Крылья

 Каждый раз, собирая в памяти детство по осколочку как мозаику, Тимка натыкался на один и тот же, непробиваемый как та стена, аргумент: чьи-то чувства всегда важнее его собственных. «Да, у тебя тоже, может, есть крылья, — поговаривал контуженный, но добродушный дядя-танкист, — Но болит недостаточно сильно.» Дядь Веня был, с протёртой душой, вечно печальный, ищущий инструкцию по применению ко всему подряд, вплоть до собственной жизни. После сложного ранения в голову, которое, по слухам, произошло по вине самого дядь Вени, его тихо и быстро списали на гражданку, дабы не делать скандала. И, с тех пор, поиск одной единственной истины, которая разложит всё по полочкам стал своеобразным смыслом его жизни. Дядя рассказывал Тимке о тех временах, когда сам Тимка был мелкий настолько, что помещался под столом, стоя в полный рост, читал племяннику на ночь мифы из потрёпанной книжки и каждый раз повторял эту, придуманную им самим жизненную мудрость. Она вколошматилась в Тимкину голову намертво. Вросла как нерушимая заповедь. Теперь он, волей-неволей, так и жил: заколачивал свои желания, планы, мечты, амбиции куда подальше, приклеивал на лицо, чересчур, пожалуй, широкую улыбку, и уступал.

      У матери, вон, сердце больное. И ему, сердцу, плевать, что Тимка с горшка мечтал рисовать. Плевать, что математику приходилось буквально заучивать как молитву, чтобы стать очередным инженером. Так уж повелось, не понимаешь — зубри. Также, сердцу плевать, что мальчика футбол не увлекал никогда. Кубки и медали гордо красовались на полках и стеллажах, а краски и кисти Тимка ревниво прятал под кроватью.

      Теперь же, повзрослев, Тимка лишь благодарил Богов, или кого там ещё за то, что мать не спешит заговаривать о жене и выводке детишек, зная, что и здесь переступит через свою суть, стремясь угодить.

      И никакой беды бы не было, если бы безотказность Тимки заканчивалась узким семейным кругом: мать, да ныне покойный дядь Веня. Но Тимка был таким везде и со всеми. Двойная нагрузка в универе, тройная — на работе. Тимка планомерно улучшал жизни всех вокруг, окончательно загоняя собственную.

***

      С Леночкой Тимка познакомился ещё в школе. Вот уж кто пользовался его безотказностью на полную катушку. Тимка не раз и не два откладывал все дела и бежал по первому зову. Дружбой с Леночкой он, наверное, дорожил. Альтернативы не было. Компания, в которую Леночка регулярно таскала Тимку воспринимала его не серьёзнее карманной собачки и, положа руку на сердце, эта роль его устраивала.

      Непосредственное участие Тимка принимал и в личной жизни Леночки. Роль бессловесной, но грозной массовки на всех первых свиданиях, Тимка воспринимал как «неслужебные обязанности». Хотя, сказать по правде, ничего грозного в Тимке не было: длинный, тощий и безобидный.

      Большинство Леночкиных ухажёров вызывали у Тимки священный ужас: речь, состоящая из междометий и непечатных выражений, заношенная, иногда до дыр, одежда, грязь под ногтями, разбитые костяшки и хорошо, если все зубы на месте. Все как один стриженные и небритые, пропахшие потом и дымом дешёвых сигарет.

      Перед первым свиданием с Игорем Леночка нервничала заметнее обычного. Красилась добрых два часа и трижды переодевалась. Тимка же тихонько рисовал, сидя на полу, подпирая спиной прохладную стену, и вполуха слушал восторженные завывания подруги по поводу не терпящих сомнений достоинств Игоря.

      Дома Тимка рисовать не мог, а Леночка не возражала, ей было, в общем-то, наплевать, к тому же, пятна от краски, карандашные стружки и прочий творческий мусор он убирал всегда сам, начиная с излюбленного места у стены и заканчивая всей квартирой. До блеска вычищал.

      Игорь контрастировал со всеми. Со всеми, кто был до него и со всеми вообще. Красивее человека Тимка не встречал никогда. К тому же, Игорь не косился брезгливо, улыбался с ямочками, о чём-то спрашивал. Тимка отвечал невпопад, смотрел в жёлто-зелёные, совершенно кошачьи глаза, и имя своё забывал. В глазах отражался дом: пушистый пузатый диван, цветастые шторы на окнах, стены, увешанные картинами и рыжий кот. Светлая кухня, пропахшая тушёным мясом. Качели в саду. Речка и тёплая галька под ногами. Тимка смотрел на Игоря как на самую прекрасную картину и не мог насмотреться.

      Перед вторым свиданием с Игорем Леночка, недовольно поджав губы, заявила, что они идут в кино. Втроём. Тимка удивился. Никогда дальше первого свидания он вместе с Леночкой не заходил. Тимка насколько мог равнодушно пожал плечами, но где-то в районе лопаток зашевелилось, защекотало.

