feelings

Свежий утренний воздух приносит аромат соленого моря и приятно тормошит волосы на макушке. Перед глазами только бескрайний океан, вдали выглядывающее из-за горизонта солнце и редкие облака, проплывающие медленно по нежно-голубому небосводу. Солнечные лучи отражаются на водной глади и сияют, словно миллионы звезд на ночном небе, ослепляя сидящего на берегу парня. Кихен, устроившись на камне, поджав колени к животу и уложив на них голову, завороженно глядит на подступающие волны, иногда закрывает глаза и прислушивается к шуму прибоя. По обе стороны простирается уходящий на несколько километров вдаль каменный пляж. Гигантские, плоские булыжники, несоизмеримо огромные и кажущиеся будто упавшими когда-то давно метеоритами. Омываемые морской водой долгие годы, они стали совсем гладкими. Где-то виднеются зеленые шапки мха и причудливые водоросли, которые Кихен ворошит пальцами, удивляясь, как же это возможно, что они растут совсем без земли. Ему кажется, что не может быть чувства лучше, чем оказаться наедине с природой, чувствовать себя свободным, погружаясь в окружающие звуки и запахи. Все переживания и тревоги отступают, и уже совсем не важно, что вчера он ругался со своим парнем из-за того, что тот не съездил вовремя на технический осмотр для автомобиля и сейчас они оказались у черта на рогах со сломанным транспортом и почти без еды.

Кихен вздыхает тяжко, услышав из-за спины мерные шаги и лязг чего-то металлического. Расслабляющее одиночество нарушено, и уже совсем не получается отвлечься от навязчивого чувства вины и обиды одновременно. Чангюн, судя по всему, тоже до сих пор обижен, ведь даже не бросает дежурное: «Доброе утро», а лишь спустя всего несколько секунд скрывается за трейлером, вооружившись инструментами. Кихен только изредка слышит тихие матюки младшего и понимает, что успехов в починке у него явно не предвидится. Чувство вины съедает изнутри, ведь сейчас он понимает, что вполне мог вчера выразиться мягче и чуть меньше раз повторить такую нелюбимую Чангюном фразу: «Я же говорил!». Но он ведь действительно говорил, напоминал неоднократно, что, прежде чем ехать так далеко, нужно тщательно все поверить. Сердце разрывается от желания на все наплевать и пойти первым мириться, а гордость твердит, что пока Чангюн сам не придет извиняться, он с места не двинется. Надо будет, останется навсегда жить на этом пляже, ну, а почему нет, вид ведь такой прекрасный.

Гордость, в итоге, перевешивает и Кихен, в очередной раз тяжело вздохнув, откидывается на спину, подставляя лицо согревающим лучам восходящего все выше солнца. Ночью ему почти не удалось поспать, потому что обиженный он ушел из трейлера спать на заднем сидении автомобиля. Все конечности затекли, да и съедающее изнутри чувство тревоги не давало расслабиться. Убаюканный шумом морских волн и пригретый утренним солнцем, он так и засыпает, раскинув руки в стороны.

Просыпается он только когда чувствует, как ног касается холодная вода, и тут же подскакивает в испуге, не сразу замечая присутствие Чангюна. Тот лишь тихо посмеивается, а Кихен, бросив на него недовольный взгляд, фыркает и укладывается на бок, поджав ноги, демонстративно повернувшись спиной.

− Долго еще будешь обижаться? – голос Чангюна звучит не грубо, а скорее снисходительно. Он мягко тыкает Кихена в бок, ожидая хоть какой-то реакции, но тот лишь отодвигается еще дальше и молчит, насупившись.

− Не лучшая идея спать на берегу. А если бы проспал прилив? Так и утонуть недолго.

