Ледибаг жует арахис и запивает водой. Заедание – паршивый способ держать себя в руках, но поработает он над этим позже, горсточка соленых орехов не так уж страшна. Когда все закончится, можно будет взять парочку дополнительных сеансов у Барри. Хотя, после синкасэна это был десяток парочек. А все Ле Домас, конечно.

      Симпатия, дикая и необузданная, пришла почти сразу. Ее Ричард принял безоговорочно. Едва только прижал концентрированную злость, упакованную в симпатичный костюм, к стене и получил несколько минут тишины, в которой обнаружил, что ироничное «Любовь моя» похоже не иронично.

      Ричард давно старался избавиться от импульсивности, которой его мозг пытался снизить тревожность. Классический счет до десяти, стандарты поведения, работа над спокойствием. Но у него проблемы с номером семь: работа с эмоциями. По-хорошему, надо в спокойной, доверительной обстановке, вникнуть в свои чувства, обдумать куда они могут привести, что дать и отнять. Ричард не думает обо всем этом в тамбуре синкасэна. Навалившись на Мандарина, сжимает в своих руках запястья, смотрит в затылок, на беспокойные каштановые кудри, бликующие бронзой.

      Мандарин ходит перед девушкой, уперев руки в бока. Его глаза сверкают яростными вспышками. Он то и дело обвиняюще тыкает ей в лицо пальцем. Она уже не смотрит на Мандарина, наклонила голову, скрывая лицо завесой черных волос. Ее упертые в одеяло кулаки побелели от напряжения. Над ней словно горит неоновая вывеска «Следующий кандидат на курс по управлению гневом». Ледибаг не очень-то любит лезть с непрошенной помощью, но когда есть возможность выдернуть детонатор и предотвратить взрыв, надо ее использовать.

      – До чего ж ты циник, любовь моя, – не таким образом он хотел влезть. Но «любовь моя» вырывается легко и непринужденно. Он возится с бутылкой воды, делая вид что не сказал ничего особенного. Ему не хочется грузить Мандарина еще одной проблемой. Но Мандарин молчит, смотрит пристально, раздувает ноздри.

      Его нос врезался в память, проколол насквозь не извлекаемой занозой. Острый, стремительный, появился из-за впалой щеки, когда прижатый к стенке Мандарин немного повернул голову. Крылья раздувались, как и сейчас, но он на удивление не стремился вырваться любой ценой, даже когда Ледибаг чуть ослабил хватку. Он мог бы отпустить, но поздно, чертова импульсивность посчитала хорошей идеей застыть, насладиться, заарканить мимолетную мысль и замечтаться на мгновение. Оттого так обидно было слышать, что Мандарин собирается сдать его Белой смерти. Ледибаг выкидывает его из вагона, все еще старается не навредить. Но братец-фрукт не сдается, бог знает как возвращается на поезд, целится в совсем юную девчонку и Ледибаг опять поступает импульсивно.

      Неделю он следует рекомендациям врача. Темнота, тишина, покой... Только от этого покоя никакого удовлетворения. Он никак не может перестать думать о Мандарине. Из шеи бьет кровавый гейзер, а он все пытается сказать кто тут Дизель. Барри рекомендует ему извиниться и тем самым подписывает приговор.

      План был прост: зайти, попросить прощения, получить порцию ругани, удостовериться в сволочистости Мандарина, иллюзорности симпатии, уйти и жить в гармонии с собой и прочее, и прочее, и прочее. С блеском он выполняет только первый пункт. А дальше, до ужаса бледное, спящее лицо с отросшей щетиной, слепяще белая перевязь у основания шеи и выжидание. Вчитываться в слова книги он стал только через полчаса на кресле, до этого внимание бессовестно крала ласточка на расслабленной руке.

      Проснувшийся Мандарин хоть и язвит, но соглашается решить проблемы. Ричард долго укладывает подушку, ровняет уголки, то подтягивает ее повыше, то пониже, но делает это механически. Каштановые волосы лезут в лицо, пляшут серпантинными пружинками перед глазами. Медсестра называет фамилию, приятно думать, что она настоящая (теперь приятно это знать), поэтому Ричард говорит свою. Он выходит из больницы решительно влюбленным. Он уверен, узнает чувство, давно не напоминавшее о себе, бродившее по закоулкам его сознания, печальными отголосками.

      Он готовится к визиту. Покупает подарок. Идет мимо табачного магазина и видит Зиппо с барельефом в виде божьей коровки. Шесть красных кристаллов – крыльев на спинке и два черных на голове. Корпус полирован до зеркального блеска, отражает сплющенного Ледибаг. Ему кажется это забавным, и он покупает зажигалку, пускай цена бессовестно завышена, пятнадцать тысяч йен. Наверное, это справедливо, думает Ледибаг, вспоминая о ценах на воду в синкасэне.