      Тимка таскался с Игорем и Леночкой на все свидания. Ему хотелось думать, что на все. Они много гуляли: кормили белок в парке, ёжась от ветра и холодных брызг фотографировали залив, прятались от дождя в маленьких сонных кафешках, ходили в музеи, были даже в океанариуме, куда Игорь потащил их смотреть, как тюлени прыгают в воду. Рыбы и прочие обитатели моря Тимку мало увлекали. Тимка всю экскурсию наблюдал, за Игорем. Видел, как светятся его глаза, розовеют щёки, как Игорь восхищённо разглядывает огромных и страшных акул, только что не подпрыгивая на месте от восторга, и сердце Тимки сжималось.

      Дважды они были у Игоря дома. Тимка сидел на самом краешке пушистого пузатого дивана и дышать боялся. Завороженно разглядывал цветастые шторы на окнах, картины на стенах. Даже кот был, точнее, кошка, чёрно-белая. Ласковая до неприличия. Оккупировала тимкины колени и мурчала как трактор. На кухне Тимка не был, но мог поклясться, что она была светлой и, быть может, даже пахла тушёным мясом.

***

      — Тим, ты с нами? — Тимка натолкнулся взглядом на дымящуюся белоснежную чашку, заскользил выше, столкнулся с ямочками, сморщенным носом и смеющимися глазами. Игорь всегда морщил нос, когда смеялся или улыбался широко.

      — Ой да не обращай внимания, он всегда такой. Художник, что с него взять? Витает в облаках, изредка возвращаясь в нашу скучную реальность. –прощебетала Леночка, принимая такую же чашку из рук Игоря и благодарно улыбаясь.

      — Ого, так ты у нас рисуешь? — в тёплых глазах заискрился интерес, — Покажешь?

      — Рисует-рисует, все его картины у меня. Приходи как-нибудь. Посмотришь, — Леночка стрельнула глазками в Игоря, наматывая прядь волос на тонкий пальчик.

      Не все вообще-то. Часть картин ещё покоилась у Тимки под кроватью. Ранние работы, с кучей недостатков, поэтому если и показывать Игорю, то те, что хранятся у Леночки. В кладовой, на балконе, в комнате за шкафом. Как-то, ещё в полузабытом детстве Тимка хотел было возмутиться, что картины так не хранят, что прямые солнечные лучи или слои пыли влияют на краску, но смолчал. Ещё напишет, ему жалко, что ли?

      На следующий день Игорь пришёл к Леночке, смотреть Тимкины картины. И Тимку позвали конечно. Разве что Леночка попросила уйти потом под каким-нибудь благовидным предлогом, а так, в общем-то, всё было как обычно.

      Игорь рассматривал картины долго и тщательно, до самых мельчайших деталей. Уделял внимание каждой, проводил рукой по слоям краски. Леночка наблюдала недоумённо, а Тимка не дышал. Он мечтал, чтобы кто-то вот так смотрел на его картины. Как на огромных и страшных акул. Чтобы впитывал каждую эмоцию, которую он, Тимка, в них вкладывал.

      Леночка потерпела минут тридцать, а потом резко начала выгонять всех пить чай, едва ли не выхватывая у Игоря из рук тимкины картины. Тимка очень хотел спросить мнение, может быть, услышать критику, но не решился. Игорев взгляд стал каким-то задумчивым, он молча шёл за Леночкой на кухню и, казалось, даже не понимал куда и зачем идёт.

      Чай пили также молча. Леночка бросала на Тимку выразительные взгляды, не слишком деликатно покашливала и смотрела на часы. Тимка соврал что-то про необходимость варить суп для больной матери (мать прекрасно справлялась сама), и засобирался домой.

      Игорь, однако, тоже не собирался задерживаться. Он вышел из оцепенения, попросил Тимку подождать минутку, торопливо попрощался с крайне недовольной чем-то Леночкой, и они вдвоём покинули квартиру.

      Леночка пыталась придумать предлог, чтобы его задержать, но Игорь обещался разобраться с зависающим компьютером, прибить полочку в спальне и посмотреть протекающий кран в ванной в другой раз.

      — Тебе в какую сторону? — Игорь шёл прогулочным шагом. Тимка не привык ходить так медленно. Он вечно куда-то бежал.

      — До метро. Там на юг синей ветки.

      — Мне на север, но до метро вместе дойдём. И сбавь шаг, прошу тебя.

      Тимка максимально сбавил шаг, изредка сверху вниз погладывая на Игоря. Тот шёл спокойно и ровно, пока Тимка пинал носком кроссовка лужи и прятал руки поглубже в карманы.

      — А ты не думал рисовать на продажу? Или продавать уже готовые картины, — вдруг спросил Игорь.