В ответ снова молчание, и Чангюн в очередной раз задается вопросом, а точно ли он тут младше, но вслух его не произносит, иначе придется умолять о прощении на коленях до конца своих дней. Время пускать в ход тяжелую артиллерию. Устроившись рядом, он предусмотрительно крепко обнимает Кихена со спины и, чтобы предотвратить попытку вырваться, закидывает ногу на его бедро. Старшего словно током ударяет от таких теплых прикосновений, сердце наполняется нежностью, и где-то в глубине души он уже готов простить все на свете и просто наслаждаться близостью, но отчетливо чувствует, что Чангюн собирается что-то сказать, и покорно ждет, изображая вселенскую обиду.

− Я, вообще-то, извиниться пришел, − шепчет на ухо томным голосом, запуская по телу волну мурашек. Вслепую пытается взять за руку, по пути случайно задевая пальцами чувствительную грудь, чем заставляет содрогнуться. Ловит, наконец, чужую ладонь, и снова прижимается ближе, сокращая минимальное расстояние между ними. − В следующий раз обязательно прислушаюсь к твоим советам, прости меня.

Кихен одновременно чувствует облегчение и болезненный укол совести. Каждый раз после ссоры он думает о том, что будь он чуть сдержаннее, половины из случившихся когда-либо можно было избежать, или хотя бы не доводить до ситуаций, когда напряжение в воздухе можно ощутить физически. Парень чувствует, как краснеет и крепче сжимает ладонь возлюбленного в своей, переводит дыхание и силится собраться с мыслями.

− Ты меня тоже прости. Я мог бы выражаться помягче, просто вспылил. Мне правда жаль, − всхлипывает тихо, сам от себя не ожидая. Прячет лицо, в очередной раз стыдясь своей чувствительности и зажимается, нервно прикусывая губу почти до крови.

Чангюн не отвечает, только медленно поглаживает сначала ладонь, постепенно перемещаясь к предплечью. Лежать на камне без подстилки неудобно и больно, еще и прохладно становится, когда взошедшее солнце скрывается за облаками. Свежий морской бриз забирается под одежду, заставляя мелко содрогаться и прижиматься ближе друг к другу в попытках согреться. Тишина расслабляет, помогая забыть о плохом, а нежность пронизывает сердца, и хочется смеяться над собой, что умудрились поругаться из-за такой глупости. Они уже не дети, чтобы обещать друг другу больше никогда не ссориться, оба прекрасно понимают, что в следующий раз обязательно так же поцапаются из-за ерунды, а затем так же кто-то первый придет извиняться, согреет трепетными объятиями, и все забудется как страшный сон.

− Hold back the river, let me look in your eyes, − Чангюн шепотом напевает строчки из любимой песни, опаляя ухо Кихена своим дыханием. В ответ слышит тихий смешок и ослабляет объятия, чтобы позволить старшему сделать то, о чем он его просит.

Кихен поворачивается и заводит руку за спину Чангюна, с трепетом смотрит в его глаза, мягко улыбаясь. Кажется, что его улыбка способна осветить путь в самую темную ночь и согреть в самую холодную зиму.

− Знаешь, что окончательно заставило меня первым пойти извиняться? – Чангюн давит хитрую улыбку, запуская свободную руку в волосы Кихена и мягко перебирая пальцами непослушные локоны.

− Скажи честно, что оголодал. Ты же беспомощен, − Кихен показательно хмурится, не разрывая зрительный контакт.

− Ну, не без этого, конечно, − сразу получает болезненный щипок под лопаткой, но смеется заливисто, а потом снова серьезнеет, томно заглядывая в чужие глаза, и продолжает, – но по-настоящему я изголодался по твоим губам.

Кихен улыбается, театрально закатывает глаза и не успевает опомниться, как чувствует чужие горячие губы. Чангюн не церемонится и жадно сминает его губы, прижимая крепко к себе, запускает руки под одежду, выбивая воздух из легких прикосновениями к чувствительной коже. По телу Кихена словно разряды тока пускают, хочется скулить от одного только ощущения властной хватки. Сильные руки крепко притягивают за поясницу, заставляя прогнуться, отчего положение становится еще более неудобным. Кихен хватается за плечи Чангюна, словно боится потерять равновесие, когда тот нагло запускает свой язык в его рот и по-хозяйски проводит им по внутренней стороне губы.

