Стоило только закрыть и открыть глаза, как фигура в чёрном стремительно направилась к выходу. Если бы не ситуация, можно было бы залюбоваться его твердой, уверенной походкой, тем, как красиво колышутся на ветру полы его мантии. Однако в данную секунду такое величественное сочетание не предвещало ничего хорошего.
В помещении царил холод и неприятный полумрак. Высокие своды, обрамленные аккуратной лепниной, и темный мраморный пол навевали чувство отчужденности и равнодушия всего ко всему. Множество людей, снующих туда-сюда через дверь-вертушку, создавало ужасный сквозняк, что только усиливало неприятные ощущения.
Она стояла, слегка подрагивая от напряжения и насильно сглатывая подступающий к горлу ком. Она прекрасно знала, как сильно ранила его, но не хотела признаваться себе в этом. Если бы только была возможность вернуть все назад: не делать того, что было сделано, не говорить того, что было сказано – все сложилось бы совсем по-другому... Но сейчас он уходил. И уходил теперь уже навсегда, не оставляя даже шанса на прощение.
— Геллерт! — гордыня, до того гадко душившая горло, отступила, освобождая место тяжелой вине.
Он не отозвался. Только резче прошел к двери, и, сильно толкнув ее, вылетел на улицу.
Это был конец. Внутри нее что-то оборвалось, отзываясь напряженным звоном. Только сейчас она осознала, какую чудовищную ошибку совершила. Какую породила пропасть. Не медля ни секунды, она понеслась к выходу. Пробиваться через поток толпящихся и вечно спешащих куда-то людей было непросто, но ей удалось. Вырвавшись на свежий воздух и торопливо оглядевшись по сторонам, она все же увидела его. С расправленными плечами, но низко опущенной головой, бездумо направляющимся куда-то вперед.
— Геллерт! Прошу тебя... — ни звука в ответ. Не заметив никой реакции на свой зов, она понеслась вслед за ним.
— Пожалуйста, Геллерт! Постой! — умоляла она, срываясь на отчаянный крик. Он же продолжал неумолимо следовать к своей цели. Хотя была ли она вообще? Какая разница куда идти, чтобы заглушить свою боль.
— Геллерт, прошу тебя... — секунда, и фигура в черном скрылась за углом ближайшего дома.
Она обессиленно остановилась. Слезы душили, вываливаясь крупными каплями из вспухших глаз, а ручейки, пролегавшие от влажных ресниц прямо к шее, жгли кожу, словно раскаленное железо. Она не могла и не хотела принимать, что потеряла самое дорогое, что у нее было. Сквозь влагу в глазах проглядывалась брусчатая дорога, еще сырая после недавнего дождя и испещренная крупными и маленькими лужицами. Заставив себя снова сорваться на бег, она почти добралась до злополучного угла, но резко остановилась, поймав движение тени.
Внезапно, в большую лужу прямо перед фасадом здания ступил массивный черный ботинок с серебряными пряжками. Его ботинок. Подняв глаза, она поймала его взгляд. Измученный сомнениями, бесконечной болью и злобой на несправедливый мир, и в тоже время абсолютно потухший. Он стоял чуть качаясь, с обессиленно опущенными руками, будто решивший сдаться на растерзание врагам, не вынеся стольких страданий. Он просил одними глазами: «Пожалуйста, помоги мне... Сделай что угодно, только освободи меня от этого... Я не могу так больше... Не могу».
Ее плечи дрожали сильнее прежнего, а сквозь мокрые соляные дорожки пробилась улыбка. Не сомневаясь ни секунды, она побежала к нему, уже успевшему немного склонить голову. Она неслась к нему на всех парах с одной единственной целью – отнять всю его боль.
Врезавшись с разбега в его стройное тело, обтянутое дорогим жилетом и строгой мантией, она крепко прижалась к его груди, безмолвно обещая никогда больше не отпускать. На секунду он остолбенел, осмысляя происходящее. В следующее мгновение, сверху капнула крупная слеза.
Она почти видела как изменилось его лицо. Как страдание сменилось
на облегчение, а страх на уверенность. Мысли в голове роились до тех пор, пока на ее все еще подрагивающие плечи нежно не опустились его холодные руки. Она думала лишь о том, что теперь никогда его не оставит, а он закрыл глаза и плавно опустил щеку на ее макушку. Сейчас весь мир сосредоточился на них двоих, держащихся друг за друга, как утопающие держатся за спасательный круг. Для них теперь не существовало ничего, кроме всепоглощающего счастья, теплых объятий и мокрых соленых пятен: на его жилете и на ее макушке.