      Тимка думал, конечно. Его мысли никого ведь расстроить не могут. Но до действий не доходило, понятное дело. К тому же никто никогда не проявлял интереса к тимкиным картинам. Впрочем, он их никому никогда до этого и не показывал. Кроме Леночки, конечно.

      Тимка коротко мотнул головой, и Игорь не стал настаивать. Дальше шли в молчании, а в метро попрощались и разошлись в разные стороны.

***

      Следующие несколько дней Леночка не выходила на связь. Тимка удивился непривычному молчанию подруги, но, почему-то вздохнул с облегчением. Однако что-то скребло изнутри, ведь с Игорем Тимка тоже не виделся. Ему не приходило в голову попросить у Леночки номер телефона или найти Игоря в соцсетях. Совсем уж за гранью тимкиного сознания была мысль заявиться по знакомому адресу. Эти простые, логичные в любых приятельских отношениях вещи были Тимке совершенно чужды. Тимка вообще никогда не был инициатором ничего в своей жизни. Их общение с единственной подругой, с Леночкой, складывалось из того, что она звала, а он шёл.

      Да и не назвал бы он их с Игорем приятелями. Они, конечно проводили время вместе, но ведь это из-за Леночки. Хотя последней, кажется, самой не по душе было постоянное присутствие третьего лишнего.

      Через пару дней Леночка всё-таки позвонила. Тимка ответил сразу. Он с замиранием сердца ждал, куда Леночка позовёт Тимку и будет ли там Игорь.

      Леночка долго извинялась за своё отсутствие, ссылаясь на дела. Она ведь теперь девушка занятая, но и на друга время нашла, молодец. Тимка сжимал зубы изо всех сил, в районе лопаток зудело. Леночка позвала в гости, предложила посидеть вдвоём, выпить, как в «старые добрые». Тимка не стал говорить, что они так не сидели никогда, он услышал самое важное для себя: Игоря не будет. От досады хотелось тут же нажать на «сброс», но разве мог Тимка позволить себе подобное?

      Тимка в итоге не пил, конечно, сидел с самым сочувствующим лицом, на какое только был способен, слушал душевные излияния подруги. Леночка уже приговорила бутылку вина и принялась за вторую. Истории становились всё откровеннее. Так Тимка узнал то, от чего в груди и в районе лопаток сладко заныло: отношения Игоря с Леночкой не сдвинулись ни на миллиметр со дня первой встречи. За время леночкиного молчания они встречались ещё пару раз один на один, но это не принесло никаких плодов. Леночка причитала, что не понимает, чего же ждёт Игорь. Оказалось, она даже пыталась подарить тому одну из тимкиных картин, но Игорь не взял. Сказал, что примет подобный подарок только от автора. Леночка всхлипывала и заламывала руки, а Тима готов был кричать от радости с одной стороны, и делать всё что угодно, чтобы помочь подруге, с другой. Оказалось, что помочь он всё-таки может. Леночка протянула телефон и, глядя жалобно, попросила напроситься к Игорю. Вдвоём. Но Тимка, конечно, должен был остаться дома. Почему Леночка не могла сделать это сама, Тимка не знал. Он позвонил. Заикаясь и путая слова договорился о встрече. Игорь почему-то спросил о тимкином самочувствии. Тимка сказал, что ему лучше. Впрочем, от голоса Игоря Тимке и вправду стало лучше. Гораздо лучше.

***

      День Икс был назначен на пятницу. И Тимка прочувствовал весь глубинный смысл фразы: «Неделя не задалась.» Поздним вечером воскресения Тимка ушёл от Леночки в смешанных чувствах. Он, не смотря на острый холод, решил пройтись пешком. Тимка чувствовал себя непривычно озадаченным.

      Он вдруг понял, что там зудит в районе лопаток и это открытие поразило его. Чувства. Его собственные. Настоящие. Тимке нравился Игорь, нравилось смотреть на него, находиться рядом, от Игоря веяло домом, тем самым из детства, и в этом полузабытом ощущении Тимка терялся.

      Тимку бесило до жути, что у Игоря с Леночкой существует какая-то жизнь вдвоём. Без него. И несколькими часами ранее он своими руками дал этой жизни объёмные очертания. Ведь теперь всё будет куда серьёзнее. Впервые за всю жизнь Тимка ощущал себя так мерзко от помощи ближнему. Обычно Тимка чувствовал слабые, едва причинявшие дискомфорт, уколы собственных желаний, которым никак не удавалось пробить непоколебимую тимкину уверенность, что чужие чувства в приоритете. А сейчас они рвали кожу с неистовой силой. Всё внутри Тимки кричало о том, что он непроходимый дурак, кретин, идиот и Тимка не понимал, почему.

      Быть может оттого, что ему впервые действительно нужно было от чего-то отказаться. Не задвинуть на задний план, возвращаясь украдкой и втайне, а забыть насовсем. Ведь дело не в том, что «крылья» будут болеть, а в том, что их придётся вырвать. А может, причина тимкиного состояния крылась в Леночке. В той, ради кого придётся рвать «крылья».