Кажется, что руки младшего одновременно везде. Горячо поглаживают поясницу, через секунду уже грубо сжимают ягодицу, следом спускаясь ниже, ласкают внутреннюю сторону бедра, провоцируя у Кихена рваные выдохи в поцелуй. Чангюн задает безумный темп, то прикусывая нижнюю губу и с силой оттягивая ее, то, словно извиняясь за это, мягко проводит по ней языком, попутно блуждая руками по шее, спине и бедрам старшего. Кихен не поспевает за ним, то и дело содрогается от будоражащих прикосновений. Чувствуя себя при этом безвольной куклой в чужих руках, он получает от этого совершенно нездоровое, но безумное удовольствие.

Чангюн давит на плечо Кихена, заставляя его лечь на спину, нависает сверху, и тот, размякший от властных, напористых поцелуев, повинуется и заводит руки за шею, притягивая к себе. Но Чангюн его руки отнимает, хватает за запястья и прижимает к камням пляжа, заглядывает в глаза с садисткой полуулыбкой, рассматривая раскрасневшееся лицо старшего. Издевается, делая вид, что собирается снова приблизиться для нового поцелуя, и отстраняется, наблюдая за скоро появляющимся разочарованием на лице возлюбленного. У Кихена не хватает сил, чтобы злиться, и он лишь умоляюще смотрит, маняще размыкая припухшие от грубых поцелуев губы. Чангюн не сдерживается и снова целует, коленом отводит в сторону бедро Кихена. Отпускает одну руку и снова забирается под одежду, поглаживая подтянутый живот и медленно, дразня поднимается выше. Кихен не теряет возможности и возвращает ладонь на шею Чангюна, пальцами касается самых чувствительных точек и ощущает, как тот содрогается и теряет контроль над ситуацией буквально на несколько секунд. Но его тут же опять прижимают к холодному камню и обезоруживают суровым взглядом.

− Значит, хочешь по-плохому, – ясно обозначает правила игры Чангюн грубо потираясь коленом о чужое возбуждение. Кихен рвано выдыхает, запрокинув голову, пальцы начинают неметь от крепкой хватки, а по телу пробегает волна мурашек от ощущения собственной беспомощности.

Чангюн впивается зубами в шею Кихена, после этого сразу же зализывая укус. Он втягивает губами бархатную кожу, наслаждаясь ее мягкостью, при этом с садистским удовольствием слушая, как старший давится стоном. У Кихена перед глазами словно вселенные взрываются, когда Чангюн отстраняется и прохладный ветер морозит влажную кожу. Он испытующе смотрит в глаза, не позволяя совершить ни единого действия руками, а Кихен подается бедрами вперед, пахом касаясь его колена, и сдавленно хрипит, стараясь спровоцировать. Чангюн не выдерживает, ослабляет хватку на руках, требовательно впивается в губы, сразу же проникает языком в рот. Едва удерживая равновесие, он содрогается от горячих прикосновений, чувствуя, как чужие руки забираются под футболку, оглаживая поясницу. Он упирается локтями, не в силах держаться на весу, пытается целовать все так же неистово, но чувствует, как Кихен захватывает инициативу, сминая его губы своими и блуждая руками по уже оголенной коже спины. Чангюн даже не заметил, как Кихен успел стянуть с него футболку, оставив по пояс раздетым.

Теперь уже руки Кихена блуждают по всему телу, он разрывает поцелуй перемещаясь губами на шею Чангюна, слабо прикусывает кожу и постепенно спускается ниже, в то же время нежно касаясь пальцами его спины. Младший окончательно сдается, когда чувствует напористые, влажные поцелуи в опасной близости к своим соскам, обмякает в чужих руках, позволяя уложить себя на спину. Кихен, усевшись на его бедра, нагло елозит задницей по паху, параллельно играясь языком с отвердевшей горошинкой соска.

