Отражение

Писк планшета, больше напоминающий собой мяв котёнка. Такой же хнычущий, мягкий и едва слышный. Легкое движение пальцами и на экране высвечивается старинный диалог.

"Xaj, detka)"

"Kak ty tam?"

"Vsyo eshhyo zapletaesh kosichki?"

С губ срывается выдох. Вслед за ним — десять чисел по-французски. Тейт до дрожи ненавидела этот чёртов язык, но многолетняя привычка душить зарождающийся гнев в петле из чисел каждый раз оказывалась сильнее.

"Чего тебе, Рюко?"

Рюко имела дурную привычку напоминать о себе в самый неподходящий момент. Это бесило, потому что напоминало о прошлом. О том времени, когда они большой компанией сидели ночами у костра. Или когда бродили по ночному городу, фантазируя о будущем. Или... продолжать можно бесконечно.

"Opyat sidish doma?"

Тейт поморщилась. Махровый интроверт, домашняя девочка, сначала связанная по рукам и ногам ингалятором, а потом ставшая узником привычного образа жизни, состоявшего из четырёх стен и бескрайнего одиночества. Рюко, да и другие, часто высмеивали эти черты, хоть Тейт и старалась исправиться. Даже этот глупый счёт до десяти был нужен для контроля. Например, чтобы не пережать случайно тонкую шею одной крайне надоедливой особы, которая продолжает заваливать её тонной сообщений.

"Нет, маринуюсь в кафе на углу у Старого сквера..."

На улице промозглые осенние сумерки. Вроде живут не на севере, а природа туда же — в октябре утро уже больше напоминало зиму, чем нормальную осень. Туман, а может и дым, кто разберёт этот чёртов город. На улице холод, сырость и запах гниющих листьев. В кафе же тепло и пахнет кофе и свежими булочками.

А что касается кос... Тейт всё чаще ловила себя на мысли, что если ещё хоть раз кто-нибудь заикнётся о женственности, Она плюнёт на всё, подстрижётся под полубокс, покрасится в белый и будет ещё меньше походить на общепринятый идеал девушки.

— Разрешите? — Тейт кивает.

Высокий мужчина. Из разряда "дядя, достань воробушка". Хотя с её ростом, едва дотягивающим до ста шестидесяти, почти все казались высокими. Мужчина... скорее парень. Быть может даже ровесник, хотя кто сейчас разберёт истинный возраст, когда четырнадцатилетние выглядят на двадцать пять, а ей, в её двадцать три без паспорта не продают пиво, принимая за малолетку. Чёрное пальто, брюки, рубашка, пуловер, шарф. Что-то смутно знакомое в лице, но... к чёрту это всё. Не хватало ещё каждому встречному пририсовывать давно забытые черты.

Рюко не унимается, и планшет мяучет почти без остановки. Счёт до десяти, до двадцати, до... на тридцати трёх терпение трещит по всем швам. Тейт готова рвать и метать, потому что сегодня совершенно не тот день, когда уместно настолько надоедливое внимание.

В излишне прямых пальцах можно увидеть свернувшуюся клубком нервозность. Только кто их будет разглядывать?.. Экран послушно загорается, выдавая новое облачко сообщения.

"Ty dazhe ne posmotrish na menya?"

Что-то сродни "обернись". Или стуку по плечу. Наверное, в такие моменты сердце должно разбиваться на тысячу осколков. Или падать куда-то к пяткам. Дыхание прерываться, а мысли судорожно бегать. Мысли и правда бегают. Правда почему-то отнюдь не восторженные или испуганные, все мысли сносит волной накатившей усталости.

Тейт поднимает взгляд, думая в каких именно словах оборвёт ещё один контакт с прошлым. Пытается выискать в толпе розовые вихры, которым Рюко никогда не изменяла. Туман и накрапывающий дождь за окном, растворявший и без того безликую массу людей. Официантка, которую Тейт не могла дозваться всё утро, настойчиво вертелась у столика, мешая оглядеть кафе.

Взмах рукой, призывающий официантку подойти к столику чуть позже. Пальцы, задумчиво постукивающие по экрану телефона. Усмешка, проступающая на губах. До боли знакомая трещина, рассекающая экран телефона с красным брелоком по диагонали. Пальцы, замирающие над телефоном ровно на то мгновение, которое необходимо для вдоха.

— Привет, — с тёплой улыбкой бросает Хан. — Давно не виделись.