      Тимка лишь на секунду позволил себе предположить, что истинного удовольствия от общения с подругой не испытывал никогда, цепляясь лишь за проклятое чувство долга. Предположение вышло диким. Неестественным. Тимка представил свою жизнь без Леночки и нет, это полный бред, она, быть может, не самый приятный человек на свете, но она человек. А ещё она его друг. Единственный, на минуточку. Да и какая, в сущности, разница, как он к ней относится? Никто не должен страдать из-за него, ведь так?

      Многолетний баланс шатался с каждым днём всё сильнее. Весь навалившийся диссонанс усиливал банальный страх: мать на этой неделе жаловалась на сердце гораздо чаще обычного, а Тимка сжимал зубы.

      К среде Тимка уже не мог есть и отвратительно спал. На звонки Леночки отвечал всё неохотнее, от предложений встретиться отвирался, на работу ходил по инерции. Любимая дядина мудрость каждый день всплывала в мыслях. И Тимка робко предположил, что может и не нужно там никакое продолжение? «Да, у меня может тоже есть крылья.» Всё, точка. А ещё лучше — восклицательный знак! И без «может». Точно, есть. Вон они, за спиной. Но, вопреки всему, продолжение находилось само. Всплывало из ниоткуда и Тимке хотелось буквально выть. Ну он не так ведь часто чего-то действительно хотел, ну почему его желания всегда должны быть кому-то поперёк жизни? Другие же мечтают о чём-то, что не вредит окружающим!

      В четверг досада осела внутри глухим раздражением. Тимка был молчаливее обычного со всеми, а когда звонила Леночка, вовсе выключал звук и трусливо отбрасывал телефон. Теперь тяжело было ей не только в глаза смотреть, но и говорить без дрожи в голосе. Тимка держался из последних сил, чтобы не сорваться на ни в чём неповинных коллег. Тимка чувствовал себя так, будто его внутренности скручивались в пружину с каждым часом всё туже и туже.

      В пятницу Тимка не выдержал. Вернувшись с работы мрачнее тучи, закрылся в комнате, лёг на кровать, не снимая даже ботинок, и уставился в потолок. Отбрасывать бредовые мысли давалось всё сложнее, лопатки теперь уже жгло, а тревога за мать росла и крепла. Тимка прикрыл глаза. Предать свои идеалы означало предать себя. Не только себя, но и дядю. В первую очередь, конечно, дядю. Отлично, теперь у него есть реальная угроза разочаровать покойника! Тимка рассмеялся. Горько и громко. Слишком, видимо, громко потому, что услышал за дверью встревоженный голос:

      — Тимоша, у тебя там всё хорошо? — мама.

      — Да, мам, — «Знала бы ты каких усилий мне стоит просто говорить сейчас с тобой.» — всё хорошо.

      — Тимошенька, ты не ужинал. Разогреть?

      — Не ужинал. Я не голоден, мам, — слова давались с трудом, но голос звучал ровно, даже слишком. Спокойно, холодно. Тимка никогда не позволял себе так разговаривать с матерью. Он ни с кем не позволял себе так разговаривать.

      — Как не голоден, Тимош? Ты последнюю неделю сам не свой, на работе что-то? — наседала мать, — я вхожу, нечего через дверь разговаривать!

      Тимка не успел ответить, дверь открылась, он её не запирал никогда, и мать влетела в комнату.

      Дальше Тимке не нужно уже было ничего говорить или делать, мать завелась мгновенно.

      «Тимоша! Одетый! На кровати! В обуви! С ногами!!!» «Ты никогда себе такого не позволял! Никогда!!!» «Что с тобой?! Тимофей!!! Я не узнаю своего мальчика!» «Почему не отвечаешь, что с тобой?! Тебя уволили? Да? Так и знала!» «Ну ничего, в понедельник пойдёшь, всё объяснишь, и они возьмут тебя назад, правда, Тимош?» «Тимофей!!! Не смей игнорировать мать!!!» «Что бы сказал твой дядя?!» «Кто ты и что сделал с моим сыном?!» Тима не отвечал. Не слушал даже. Упрёки слились в единый истошный крик. Время остановилось. Усталость всех прожитых лет словно разом навалилась и Тимка с трудом смог поднять веки.

      И резко всё кончилось. Мать больше не кричала, перешла на еле слышный шёпот, стала оседать на пол. Тимка подскочил с кровати мгновенно, откуда только взялись силы, бросился к матери. Та, еле шевеля побелевшими губами выдохнула: «Сердце.»

