он пытался взять меня силой!! — выкрикнула она, уверовав окончательно, с отчаянием перечеркивая свою былую любовь со всеми ее надеждами.

      Туор окаменел. Посмотрел на жену, еще раз обвел взглядом комнату, осколки стекла, сорванную занавесь балдахина, смятое убранство кровати — их с Идриль брачного ложа…

      — Убью, — сказал он, и голос его прозвучал так, что Идриль отшатнулась в испуге. — Найду и убью. Не спрячется. И родство не поможет.

      Туор вышел, прежде чем Идриль успела бы сказать хоть одно слово, но она и не собиралась останавливать его. Да, за свое неслыханное покушение Маэглин заслуживал быть убитым, и она будет свидетельствовать перед отцом и перед всем светом о правоте своего мужа.

      Почти совсем рассвело. Вот-вот восходящее солнце должно было окрасить алым небо на востоке. Но вместо радостного пения со стен донеслись крики и сигнал тревоги. Армия Моргота спускалась в долину по северным склонам гор.

«… Туор на стенах бился с Маэглином и сбросил его вниз; и тело Маэглина трижды ударилось о скалистые отроги Амон Гварэт, прежде чем кануть в бушевавшие внизу огненные волны».