      – Откуда ты ее знаешь? – спрашивает Мандарин, перестал наконец пялиться.

      – Столкнулись вчера в городе. Мило поболтали.

      ***

      Девушка развернулась и врезалась в него, когда он, пытался аккуратно вытащить последнего Доктора Пеппера, скромно укрывшегося за ровными рядами газировки. Зеленые и красные баночки повалились на пол, и девушка подняла откатившиеся, извинилась. Его поразили темные глаза, полные тоски.

      – Все в порядке?

      – Да, скоро все будет, – ответила она и ушла.

      Через пятнадцать минут они встретились снова. Она стояла на мосту, с которого виднелся порт. От причала отходил рейсовый паром.

      – Может я лезу не в свое дело, но все наладится.

      – Ты прав, дело не твое.

      – Но я не могу просто пройти мимо.

      – Как раз это самое простое.

      – Может тебе нужно с кем-нибудь поговорить? Если не хочешь со мной, то есть горячие линии.

      – Подожди-ка. Ты что, думаешь я тут самоубиться пытаюсь? – Девушка вдруг рассмеялась.

      – «Скоро все будет в порядке», «Дело не твое», мост, взгляд в даль. Наводит на размышления, – Ледибаг подошел и облокотился на перила рядом с девушкой.

      – Все нормально. Просто я сделала кое-что очень дерьмовое с тем, кого люблю. Это ведь… все было ради… семьи, – она спотыкается на этом слове, – Но, когда я сделала это, окончательно поняла, что семья и их россказни полная дрянь. Но теперь я знаю, как все исправить. Черт, прости, что загружаю.

      – Ничего. Мне это знакомо. Хотя я тогда не любил. Но когда понял, что люблю, стало страшно. Я причинил ему столько вреда.

      – Ему?

      – Ага. Надеюсь, он в порядке. Мы давно не виделись.

      – Почему не поедешь к нему?

      – Если бы я знал куда.

      Девушка взяла его за руку, сжала и улыбнулась, поддев плечом его плечо.

      – Мы справимся.

       В последнее время Ледибаг сильно сомневался, что получится, однако, сжал узкую ладонь в ответ. Они молча наблюдали за морем и отплывающим паромом.

      ***

      – И ты думаешь, что она тебя не водит за нос. Я вот хорошо помню, как ты умеешь всегда думать, – Мандарин трет шею. Это же туда пришелся выстрел?

      – Я работал над собой, – оправдывается Ледибаг, – То, что она сидит тут результат этой работы. И вообще, я ее первый раз вчера увидел!

      – Как и я его, – подает голос девушка, – А это не у вас сложности в отношениях?

      – Блять! Ты с чего это взяла? – Ледибаг впервые видит страх в синих глазах Мандарина. Они мечутся, никак не решат на чем остановиться.

      – Любовь моя? И, как же Чак говорил? – Девушка на секунду задумывается, прищуривается, – Белый раздолбай из Америки…

      – Заткнись! – рыкает Мандарин.

      Девушка осекается.

      – Ебаный ад, – Мандарин достает пачку Мальборо, зажигалку, смотрит вдруг на Ледибаг. Его пальцы, обхватывающие блестящую Зиппо, белеют от напряжения, он отходит к иллюминатору, шоркает кресалом. В черном стекле дрожит пламя, которое вскоре гаснет под крышкой, оставляя красную точку на конце сигареты, вверх плывут струйки голубого дыма.

      – Отношения? – Ледибаг очень интересно, о чем не договорила девушка. Белый раздолбай из Америки что? Которого Ле Домас ненавидит? Да вроде бы нет. Все время говорит о нем гадости? Вполне вероятно, но при чем тогда отношения? Любит? Не выглядит он пылающим романтическими чувствами.

      Мандарин затягивается несколько раз, закидывает сигарету в бокал на столике, к двум другим, тоже выкуренным наполовину. Он снова выглядит собранным, злость, конечно, никуда не испарилась, нижнее веко подрагивает, создавая из морщинок едва заметную стрелку, указывающую в уголок глаза:

      – Нет никаких отношений, – говорит он, смотря куда-то поверх головы Ледибаг.

      Ледибаг спрашивает себя, а чего он собственно ожидал? Ему же никто ничего не обещал. Не клялся в вечной любви, да и намеков на ту любовь не давал. Это только у него были мечты и поставарийные галлюцинации.

      – Лимон просто… И вообще, сейчас это вообще не важно, – Мандарин поворачивается к девушке, – Допустим, я тебе верю, а я не верю. Все эти охрененные благородные порывы и любовные россказни теряются на фоне того, что ты могла связаться со мной!