      Дальше всё ощущалось фрагментами. Ожидание, хриплое рваное дыхание и холодные, ледяные руки матери, звонок в дверь, жутко спешащие врачи, грязные следы на паркете рядом с его собственными, вопросы, задаваемые нескончаемым потоком, Тимка едва отделял их друг от друга, и то, чего он боялся услышать с самого детства. Сердечный приступ. Время остановилось снова. Секунды потянулись как годы. Тимка вечность стоял, глядя в холодные глаза врача, пока тот произносил эти два безумных слова, и не мог поверить в случившееся. Это просто его кошмар из детства, сон, этого не может быть в реальности!

      Мать, конечно, увезли в больницу, Тимка проводил врачей, механически запер входную дверь, упал прямо на грязный коврик возле неё, свернулся в позу эмбриона и заскулил. На одной ноте. Вот и расплата. Дядя Веня был прав во всём. Тимка подумал было позвонить Лене, рассказать о случившемся, но решил, что будет только отвлекать. Пятница ведь, Лена у Игоря. Он позвонит завтра. И на этот раз сможет говорить с ней ровно, как раньше. В районе лопаток теперь горело невыносимо, но Тимка твёрдо знал, что недостаточно. Недостаточно сильно.

***

      Звук. Пронзительный, резкий. Отдающийся ритмичной пульсацией в голове. Тимка резко двинул шеей и едва не вскрикнул от боли. Открыл глаза, но это не помогло: темнота кромешная. Противный, омерзительно громкий звук смолкает ненадолго, а затем повторяется снова. «Дзынь — дзынь — дзы-ы-ы-ы-нь!» Словно дверной звонок, но в самой черепной коробке. И запах тошнотворный: пыли и сырости. От одежды и коврика. Стоп, коврика? Тимка сел, снова двигаясь слишком резко, и тут же пожалел об этом. Всё тело ныло от неудобной позы, шея болела так, что Тимка старался не шевелить ей лишний раз, глаза немного привыкли к темноте, давая возможность осторожно осмотреться: точно, он в прихожей, сидит на пресловутом коврике, задремал видимо, странно, раньше с ним не случалось засыпать в неожиданных местах. Тимка облокотился головой и шеей на входную дверь. Боль уменьшилась немного, однако, звон не проходил. Тимка глубоко вздохнул. От смеси запахов замутило. Мысли шевелились ещё сонно, лениво. Медленно, очень медленно Тимка встал, опираясь на дверь. Оттолкнулся от опоры пошатываясь, повернулся лицом к ней и схватился за ручку, чтобы не упасть. От таких, почти акробатических, манипуляций в глазах потемнело. Тимка щёлкнул замком и, рискуя снова растянуться вслед за дверью на коврике, толкнул её от себя. Надо было сначала спросить кто там, но это была бы слишком длинная цепочка задач. Тимка едва концентрировался на одной. Свет с лестничной площадки больно ударил по глазам. Тимка со стоном зажмурился. Он почти повис между дверной ручкой и косяком, в который вцепился пальцами другой руки. Ноги держали с трудом. Звон прекратился. Некто за дверью терпеливо ждал, пока Тимка сможет хотя бы различить его очертания. Спустя секунд тридцать, не меньше, когда разноцветные круги перестали плясать, остановившись ровно по средине, Тимка попытался открыть глаза. Из-за кругов пришлось максимально напрячь зрение, что вновь причинило боль. Разглядеть гостя не удалось и Тимка снова зажмурился. Гость, понаблюдав за страданиями Тимки, аккуратно, даже нежно подтолкнул его обратно в квартиру, зайдя следом и закрыл за собой дверь. Здесь Тимке стоило бы испугаться, мало-ли, грабитель или кто похуже, но инстинкт самосохранения крепко спал, к тому же, это был какой-то довольно вежливый грабитель. Пока Тимка стоял, привалившись к стене, тот, судя по звукам, снял верхнюю одежду и обувь, поставил обувь на полку, одежду повесил на вешалку, приобнял Тимку за плечи, перераспределив его вес на себя и повёл куда-то по направлению гостиной. Тимка послушно шёл.

      Остановились. Тимка почувствовал, как его опускают на что-то мягкое. Тимка определил, что это диван. Он тут же опал на спинку.

      — Кто бы Вы ни были, но спасибо и дайте мне минутку, — получилось почти шёпотом. Голос тоже слушался плохо.

      Но его, кажется, услышали. Гость присел рядом, ожидая. Тимка несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Тошнота, вновь подкатившая от перемещений начала отпускать. Тимка аккуратно приоткрыл один глаз. Гостиную освещал мягкий, достаточно, чтобы не приносить боли, лунный свет и распознать внезапного гостя получилось сразу. Это был Игорь. Он сидел на диване напротив Тимки и внимательно изучал тимкино лицо. Зелёно-жёлтый взгляд Игоря выражал крайнюю степень обеспокоенности, каштановые волосы были взлохмачены, а кожа в свете луны выглядела бледной, сероватой и почти прозрачной. Тимка мысленно усмехнулся. Он сам при любом свете сейчас, наверное, такого оттенка.