Их секс всегда похож на борьбу, но примирительный – особенно. Словно каждый старается захватить ведущее положение, то ли таким образом извиняясь за свою ошибку, то ли вымещая накопившуюся злость. Нельзя сказать, чтобы им это не нравилось, даже наоборот, но иногда становилось страшно от мыслей, как далеко они вообще способны зайти.

Чангюн, вымотанный починкой автомобиля, явно уступает Кихену сейчас, и кажется уже готов принять факт своего сегодняшнего положения снизу, но у старшего совсем другие мысли на этот счет. Он спускается поцелуями все ниже, проводит языком по напрягшемуся прессу, вызывая у Чангюна рваные выдохи и отчаянное желание снова повалить Кихена на землю и в буквальном смысле вытрахать всю дурь. Но Кихен отстраняется и испытующе, с хитрым прищуром смотрит сверху вниз. Чангюн прекрасно знает, что значит этот взгляд, а потому мысленно готовится к худшему.

− Смотреть, но руками не трогать. И не издавать никаких звуков, − диктует свои условия Кихен. − Ослушаешься или отведешь взгляд хоть на секунду – я уйду.

Чангюн чуть не выдает опрометчивое: «Могло быть и хуже», но тут же осекается, лишь кивая в ответ. Зная нрав Кихена, он действительно не потерпит нарушения установленных им правил и в самом деле уйдет, оставив его прямо здесь, на камне, самостоятельно решать проблему своего уже каменного стояка.

Еще несколько секунд Кихен сурово смотрит Чангюну в глаза, убеждаясь в осознании установленных ограничений, а затем медленно начинает раздеваться. Сначала снимает футболку, бросает ее в лицо младшего, закрывая обзор, и хихикает, когда видит судорожные попытки убрать с лица мешающую тряпку, как бы не засчиталось «нарушение». Предмет одежды с силой отброшен на пару метров в сторону, и Кихен снова смотрит в глаза младшего, одобрительно ухмыляясь. Затем он слишком неторопливо расстегивает пряжку ремня, вытаскивает его целиком и складывает пополам, протягивая в руки Чангюну.

− Тебе это пригодится, − Кихен, изучая взглядом непонимающее выражение лица младшего, выжидает несколько секунд и затем продолжает, − речь только про руки.

Чангюн в ответ лишь ухмыляется, удивляясь в очередной раз извращенности своего возлюбленного, и покорно принимает в руки ремень. Он разглядывает обнаженную грудь Кихена и уже чувствует невыносимое желание прикоснуться к ней, погладить впалый живот, вобрать в рот вставшие от возбуждения и холода соски, но тут же дает себе воображаемую пощечину и старается перевести взгляд на чуть менее заводящие части его тела. Завороженно глядит на тонкие предплечья и снова ловит себя на желании целовать каждый сантиметр бархатной, бледной кожи, иногда оставляя на ней болезненные укусы. Невозможность касаться такого манящего, любимого тела превращается в пытку уже сейчас, и он чувствует на себе хитрый, удовлетворенный взгляд Кихена, чуткость которого позволяет читать Чангюна как открытую книгу.

− Напоминаю, что руки ты держишь при себе, − дразнится старший, только распаляя еще сильнее.

