Удержаться

Умирать не страшно. И даже — удивительно — практически не больно. Наверное, это оттого, что Шепард умирает не впервые и знает, каково это: когда кости болью прошибает насквозь, как электроударом, когда внутренности плавятся от кипучего жара, когда импланты шипят, с треском выбрасывая энергию прочь. А может быть, оттого, что Шепард собственную жизнь приходится перепроживать заново, как в симуляторе.

Воспоминания, размытые и шумные, как испорченные файлы на едва уцелевших носителях, всплывают нечёткими кадрами, короткими беззвучными гифками и фразами, неуместно громкими, как звук рекламы где-то среди сотен вкладок экстранета.

Шепард смотрит, видит и понимает, что целая жизнь — способность дышать и двигаться, говорить и чувствовать — зиждилась, пока ещё зиждется, на трёх китах (совсем как Земля в воображении древних людей). И эти три кита: фамилия, корабль, пилот.

Шепард. «Нормандия». Джокер.

Шепард — это универсальный код доступа к любым местам, к любой информации. Совершенная программа взлома. Заслышав эту фамилию, враги кидаются или в бой, или в бегство, что в любом случае означает выигрыш.

«Нормандия» — это дом. Лучший корабль с лучшим экипажем из тех, на которых когда-либо доводилось служить. Лучшее место, где доводилось жить. С лучшими соседями: почти семьёй.

А Джокер… Джокер — тот, кто всегда рядом, во встроенной в скафандр гарнитуре, припадает на ухо с дурацкими шуточками, связывает с начальством или отсылает рапорта. На Джокера всегда можно положиться. Доверить ему свою жизнь.

Без Джокера — думает Шепард — им не удалось бы дойти до конца (а конец уже близок). Без Джокера — вспоминает Шепард с кислой усмешкой, морщась от боли в скуле, — они бы подорвались на вулкане, спасая Лиару Т’Сони, и жатва уничтожила бы всех ещё пару-тройку лет назад.

Джокер. «Нормандия». Шепард. В этом треугольнике — вся плоскость жизни.

Сейчас уже не вспомнить, как сложился такой треугольник, а память, какая-то лживая, словно подтёртая чьей-то властной рукой, как назло не торопится запускать воспоминания. Но Шепард из без них вычисляет вершину: «Нормандия». Сперва был корабль, обожаемый и пилотом, и коммандером, потом — всё остальное.

Шепард с подозрением глядит на СПЕКТРа на борту «Нормандии», Джокер озвучивает свои опасения вслух, приправляя изрядным ядом, и Шепард усмехается, пускай и стремится спрятать эту усмешку за подчёркнуто-осуждающим тоном.

Джокер признается в личной верности новому капитану и стопроцентной верности всего личного состава «Нормандии» — и Шепард, всё ещё пребывая в смятении после неожиданной отставки Андерсона, благодарно сжимает его плечо.

Шепард пытается изучать состав аккуратно: невзначай составляет компанию кому-нибудь в столовой, с любопытством слушает разговоры с высоты своего мостика, с интересом наблюдает за чьей-нибудь работой. Но с Джокером где-то прокалывается, и от простейшего вопроса — «Джокер, а как ты попал в пилоты всё-таки?» — тот взрывается, как сверхновая. Шепард рычит в ответ. А потом обоим ненадолго становится неловко.

Джокер смеётся перед каждым проходом. От скопления к скоплению, от системы к системе Джокер оборачивается, смотрит в глаза честно-честно и уверяет с лукавой усмешкой: «Не переживайте, коммандер. Мой глаз остр, слух чуток, а рефлексы идеальны. Протащу вас через любой ад в галактике!» А Шепард кивает, ни секунды не сомневаясь в правдивости этих слов.

Шепард и Джокер связаны.

Их связь — наушник в ухе.

— На Эдоле самый сезон песчаных бурь, — обеспокоенно хмурится Шепард, касаясь гарнитуры в шлеме, пока «Мако» готовится к своему первому спуску под новым командованием. — Так что придётся тебе стать моими глазами и ушами, Джокер!

— Можете на меня положиться, коммандер! — Кажется, что Джокер за пультом управления одной рукой отдаёт честь, второй продолжая соединять «Нормандию» и «Мако», и широко улыбается. — Идите на мой голос, и вы не заплутаете.

Их связь — умение вовремя выруливать из тупика, выскальзывать из пасти смерти.

— А вот и наш спаситель, — сипло смеётся Шепард на весь медицинский отсек, когда в него вохрамывает Джокер.

Доктор Чаквас хмурится и резко — может быть, даже слишком — вправляет вывихнутое плечо, так что Шепард прокусывает губу до крови, а потом нарочито громко уходит за обезболивающим, оставляя их вдвоём. Шепард отодвигается, и Джокер почему-то падает рядом, а не на любую свободную койку.

Шепард осторожно потирает ноющие рёбра: молотильщик, конечно, поколотил их изрядно. Вот только «Мако» досталось больше всех: вовремя Джокер считал земные толчки.

— Ты прямо Орфей, — мягко улыбается Шепард, плечом поддевая Джокера, который сжимает руки с такой силой, что, кажется, вот-вот сломает.

— Не шибко лестное сравнение, — кривится Джокер, но руки всё-таки расслабляет. — Только петь не просите, коммандер. Не понравится.

Они глядят друг на друга колюче-насмешливо, а потом Шепард морщится от тянущей боли во всём теле и вздыхает:

— Был миг, когда мне показалось, что это всё. Конец. Если б ты не сказал, куда направлять «Мако» и пушки… Мы, считай, на твой голос шли.