      — Что ты…

      Тимке не дали договорить. Игорь медленно приблизился к его лицу и у самых губ шепнул:

      — Можно?

      Тимка замер. Вблизи Игорь выглядел ещё потустороннее и красивее. Тимка не мог сейчас задумываться ни над чем вообще, поэтому он просто хотел кивнуть. Многострадальная шея позволила лишь слегка, еле уловимо качнуть головой, но Тимку вновь поняли. Игорь аккуратно коснулся губами Тимкиных губ. Пробуя. Тимка ещё раз попытался проанализировать ситуацию, но почти сразу бросил это гиблое дело. Странным было то, что чем сильнее углублялся поцелуй и чем ближе был Игорь, тем меньше Тимка чувствовал боль. Он мог уже спокойно шевелить шеей, и голова стала лёгкой, почти невесомой. Целоваться Тимка не умел. Игорь терпеливо вёл его, как совсем недавно вёл по коридору, аккуратно, нежно подталкивая куда нужно. Тимку слегка потряхивало от новизны ощущений. Он впервые чувствовал близость другого человека и Тимке это нравилось. Он ощущал своей кожей кожу Игоря, трогал, прижимал к себе его тело, полными лёгкими вбирал его запах и это было так уютно, тепло, так спокойно и правильно. Ни о чём не думалось, ни о чём не переживалось. Были только тёплые руки, снимающие с него одежду и мягкие губы, целующие его. Неторопливо, вдумчиво. Тимка реагировал на каждое прикосновение и, кажется, в этом моменте он впервые по-настоящему жил.

***

      Тимка проснулся, засветло. Полежал немного с закрытыми глазами, вспоминая. Второе пробуждение было куда менее болезненным. На удивление, им удалось довольно комфортно устроиться вдвоём на узком диване. Тимка открыл глаза, встал аккуратно, чтобы не разбудить Игоря, подошёл к окну и приоткрыл форточку. Рамы в их квартирке были старые, ещё деревянные. Они отзывались треском на каждое движение, поэтому Тимке приходилось делать всё очень медленно. Тимка глубоко вдохнул прохладный воздух. Почему-то хотелось курить. Тимка пробовал когда-то ещё в детстве. Ну так, баловался, даже не «в затяг». И за этим занятием его спалил дядька. Получил Тимка тогда, конечно. Но хуже всего было не это. Дядь Веня ругаться никогда не умел. Зато пристыдить, заставить чувствовать себя чуть ли не предателем всего рода человеческого получалось безошибочно. С тех пор Тимка о сигаретах даже думать стыдился и вот, спустя столько лет, он стоял абсолютно голый у окна их с мамой квартирки и ему хотелось курить. Лёгкие будто свело спазмом, а на языке ощущался привкус дыма.

      Мама.

      Тимка восстановил в памяти картину прошлого вечера, всё, что накануне не мог осознать воспалённый затуманенный мозг, соединил с произошедшим ночью и стало мерзко. Стыдно. Пока Тимка тут развлекался, мать лежала в больнице. Одна. Как она там? Изменилось ли что-то? Да, прошло, разумеется, не так много времени, но возможно уже есть улучшения? Или ухудшения. Последняя мысль резанула по сознанию, Тимка окончательно пришёл в себя. Это он, ведь, виноват, он довёл мать. Он поставил свои мимолётные желания выше всех, выше матери, выше Лены. И как он мог поступить так с Леной? Хотя Игорь тоже хорош. Боже, что же они натворили? Тревожные мысли зароились в голове, чувство вины сдавило грудь.

      — Прекрати.

      Тимка резко обернулся. Игорь не спал. Он лежал на боку, подложив локоть под голову и внимательно смотрел на Тимку.

      — Ч-что прекратить? — Тимка запнулся. Нет, обвинять Игоря глупо. Это он, Тимка во всём виноват. Нечего валить с больной головы на здоровую.

      — Думать прекрати. Я твоих тараканов отсюда слышу.

      — Каких тараканов? — Тимка заморгал. О чём Игорь вообще говорит?

      Какие тараканы? Причём здесь тараканы? Как теперь всё исправить?

      — Перестань, говорю. И не смей сожалеть. Иди сюда. Я хотел отложить разговор до утра, но ты сожрёшь себя раньше.

      Игорь похлопал по дивану рядом с собой. Тимка глубоко вздохнул, но послушался. Подошёл, сел на краешек дивана, ссутулил спину и упёр взгляд в свои пальцы, стараясь не смотреть мимо. Теперь собственная нагота воспринималась совсем иначе, как очередной стыдный факт, подтверждающий, как низко Тимка пал.

      Игорь аккуратно потянул Тимку так, чтобы Тимка облокотился спиной на его живот, и их глаза были на одном уровне. Тимка хотел отвести взгляд, но Игорь заговорил, не позволив:

      — Для начала, скажи, кто это с тобой сделал?

      — Что сделал? — Тимка искренне не понимал. Игорь смотрел так серьёзно, что Тимке стало некомфортно.