Когда разум пытается защитить систему от перегрузки, некоторые воспоминания присыпаются пеплом и закрываются на замок. Как правило, это травмирующие воспоминания. Память изменяет события, стирает лица, вычёркивает услышанное... Хан не хочет допускать и мысли о том, что мог быть травмирующим воспоминанием. Поэтому беглый взгляд девушки списывает на вечные задумчивость, рассеянность и плохую память на лица.

Тейт глядит на человека, сидящего напротив неё и тепло улыбающегося. Прошло в общем-то семь лет, если не больше. Память, при попытке запросить отчёт о прошедшем с их последней встречи времени, всегда делала вид, что сегодня не её смена. И что, и куда... Она смотрит и знакомые черты проступают одна за другой, будто смахивая многолетний пепел.

Скулы, о которые, как они часто шутили, можно было порезаться. Зелёные, вечно сияющие точно огранённые изумруды, глаза в этот раз прятались не за цветными линзами, а за очками в лаконичной металлической оправе. Волосы цвета блонд — его натуральный цвет — не покрашены в какой-нибудь безумный цвет. Рядом с бровью можно заметить отметины от пирсинга, они же рядом с губой. Тейт закрывает глаза и делает глубокий вдох.

— Как давно? — Тейт кивает на телефон с трещиной на экране, который Рюко вряд ли отдала по собственной воле.

Можно было сказать "привет". Вежливо улыбнуться. Рассыпаться в сотне восторженных вопросов. Она же максимально практична, впрочем, как всегда. Только вот бьют эти простые слова наотмашь, словно пощёчина. Ни восторга, ни любви, ни дружелюбности, ни... что там обычно записывают в чувства? Простота и пустота, которой так много в никому не нужных диалогах о погоде.

— С тех пор, как её исключительное любопытство и услужливость стали слишком докучать, — Хан вновь улыбается. Разумеется, ослепительно, потому что по-другому он просто не умел. Ну и не хотел показывать, что в нём всё ещё звучали отголоски некогда клокотавшей злости.

Тейт была его отражением. Лёгким, простым, неброским. Появившимся в его жизни совершенно случайно. Просто в один момент оказавшаяся среди других людей, тихая и незаметная, абсолютно теряющаяся в толпе, способная в полностью чёрном наряде слиться с белоснежной стеной. Хан бы и не обратил на неё внимание, не протяни она ему однажды на брошенный вскользь вопрос нож. С чуть грустной улыбкой, будто говорившей "я могу тебе помочь?".

Потом уже, спустя время, Хан понял, что эта девчонка может всё, нужно лишь придать ей чуть-чуть уверенности. В толпе — никто, тень. Наедине — человек, способный на спор переночевать на кладбище, спуститься в катакомбы или помочь починить мотоцикл. Менялась длина волос: от косичек до почти мальчишеской стрижки, но не менялся упрямый, жесткий, почти мужской, как принято говорить, характер.

Хан помнил её именно такой. Способной прийти на помощь. Позвони в ночи и в ответ услышишь: "ну что с вас взять... в июле мои уезжают, заваливайтесь, будем добивать ваши костюмы и палки, обмотанные изолентой". Тёплой, милой, мягкой, даже когда карие глаза становились от немой злости почти чёрными. Их прощание прошло тихо.

"Ты уезжаешь?"

"Да..."

"До встречи?"

"Прощай..."

Пальцы выстукивают привычный мотив, потому что французский счёт не спасает. Тейт разглядывает человека, о существовании которого честно пыталась забыть, но не могла, невольно сравнивая всех с ним. Просто это происходило на автомате. Такой взгляд, такое действие. А Хан бы сделал так, а он бы сказал то-то. Поначалу Тейт даже думала, что сделала бы, появись он вдруг на пороге, спустя столько лет. Сейчас Хан сидел напротив. Улыбался. В белой рубашке, в свитере, с шарфом, перчатки на столе рядом с телефоном. Мерзкий червячок в душе подсказывал, что одни только его перчатки стоят дороже, чем всё, что надето на ней.

Когда прошло три года, Тейт погрузилась в жизнь, потому что вся их компания медленно, но верно после школы развалилась. Кто-то уехал учиться, кто-то окунулся в работу, а кто-то просто пропал с радаров. Работа, учёба, быт стали её замкнутым кругом. Ночные прогулки? Снежные битвы? Посиделки, тянувшиеся два, а то и три дня? В прошлом. Посыпанное пеплом, как и образ человека с загорелой кожей, выкрашенными в пепельно-белый волосами и фиолетовыми линзами.