Чангюн уже готов сорваться, а потому с силой впивается пальцами в ремень, зажмуривается, но тут же размыкает глаза, вспоминая условия, в ужасе смотрит на Кихена в ответ, умоляя всех существующих богов, чтобы тот не заметил. И он действительно не замечает, или только делает вид, что не заметил, и продолжает раздеваться. Он приспускает узкие джинсы, а затем выпутывается из них, поочередно приподнимая обе ноги, не упустив при этом возможности коленом коснуться паха Чангюна, а после наигранно извиниться, будто это была неожиданная случайность. Младший еле сдерживается, чтобы не застонать в этот момент, ведь возбуждение уже накатывает с невыносимой силой, а Кихен только продолжает издеваться, потирая руками его член через плотную ткань. Он запрокидывает голову, при этом косясь на старшего, и встречается с ним взглядом ровно в момент, когда тот сжимает возбужденную плоть, и едва не давится стоном, в последнюю секунду уже буквально закрывая себе рот обеими руками.

Кихен, видно сжалившись, расстегивает ремень на его джинсах и спускает их до колен, сразу же нависает сверху, и невесомо касается губами щеки.

− Хороший мальчик, − томно шепчет в самое ухо, опаляя его горячим дыханием, а затем прикусывает мочку, оттягивая ее зубами в сторону.

Чангюн чувствует, что Кихен возбужден не меньше, когда тот прижимается совсем близко, и влажные от смазки боксеры касаются его живота. Невыносимо сильно хочется притянуть его к себе и увлечь в страстный, долгий поцелуй, но поставленные ограничения разрешают лишь впиться пальцами в холодный камень и терпеливо ждать продолжения.

Кихен отстраняется и снова обезоруживает Чангюна возбужденным, томным взглядом. Продолжая смотреть прямо в его глаза, он стягивает с себя единственную, оставшуюся часть одежды, высвобождая свой сочащийся смазкой член. Боксеры летят прямо в воду, которая подступает тем временем все ближе и ближе к потерявшим себя друг в друге парням.

Чангюн может лишь шипеть, собирая в себе последние силы, чтобы не сорваться и не нарушить условия. Он блуждает взглядом по телу возлюбленного, умоляюще смотрит в глаза, надеясь на помилование, вдруг Кихен сжалится и разрешит себя коснуться, увлечь в поцелуй, которого Чангюн так жаждет, но тот непреклонен. Он лишь в очередной раз ухмыляется, приближается, словно собирается прильнуть к губам, но только щелкает по носу, снова отстраняясь. Чангюн на выдохе закатывает глаза и изо всех сил впивается ногтями в камень, стараясь болью заглушить накрывающее возбуждение.

Кихен перебрасывает ногу через бедро Чангюна и разворачивается к нему задом. Заводит одну руку за спину, сильно сжимает свою ягодицу, оставляя на ней красные следы от пальцев. Он нарочито пошло облизывает указательный палец, и Чангюн видит, как тонкая ниточка его слюны тянется от губ. Он снова заводит руку за спину и проникает одним пальцем в себя, издавая громкий, возбуждающий стон. Младшего ломает изнутри от невыносимой близости и полной недоступности, так что он молча смотрит на то, как Кихен медленно растягивает себя, при этом постанывая уж слишком театрально.

Спустя несколько минут он добавляет второй палец и уже прогибается в пояснице, постанывает только громче, а когда начинает разводить два пальца в стороны внутри себя, вовсе укладывается на грудь, больше не в силах держаться на одной руке. Для Чангюна его стоны становятся единственным звуком, который существует вокруг. Он не слышит шума прибоя, завываний ветра, шелеста листьев, только выбивающие последний воздух из легких хриплые звуки, издаваемые возлюбленным, находящимся в экстазе. Ему безумно хочется схватиться за упругую ягодицу, заменить чужие пальцы своими и медленно, осторожно растягивать, успокаивающе шепча на ухо ласковые слова, и упиваясь наслаждением слушать несдержанные стоны.