      — Вбил тебе в голову, что тебе нужно жертвовать собой постоянно, — и, не дождавшись вопроса, продолжил, — Я поспрашивал про тебя у Лены. Она рассказала, что ты такой безотказный рубаха-парень. Всегда-поможешь выручишь, при этом сам как будто ничего не хотел никогда, ни о чём не мечтал. Я уж грешным делом подумал, что ты влюблён в неё, но нет. Потом увидел твои картины, подумал: вот оно. Стремление. Нужно только подтолкнуть, подсказать, но и тут ты в отказ и закрываешься. Вывод: твои желания для тебя не значат ничего — почему? Не сам же ты до этого дошёл. Так кто?

      Тимка сглотнул. Игорь узнал и понял слишком многое и это пугало, но вместе с тем внутри Тимки зародилась глухая надежда на то, что Игорь, умный сильный Игорь поможет ему. Объяснит, что делать и как жить потому, что сам Тимка уже не знал. И Тимка рассказал Игорю всё. И про дядь Веню с его философией, и про больную мать. И про Леночку, которая была рядом полжизни, но при этом оставалась чужой. Тимка рассказал Игорю всё, что творилось внутри. Про «крылья» рассказал, рассказал и про то, что последние «крылья» взрастил в Тимке сам Игорь. Вслух признать это было особенно сложно, но нужно. Правильно.

      Игорь молчал. Откинулся на подлокотник дивана и задумчиво смотрел куда-то перед собой. Тимка было испугался, что сказал лишнего и Игорь сейчас бросит что-то обидное, встанет, оденется и уйдёт, но он вновь заговорил, перебив поток тимкиных мыслей.

      — Ты же понимаешь, что ты не доводил свою мать? — Голос Игоря звучал куда мягче, вкрадчивее. — Ей, судя по всему, давно нужна была помощь врачей. И да, ваша ссора стала толчком, но мог ли ты избежать этого?

      Тимка помялся.

      — Наверное, мог.

      — Мог, но сорвался. Не знаю, что конкретно стало причиной твоего состояния, но ты имеешь на него право. Тим, давай сейчас ты запомнишь одну-единственную истину: у тебя тоже есть эмоции, чувства, желания и с ними тоже нужно считаться. Тебе в первую очередь. Я уверен, твоя мать прекрасная женщина, да и Лена неплохая, в общем-то, проблема в том, как ты себя ставишь, раз осознание того, что ты тоже живой и чувствуешь, доводит людей до приступа. Ты не тряпка, о которую можно вытереть ноги, ты не инструмент для других. Ты — человек. И ты должен жить своей жизнью. Запомнил?

      Тимка неуверенно кивнул.

      — Теперь о твоём дяде. Тим, ответь, он был счастлив? Его больше нет, и он прожил хорошую жизнь, как думаешь? Если бы ему дали возможность всё переиграть, он бы переиграл?

      Тимка задумался.

      — Он вряд ли бы изменил хоть что-то, кроме того момента, с контузией. Но был ли он счастлив? Не знаю. Не помню, видел ли когда-нибудь его улыбку, но, что если ему нравилось жить для других? Разве учил бы он меня этому, если бы нет?

      — Учил тому, что знал сам. Это понятно. Хорошо, а ты счастлив?

      Тимка не знал. Последнюю неделю он находился в таком раздрае, разве это счастье? Но раньше. Раньше Тимку, кажется, всё устраивало. Но это ведь не то же самое?

      Тимка любил рисовать. Наверное, эти моменты делали Тимку счастливым. И ещё, наверное, Тимка был счастлив прошлой ночью. Но это фрагменты. Фрагменты, которые он считал неправильными и лишними в своей жизни.

      До Тимки начало доходить. Выходит, он привык, что быть счастливым для него неправильно.

      Игорь рассмеялся.

      — По сложному выражению лица вижу, что ты всё понял.

      — И что мне теперь делать? — в голове всё смешалось.

      — Ну, во-первых, перестать думать, что существует какая-то единая инструкция как жить эту жизнь, и я тебе сейчас её дам. Дал бы, но нет её. Жизнь сложнее, чем ты думаешь. Она не делится на чёрное и белое, на хорошо и плохо. И никто не научит тебя как жить её. Ты сам должен принять и понять, чего ты хочешь. И только тогда станет просто. А я помогу тебе, если позволишь. Во-вторых, моя личная просьба, перестань жалеть о том, что было, хорошо? Вообще перестань жалеть, плохая привычка. Все твои решения в жизни делают тебя тем, кто ты есть. Значит все они не напрасны. А в-третьих, привстань на минутку.

       Тимка привстал, Игорь вытер ладонью вспотевший живот и уложил Тимку обратно.

      — Хорошо. Теперь я задам свои вопросы, — Тимка хорошо, уверенно начал, но тут же, по привычке добавил, — можно?