Когда прошло ещё два года в привычном круге появилось письмо на почте с незнакомого адреса. В письме лишь файл, при воспроизведении которого из колонок зазвучал знакомый голос.

"Привет. Как ты там? Хотелось бы верить, что всё ок..."

Было что-то ещё, но она уже не слышала. Прыгая до этого на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы, Тейт замерла. Застыла, оглушённая. Как вырезанная изо льда фигурка, над которой занесён молот. Замедленное движение, удар и чувство боли, мгновенно встрепенувшееся и расправившее крылья. Тысяча осколков, две... что там любят описывать в книгах? Застывшая на полу фигурка, рассыпавшаяся точно пазл, с единственно целой протянутой к потолку рукой?..

Не думая, действуя на каком-то автопилоте, Тейт поднялась с пола и пошатываясь добрела до кресла. Опустилась. Сделала вдох. Сосчитала до десяти, произнеся "эн" беззвучно, одними губами, а "дис" почти прокричав всё в тот же несчастный потолок. Камень-кулон, привычно скользнувший по коже. Тихий щелчок камеры. Пара фраз и письмо, полетевшее в ответ.

"У меня всё хорошо. Вот, кулон новый..."

Обмен пощёчинами через тысячи километров, разделявших два компьютера. Одно тело застыло под столом, подтянув к груди утянутые джинсами ноги, обхватив их руками и уткнувшись в них носом. Другое, частично прикрытое полотенцем, замерло на краю кровати, уткнувшись лбом в сцепленные ладони.

Всё это было когда-то тогда, давно, не сейчас. Тейт смотрит на официантку, едва не вытанцовывающую у столика. Она пыталась добиться внимания всё утро, но получила лишь чашку почти остывшего кофе. Ему же было достаточно махнуть рукой.

— Как насчёт пасты?

— Настоящие парни не завтракают тостами с джемом?

— Могу заказать тебе салат... — звучит невинно, но воспринимается как пощёчина. Одна из многих. Понятных лишь тем, кто знает всю историю от и до.

Официантка едва ли не раскланивается и удаляется, цокая каблучками. Тейт сидит молча, глядя то на книгу, то куда-то в пространство. Хочется схватить за плечи, встряхнуть, вызвать хоть какую-то реакцию. Чтобы её ноги в чёрных колготках и тёмно-коричневых ботинках поменяли положение. Самое простое строгое платье, палантин, укутывающий плечи. На спинке стула простенькая куртка. Продай Хан свои перчатки, мог бы купить всё это дважды, включая погасший планшет.

— Родина встречает холодным ветром...

— Зато в Италии, верно, солнечно? — голос Тейт вежливый, слегка заинтересованный, но не более того, что положено по этикету. Вновь словесная пощёчина.

Хан с детства любил Италию, знал её историю, учил итальянский четвёртым языком, а последние два года провёл почему-то в Ирландии. Делал фотографии, участвовал в мероприятиях, выпивал по вечерам в пабах. Участвовал в фотосессиях, когда наличка подходила к концу. Удача, одна сплошная золотая полоса, хотя родители наверняка уверены, что он прилежно учится, вгрызаясь в гранит науки.

— Вы тут как и раньше?

— Без изменений, жителям грешной земли нечем порадовать небесных жителей...

И вновь пощёчина за пощёчиной. Слово за словом, где каждое последующее режет сильнее и больнее предыдущего. Хан не так представлял себе всё это. Совсем не так. С того самого момента, когда любые новости с далёкой родины стали вызывать раздражение. С тех пор, как ровно неделя ушла на то, чтобы найти "крысу". Рюко, девочку с розовыми волосами, невинными глазами и самым желчным языком, какой только можно было себе вообразить.

"У них там всё ок..."

Я слышала, мне рассказали, я списывалась... всё это сливается в единый монотонный писк, когда Хан протягивает руку, требуя сумку. Бесцеремонно роется в ней. Находит пару писем. Читает переписку в телефоне. Хан разбирается с этим легко и просто, жалея, что не сделал этого раньше.

Горячий чай, принесённый официанткой, обжигает горло. Горчит на губах, потому что проще всего всё списать на чай, чем на внутренние ощущения, которые поделились на два лагеря и частью мечутся внутри, снося всё на своём пути, а частью сидят где-то глубоко, пытаясь понять не сон ли это.

Его рука тёплая и сухая, накрывает её руку, когда Тейт вновь тянется к запястью, чтобы ущипнуть и без того покрасневшую кожу. Убедиться, что всё это — чёртов сон, кошмар. А Тейт всего лишь спит, безбожно опаздывая на собеседование. Не сидит в кафе всё утро, понимая, что очередное место работы накрылось медным тазом, а в завершении всего судьба решила добить, опустив на голову меч.