      – Не получилось. Его телефон настроен на распознавание лиц, а лицо уже плыло по Темзе прямиком в Мариехамн.

      – Я звонил, он был вне зоны!

      – Поздно звонил, я уже была в самолете! А потом у меня сперли багаж, в котором этот телефон лежал.

      – Как удобно, – съязвил Мандарин, презрительно кривя губы.

      – Не очень-то, – передразнила девушка, скопировав его выражение лица, – Итак. Их будет около десяти, точно я не смогла выяснить. Втроем мы сможем разобраться, если нападем внезапно. Быстро всех убираем и у нас будет полно времени чтобы сойти с парома.

      – И снова не выйдет, – Ледибаг точно знает, что нихрена не будет в порядке. Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет, особенно с такими планами, на несколько пунктов в одну строчку.

      – Снова?

      – Синкасэн, – поясняет Мандарин, – Придется постараться, у нас только одна попытка. Хотя, план «Б». Если не уйдем от суши слишком далеко, сможем спустить на воду одну из тех славных спасательных шлюпок, болтающихся на бортах. Надо выяснить как это сделать. Кстати, почему меня до сих пор не пытались забрать? – спрашивает Мандарин.

      – Я устроила небольшой хаос. Они сейчас очень сильно заняты, – девушка улыбнулась и у Ледибаг пробежал холодок по спине.

      – Ненавижу девиц, устраивающих хаос в транспорте.

      – Хаос – это лестница.

      – Но кто-то оступается, ломает себя и уже не может подняться, мисс Бейлиш. Итак! Что мы имеем? Ледибаг?

      «То, что я не хочу подниматься по вашей чертовой лестнице», – почти говорит Ледибаг. «Импритинг это нормальный процесс человеческого поведения, Ричард, у кого-то он слабый, у кого-то сильный, как у вас». «В жопу такую норму, Барри», – сказал бы он сейчас. «Ненормально в нем лишь то, что он может вести к саморазрушению. Ричард, только вы решаете жить вам с этим или нет, я помогу вам в любом случае».

      Что еще мы имеем? Есть девушка Лимона, черт знает, как ее зовут. Есть он сам, желающий закончить все и уехать во Францию. И есть Мандарин. Каждый раз, когда Ледибаг заявлял: «Хватит!», происходило нечто и превращало все его намерение в пыль, прямо как сегодня. Он все равно поможет Ле Домасу, а потом попробует сказать «Хватит» снова.

      – Мы все еще можем по пути заскочить в мою машину, – отвечает Ледибаг. Пистолет под боком, даже если он его собственный, нервирует очень сильно. Никаких пистолетов. Вот пластиковый корпус тазера наоборот, то что нужно, – И ты говорил что-то про бронежилет.

      – Если получится, будет тебе машина, – Мандарин качает головой. Похоже, он попросту сдается, – У тебя… А ты вообще кто? У тебя есть псевдоним?

      – Балисонг.

      – Это, типа нож-бабочка? – Спрашивает Ледибаг.

      – Не типа. Это нож-бабочка.

      – А почему нож-бабочка?

      – Ба-ли-сонг! Традиция такая. Рок направляет свою Длань, держащую оружие вершить судьбу.

      – Все еще срань, – заключает Мандарин.

      – Собери свою секту, а потом критикуй, – цедит Балисонг.

      – Чушь! Если я соберу секту, то буду таким же ебанутым и не смогу критиковать объективно. Ладно, что у тебя?

      Балисонг расстегивает красную куртку. Она легкая, плотно обтягивает талию, а чуть выше раздувается, румяным пузатым яблоком. Под курткой бронежилет, кобура, а в ней две беретты по бокам.

      – А я думал там ножи-бабочки, – произносит Мандарин.

      – Я же объяснила, это только имя, часть метафоры! – мгновенно вспыхивает Балисонг

      – Чувак, ты слишком придираешься, – Ледибаг решает, что ему необходимо быть буфером между ними двумя. «Больше рук – работы меньше», имеет смысл эти самые руки сохранить.

      – Я не придираюсь.

      – Придираешься, – говорит Балисонг.

      – Свали отсюда, – Мандарин машет кистью, на его лбу кожа сошлась гармошкой.

      – Ну-ну, гони добровольцев в шею, – злобно шипит Балисонг.

      – С кровати свали, мне нужна сумка.

      – Оу, – тянет Балисонг, встает с кровати и отходит.

      Мандарин наклоняется, шарит рукой под кроватью и вдруг отдергивает ее. Бросается на пол, задирая покрывало, заглядывает в темноту и глухо говорит:

      – Вряд-ли вы мне скажете, где моя сумка и почему под моей кроватью труп.