Альцест смаргивает песок в глазах и поворачивается на спину. Проезжающие машины заполняют раздражающую тишину редким гулом гудков, треском резины колёс о дорогу, даже свет фар, создаёт в комнате дополнительные звуки. Белый шум. В голове нарастают голоса. Опять прокручиваются дневные диалоги и, Боже, он хочет повеситься от них. Они занимают его внимание едва ли не каждую секунду. Его собственные не самые удачные фразы ковыряют червями, на пробу тыкают палкой во вздувшийся труп.

Альцест не двигается на дверь, которую кто-то открывает до отвратительного медленно. Просто отмечает на периферии, ту драную простыню, в которую любит заворачиваться Алфёдов и джастовскую подушку с монстрами. Мнутся вдвоём, слышно как делают шаг вперёд и сразу же отступают. Гадский линолеум, надо его застелить ковром, что-ли. Вечно мерзкий звук, когда идёшь по нему босиком. Моргает. Лицо Алфёдова склонилось над ним, вылупилось и моргает так же глупо. Чистые, чуть вьющиеся волосы щекочут лоб. Он закусил губу и переводит взгляд с него на Джаста. Открывает рот, зевает, сбивается. Альцест хлопает по свободному пространству, закрывает на это глаза. Авось уснёт быстрее. Алфёдов обходит кровать и залазит аккуратно, бухается рядом уже завёрнутый как шелкопряд, только нос да глаза видно. Смотрит выпученными детскими глазищами, огромными, как чашки-супницы. Джаст вздыхает тяжело, переползает через Альцеста, но останавливается в середине пути. Ложится в позе звезды, ткнув, скорее всего нарочно, Алфёдову пяткой в нос. Устроился удобнее головой на груди Альцеста и обнял подушку. Смотрят втроём на "нет, это не крест. Я выложил созвездие лебедя. Я час искал, что в небе сияло, когда ты родился", потому что, конечно, это не жмотство Модди, не остатки флюоресцентных звёзд из комнаты детей, а что-то со смыслом. Крест крестом. Алфёдов кусает Джаста за руку. Он ойкает и скатывается, как сосиска со стола. У них завязывается перепалка шёпотом на троих. Альцест смотрит в потолок, молчит.

Дети умолкают через девять мотоциклистов и семнадцать машин проехавших под окном. Засыпают ещё через восемь. Дверь открывается, когда Альцест пытается высмотреть вертолёт. Секби, сомнамбулой, обходит всю квартиру, заглядывает в каждую комнату. Сегодня решает присоединиться к детям. Обходит кровать, укладывается аккуратно и притягивает мелких к себе. Джаст во сне пинает его в грудь, Секби не бурчит.

Альцест трёт лицо, пытается убедить себя, что он может выспаться и меньше, чем за восемь часов. Вот прямо сейчас. Что ему мешает взять, и уснуть?

Таблетки спрятаны Виверной. Они нужны ему. Он хочет спать. Ему просто нужно выпить две штуки и сон наконец придёт. Он выспится. Пройдёт усталость. Альцест вжимает глаза в череп до цветных мушек и смотрит с ненавистью на светящегося лебедя. У тебя бессонница, Альцест. Тебе нельзя пить столько снотворного, Альцест. Нельзя то, делай сё. Боже, просто убейте его, чтобы хоть так уже выспаться.

Поворачивается на бок, к зашторенному окну лицом. Закрывает глаза, опять. Отрешается от мира. Дышит, контролирует каждый процесс. А сделал ли он..? Нет. Он мог сделать это лучше. Быстрее. Точнее и аккуратнее. Говорил ли он сегодня с детьми? Или? Что он сегодня опять забыл? Он ненавидит собственный голос в голове, что истерично перебирает весь день.

Кровать прогибается около поясницы, Альцест двигается ближе к другому краю, чуть теснит распластавшихся по площади детей. Модди садится рядом. Протягивает стакан с молоком. Боже. У Альцеста возмущение ещё в зачатке дохнет. Он просто должен уснуть. Плевать уже как. Если он не проспит эти грёбаные восемь часов, то станет вялым дерьмом. Он просто... Дайте ему...

Модди обнимает за плечи, прижимает к себе. Просто дышит, положил свою голову поверх его. Альцест устал. Нет сил ответить ни словом, ни хоть каким-нибудь действием. Он не уверен, что вот эти штуки, что растут из него, конечности, вообще его. Безвольные куски мяса.

— Я сдохнуть хочу.

Модди вздыхает тяжело, дышит в макушку. Обнимает крепче. Альцест слышит сквозь домашнюю футболку, как у него сердце бьётся медленно. Спокойно, как у удава. Отпускает, не душит как змей. Обхватывает лицо руками, лбом ко лбу, смотрит ему в глаза. Они тоже болят. Бесполезные расстроенные, блять, шары. Обложены какой-нибудь минватой или щебнем для бетона. Колют тысячей песчинок. Модди дёргает несильно за бороду, привлекает внимание. Глаза неприятно поднимать вверх. Альцест смотрит на растекающийся чёрный, не понимает, где зрачок, а где радужка. Сидит, прижав его к себе

Альцест шепчет, чтобы он дал ему хотя бы одну таблетку.

— Пожалуйста.

Модди мотает головой, не отпуская. Вздыхает, прижимает в объятьях всего Альцеста. Тычет острым подбородком в ключицу и бородой щекочет сквозь футболку. Говорит тихо, чуть слышно, ведь уткнулся в него лицом, что может предложить выпить горячего молока. Дёргает за прядь. Альцест останавливается, не шипит, что ему это молоко не сдалось. Спускается весь, проколотый воздушный шарик. Обнимает его, карябает чуть его родинку на шее, просто в знак, что он недоволен.

— Спой что-ли, что-нибудь.

Модди урчит как кот, Алфёдов с Джастом дышат спокойно под боком и Секби обнимает их своими подростковыми длиннющими конечностями. Альцест лежит головой на плече Модди, наслаждается пустотой в мыслях, рукой, перебирающей его волосы и сопящими звуками детей.