Кихен еще некоторое время изводит Чангюна, демонстративно выгибаясь, выстанывая его имя и умоляюще заглядывая через плечо в его глаза. Провокация не проходит, но младший уже на пределе, и чувствует, что еще несколько секунд созерцания такого зрелища, и даже его стальные нервы не выдержат. Он думает, что вот сейчас точно сорвется и повалит Кихена на землю, невзирая на все установленные ограничения, когда тот, наконец, медленно достает из себя пальцы и снова разворачивается лицом. Его щеки налились краской от нахлынувшего возбуждения, он с трудом удерживает равновесие, а потому упирается руками в грудь Чангюна, рвано переводя дыхание. Младший смеряет его взглядом, задерживаясь на подрагивающем члене, спускается ниже, разглядывая покрасневшие колени, на коже которых остались вмятины.

Кихен поднимается, устремляя на Чангюна томный взгляд, чуть приоткрыв рот и склонив голову. Он опирается руками позади себя, прогибаясь в спине и открывая вид на подтянутый живот, широкую грудь и стройные бедра. Чангюн едва удерживает себя от опрометчивого желания коснуться, провести пальцем по колену, а затем выше, приближаясь к чувствительной коже на выступающей тазовой косточке. Кихен одним движением, слишком внезапно, стягивает с Чангюна боксеры, и тот рвано выдыхает, чуть ли не срываясь на стон, когда чувствует теплые прикосновения. Кихен несколько раз проводит пальцами, зажатыми в кольцо, по всей длине, а затем, придерживая у основания и бросая на младшего очередной томный взгляд, медленно начинает насаживаться, запрокидывая голову назад и издавая глубокий, низкий стон от пронизывающей боли вперемешку с наслаждением. Чангюн в этот момент сильно закусывает губу, стараясь сдержаться, сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь почти до крови, но все равно тихо постанывает, выдыхая. Кихен, явно, слишком увлечен собственными эмоциями, чтобы это заметить. Когда он насаживается до конца, то медленно переводит взгляд на Чангюна, изучая его лицо, на котором буквально написано, что больше терпеть он не может.

− Даже не воспользовался возможностью, − Кихен кивает на лежащий рядом ремень. – Я в тебе разочарован.

Чангюн прекрасно понимает, что старший лишь дразнится, распаляет его. Он поддается на провокацию, тут же хватая ремень и запястья и с силой сжимает их, приближается к шее и пошло проводит по ней языком, а Кихен только для вида несколько раз дергается, будто пытаясь вырваться из крепкой хватки.

Чангюн хитро улыбается, глядя прямо в глаза Кихена, ловит в них тонкую нотку страха, смешанного с предвкушением. В одно мгновение руки старшего оказываются связаны ремнем за спиной, а сам он повален на спину. Пряжка ремня болезненно впивается в поясницу, заставляя выгибаться, а Чангюн даже не дает ему времени опомниться, тут же входит до конца, выбивая из легких последний воздух. Он смотрит пристально, не отрываясь, слегка наклоняет голову, а затем слишком бережно и осторожно убирает прядь волос, упавшую на лицо Кихена.

Кихен не перестает поражаться, как Чангюн умудряется нежничать после того, как буквально несколько секунд назад грубо связал его руки ремнем и повалил на жесткий камень. В его взгляде читается желание подчинять и доминировать, но его действия говорят об обратном. Грубые движения контрастируют с нежными поцелуями в уголок губ, а ласковые прозвища с проникновением без должной подготовки и испепелением при этом полным желания взглядом.

− Теперь мои правила, − нежно поглаживая щеку Кихена, начинает Чангюн. – Ты не издаешь ни звука. Ослушаешься, − он издевательски в этот момент пародирует голос старшего, − и я, конечно, не уйду. Но ты точно об этом пожалеешь, будь уверен.