      Игорь с улыбкой кивнул.

      — Лена. У вас же вчера был особенный вечер, кажется. У неё были наполеоновские планы на тебя. Но этот особенный вечер ты провёл со мной, а не со своей девушкой, почему?

      Игорь озадаченно прыснул. Невероятное сочетание. Взгляд удивлённый, брови почти в районе отросшей чёлки, а губы усмехаются.

      — А как так получилось, что Лена стала моей девушкой без моего ведома? Это она тебе сказала?

      Тимка завис.

      — А… Ну… Нет. Просто, я так подумал. Она часто таскала меня на свидания. И с тобой тоже. А потом вы начали видеться чаще. Ну и я с вами. Что вообще-то, наверное, странно.

      — Не странно, я просил её звать тебя. Потом Лена сказала, ты приболел, мы с ней ещё пару раз виделись, но она ждала от меня чего-то, чего я явно не хотел. Это было довольно неловко, я стал избегать её, ссылаясь на занятость. Даже почти не врал, работы накопилось действительно много. Потом позвонил ты, я ждал вас обоих, но тебя в большей степени, конечно. Лена снова пришла одна, сказала, тебе хуже, а я решил, что это прекрасная возможность расставить точки над «i». Поговорил с ней, объяснил, что ты мне вообще-то нравишься и у нас с ней точно ничего не выйдет. Потом приехал узнать, как ты и выглядел ты действительно хреново. Ну, теперь я понимаю почему. А дальше ты знаешь.

      Тимка нахмурился. Что-то не вязалось.

      — Подожди, а адрес? Она так просто дала тебе его после всего, что ты ей сказал?

      — Ну… — Игорь хищно улыбнулся, многозначительно поиграв бровями, — я умею быть убедительным.

      Тимка недоверчиво посмотрел на Игоря.

      — Да ну не делай ты такое лицо! Шучу. Да, она так просто дала мне твой адрес.

      Тимка облегчённо выдохнул…

      — Раскалённый утюг, на пузе — это больно, знаешь ли!

      …и поперхнулся воздухом.

      Игорь рассмеялся. Легко, непринуждённо. Словно они не обсуждали серьёзные вещи, которые вообще-то меняли тимкино представление о жизни и саму тимкину жизнь. Для Игоря подобные разговоры словно были привычны. Будто, он вёл их каждый день.

      — Подожди, а кем ты работаешь?

      Игорь хитро сверкнул жёлто-зелёными глазами.

      — Догадался. Да, Тим, я психолог. Так что это не ты запал на меня. Это твои тараканы.

      — Интересная у тебя методика. — Тимка опустил красноречивый взгляд вниз на их всё ещё обнажённые тела.

      — Индивидуальная, — улыбаясь как сытый кот заверил Игорь. — Горжусь ей.

      На этот раз они рассмеялись оба. Ситуация была абсурдной и логичной одновременно, на душе у Тимки было тепло и спокойно. Он поймал себя на мысли, что сейчас он абсолютно счастлив и почти даже не хочет это срочно исправлять.

***

      Спустя две недели Тимка с Игорем поехали забирать из больницы тимкину мать. Они уже успели заочно познакомиться по телефону и, вопреки уверенности Тимки, повторного сердечного приступа не случилось. Игорь ушёл в соседнюю комнату игнорируя недовольное сопение Тимки и провёл там добрых минут сорок, пока Тимка наматывал круги по потолку от волнения. Вернулся Игорь с лицом человека, который уладил вообще всё, отдал Тимке телефон и коротко пересказал разговор, в ходе которого мать засыпала его вопросами, а Игорь мастерски отбивал каждый, и ещё сверху умудрялся заверить Ирину Павловну, что её сын в исключительно надёжных руках, работу не бросит, кушать, спать и гулять будет по расписанию, никакого алкоголя, сигарет и девочек.

      — И даже без девочек? — поразился Тимка, за что был опрокинут на подушки и зацелован до полуобморочного состояния.

      Встреча тоже прошла гладко. Мать была благополучно доставлена домой, а Тимка с вещами и сумкой пирожков, которые мама напекла, пока они собирались, доставлен к Игорю.

      Квартира, которую Тимка с первых секунд ощутил своим домом, стала им на самом деле. Кухня, кстати, с переездом Тимки действительно запахла тушёным мясом. По бабушкиному рецепту. До этого она пахла жареным луком, который Тимка ненавидел, а Игорь добавлял во все блюда, но ради Тимки перестал. Кошка с говорящим именем Кошка, оказалась рада соседству. Теперь она оккупировала тимкины колени всерьёз и надолго.

      Лена не объявлялась. Тимка порывался ей позвонить, но Игорь сказал, что ей нужно время. И желание. А если желания нет, то время покажет.

      «Крылья» больше не болели. Они росли, крепли, определяли своё направление и Тимка был счастлив.

      Теперь он мог себе это позволить.