Хан разглядывает её, пользуясь тем, что Тейт пытается глотать горячий чай. Сидя в самолёте, закрывая глаза, он представлял себе, что увидит. Девочку с косичками в старых потёртых джинсах и свитере? Девчонку-пацанку в камуфляжных штанах и берцах? Красивую, но похожую как капля на сотню других, девушку, встающую на два часа раньше положенного, чтобы нарисовать на своём родном лице кукольное?.. Хан боялся встретить двадцатитрёхлетнюю девушку, которая скользнёт по нему равнодушным взглядом и уткнётся в смартфон. А Тейт, казалось, осталась всё той же шестнадцати-семнадцатилетней.

Тейт сидит перед ним, кажется, ни на сантиметр не подросшая, всё с тем же чуть бледным лицом, горящими тёмными глазами и короткой, небрежно уложенной стрижкой, пестрящей синими прядями. Во взгляде и опущенных плечах безграничная усталость. Она бы идеально вписалась в обстановку последнего посещённого им паба.

Они как отражение друг друга. Одному безумно везёт, другой готов шагать в окно от кажущейся бесконечной череды неудач. Хан прятался от самого себя в постоянных мероприятиях, находился в толпе, чтобы, будучи окружённым океаном людей, не оставаться наедине с самим собой. Красил волосы, потому что ненавидел свой природный цвет. Носил линзы, прокалывал то хрящ, то бровь. Красивый мальчик, почти конфетка, которому каждый первый считает своим долгом заявить о непременной модельной карьере.

Каждый спасался как мог. Тейт погружалась в себя, отгораживаясь от мира. Обрывая контакты с обществом. Не красилась, не носила линз или очков, не покупала яркую желанную одежду. Растворялась, становясь настолько обычной, что напоминала собой воробья, незаметного в осенней листве.

 Хан от удушающих цепей рвался куда глядят глаза, даже если ради призрачного чувства свободы требовалось забрать на другой конец земного шара. Тейт же, в поисках хотя бы глотка свежего воздуха, забилась в тот дальний угол, куда цепи не могли дотянуться. От кого они прятались? От общества? От обязательств? От самих себя?

Злость, кипевшая в нём ещё в электричке по пути сюда, сейчас стремительно разваливалась на кусочки. Осыпалась пеплом. Растворялась, уползая куда-то далеко. Её пальцы, накрытые его ладонью, чуть подрагивали. В глазах Тейт почти бегущей строкой неслись то цифры на французском, то обрывочные слова. Возможно, среди прочих там проносились и "уходи", "исчезни", "пожалуйста, пускай всё окажется сном".

Её ладонь мягкая и кажется обжигающе-горячей, хотя Тейт до последнего будет упираться, говоря, что её руки холоднее льда. Хан прижимает её ладонь к своей щеке. Усмехается над тем, что ещё каких-то полчаса назад, стоя у зеркала в гостинице, думал бриться или нет. Что ругался на итальянском, пытаясь подобрать наиболее подходящее определение к своему поведению.

— Я... мне пора, — её слова, произнесённые едва шевелящимися губами, больше прошёптанные, могли бы стать новой пощёчиной, но нет. Тейт убегает, как делала это всегда. И это вызывает лишь усмешку.

Она торопливо собирается, едва не смахивая со стола планшет и книгу. Путается в палантине, умудряется чуть не прищемить молнией куртки цепочку с кулоном. Тем самым, что так ярко выделялся на размытой фотографии.

Хан собирается не спеша, успевая нагнать её у самого выхода и подхватить под локоть, когда девушка оступается. Вместе они выходят на улицу, где перестала плаксиво поскуливать осень. Тейт оглядывается по сторонам, будто ища путь отступления. Не осознавая того, дует на пальцы. Ветер и правда промозглый, Хан не соврал. Только глядя на её ладони хочется покачать головой, совсем как в детстве.

Недолго думая, Хан берёт её ладонь в свою, переплетает пальцы. Они всегда были друг для друга как отражение. А жить без отражения не самая приятная вещь. За семь лет можно забыть многое, но дорогу к Старому скверу он угадывает безошибочно. Тейт послушно идёт рядом, не пытаясь освободить руку, чему он в глубине души рад. Хан делает вдох и, не глядя на неё, произносит одну короткую фразу.

— Нам о многом нужно поговорить.