Кихен на это лишь закатывает глаза, но покорно молчит. Руки начинают затекать от неудобного положения, но он вида не подает, лишь бы не тешить Чангюна только сильнее. Еще несколько секунд невыносимо возбуждающего зрительного контакта и младший начинает двигаться. Он совершает толчки медленно и плавно, придерживая Кихена одной рукой за талию. Он хочет видеть и чувствовать каждую эмоцию Кихена, зная, как сильно тот обожает слушать чужие стоны и издавать их самостоятельно, и потому эта игра кажется Чангюну чем-то незаконным. Он медленно выходит почти до конца, а затем резко, с силой проникает внутрь, предвкушая услышать снова прекрасный, чарующий голос Кихена, но этого не происходит – старший держится изо всех сил. Для Чангюна желание сделать так, чтобы Кихен обязательно нарушил правила, становится основной целью. Он срывается на бешеный темп, со всей силы вдалбливая Кихена в каменистую поверхность, каждый раз задевает заветную точку, входя на всю длину, резко, быстро, не давая даже отдышаться. Кихен запрокидывает голову, ударяясь затылком о твердую поверхность из-за резких движений, но не издает ни единого звука, прекрасно зная, что именно этого от него и ждут. Пальцев на руках он уже не чувствует, а бедра сводит судорогой так сильно, что становится больно.

Чангюн быстро понимает, что долго Кихен в таком положении не продержится, а потому, обхватив руками старшего за поясницу, переворачивается вместе с ним, позволяя ему снова занять положение сверху. Придерживая за бедра, насаживает его на свой член, следом распуская ремень. Когда Кихен оказывается освобожден, он начинает самостоятельно двигаться, уже полностью забывая об установленных правилах, громко постанывает и шипит, когда Чангюн подается бедрами вперед, углубляя проникновение.

Оба находятся на пределе, выдыхают рвано в унисон, Кихен содрогается от каждого прикосновения и тихо, сквозь стоны удовольствия, проговаривает:

− Я больше не могу… Я сейчас…

Он тянется рукой к своему члену, но Чангюн его опережает и быстро проводит по всей длине, несильно сжимая. Пальцем оглаживает головку, а затем еще несколько раз надрачивает, и Кихен с громким стоном изливается ему на живот, тут же падая вперед, опирается на локтях и рвано выдыхает. Чангюн еще несколько раз толкается в податливое, расслабленное тело и с громким выдохом кончает внутрь. Обнимая Кихена за поясницу, он завлекает его в страстный поцелуй, прикусывает его губы, водит по ним языком, а тот лишь повинуется, не в силах полноценно ответить. Кихен выдыхает рвано, стараясь восстановить сбившееся дыхание, а сделать это находясь в крепких объятиях оказывается почти невозможно. Колени ноют так сильно, на них обязательно останутся синяки. Кихен валится на бок, утягивая за собой и Чангюна, и утыкается носом в его грудь, попутно медленно покрывая ее невесомым поцелуями.

Разгоряченные тела обдает ветер. Чангюн дотягивается до лежащей неподалеку футболки и накрывает их обоих ею, словно это может хоть как-то спасти от пронизывающего холода. Мягко целует Кихена в макушку, поглаживает его талию и поясницу, а старший едва не мурчит от удовольствия. Прикосновения согревают и их тепло разносится по всему телу, по спине пробегают мелкие мурашки, а сердце трепещет так, словно им снова по пятнадцать и только что произошел первый поцелуй в их жизни.

Кихен приподнимает голову, потирается носом о шею Чангюна, целует ее влажно, но очень нежно, и его тут же крепко сжимают. Объятия Чангюна словно теплое, тяжелое одеяло: согревают и успокаивают. Щеки алеют от нахлынувшей нежности, и уже кажется, что можно вечно пролежать на холодном камне, главное в его руках. Чтобы слушать, прислонив ухо к груди, его учащенное сердцебиение и ощущать слабые, ленивые поглаживания, кроткие поцелуи.

Ощущение свободы наедине с морем – это прекрасно, но такая необходимая близость, неописуемая нежность, да и сама возможность просто находиться рядом с любимым человеком перевешивает в разы. Кихен вздыхает, когда эта мысль посещает его голову и только сильнее прижимается к Чангюну, продолжает покрывать поцелуями его ключицы.