— Я надеялся на это, — тихо признаётся Джокер.

И в ответ на это признание иррационально хочется сжать руку Джокера в самой горячей хватке (даже не уставном рукопожатии!), однако Шепард лишь мягко похлопывает его по пальцам.

Их связь — приказы Альянса, присягу которого они оба когда-то приняли.

— Кажется, снова вы решаете все проблемы Альянса, коммандер! — с треском устало посмеивается в динамиках Джокер, устанавливая связь с адмиралом Хакетом.

Шепард отмалчивается, мучительно хмурится, выслушивая приказ так, как полагает солдату, а когда сеанс связи заканчивается, зачем-то тащится тяжёлым шагом через БИЦ к Джокеру, хотя проще переслать новые вводные на комм.

— Хочу заметить, коммандер, — замечает Джокер, вводя координаты на панель управления, — что вы стоите всех войск Альянса. Они бы и нашу «Нормандию» без вашего желания не поймали, и на «Цербера» в жизнь бы не вышли. Альянс держится исключительно на вас.

— А я держусь только благодаря тебе, Джокер, — неожиданно даже для себя обессиленно признаётся Шепард и тут же закашливается: связки словно рвутся от предельного натяжения.

Джокер оборачивается, и вид у него такой растерянный, будто бы он только что потерял новенькую остроту в адрес Альянса.

Джокер и Шепард связаны, пожалуй, чем-то большим, чем Альянс, Жнецы и «Нормандия» — Шепард только сейчас осознаёт это, понимает оголившимися обрубками оставшихся чувств, не сгоревших в войне и отчаянии.

Шепард вталкивает Джокера в спасательную капсулу «Нормандии SR-1», не потому что капитан последним покидает гибнущий корабль, не из остатков человеколюбия и героизма и даже (хорошо, сейчас Джокер не слышит!) не потому что Джокер отличный пилот, а потому что откуда-то знает: «Нормандию» можно собрать заново (да, на это уйдёт не один год работы, но и чертежи никто не уничтожал), можно собрать заново команду, даже Шепард новеньким телом обзавестись может — как выясняется позднее — только Джокера заново не соберёшь. А без него они с «Нормандией» не выкарабкаются.

Шепард без Джокера не выкарабкается.

Зато Джокер точно знает, что предел человеческих жизней — одна; вторая — уже перебор. Наверное, поэтому всегда провожает капитана из своей кабины взглядом преданного пса и немой просьбой возвращаться. Всего лишь возвращаться, без единой царапины или с ранениями, из живых или из мёртвых — уже совершенно не важно.

Просто когда Джокер управляет «Нормандией», а Шепард стоит за его плечом и в кулак покашливает от неуместных и временами плоских шуток, в мире как будто всё встаёт на свои места.

Но больше — не встанет.

Шепард больше ступит на палубы «Нормандии», а мир — не станет прежним.

Шепард умирает не впервые, но впервые понимает это, слыша грохот разрываемых конструкций, треск разрушающихся механизмов Жнецов, и из последних сил вдыхая вязкий прогоревший насквозь воздух; впервые сердце стучит в груди так отчаянно, словно стремится в последние секунды прогнать кровь за все непрожитые годы. И непослушная рука, почти сожжённая ударом тока, привычным жестом касается гарнитуры в ухе.

Шепард в чудеса не верит и ни на что не надеется. Гарнитура отзывается царапающим гаснущий слух треском.

— Джокер… — бормочет Шепард из последних сил немеющими губами. — Джокер, приём.

В ответ гарнитура трещит, больно укалывая искрами ухо, ослабевшая рука падает на обломок Жнеца, а Шепард почему-то улыбается. Так глупо, так несерьёзно улыбается, глядя в надвигающуюся бездну, сияющую мириадами неисследованных галактик.

Когда Джокер слышит слабый шёпот в ухе, то немедленно лишает себя почётного звания лучшего пилота «Альянса», которое давным-давно сам себе присудил: мало того, что не спас капитана, так ещё и посадку совершил настолько жёсткую, что словил слуховые галлюцинации. Джокеру хочется смеяться над собой, хочется ругать себя и совсем не хочется думать, что он только что совершил буквально фантастический проход за секунду до повреждения ретранслятора, спас «Нормандию», спас команду — но не коммандера.

Системы связи и навигации вышли из строя. СУЗИ не отвечает. Не отвечает вообще никто. Джокер сжимает руку в кулак и жмурится: у коммандера всё получилось так, как задумывалось. Только от этой мысли почему-то свербит в горле хуже палёного пойла.

Пошатываясь, Джокер поднимается с кресла. Маленькими почти приставными шагами передвигаясь вдоль стен накренившейся «Нормандии», он активирует контрольную панель, открывает аварийный выход и замирает на ступеньках.

Здесь тихо… так тихо, как бывало только в детстве, когда мама читала ему сказки на ночь, так тихо, как, должно быть, где-нибудь в лучших мирах — не в этом, гибнущем от жатвы Жнецов.

Джокер сам не понимает, зачем недоверчиво касается наушника: прекрасно ведь понимает всю напрасность этого дела! Рушатся системы, взрываются ретрансляторы, гибнут Жнецы, расстояния становятся непреодолимыми — сквозь такие помехи услышанным оказаться сложно, а получить ответ того сложнее. Но Джокер шепчет:

— Я здесь… Шепард. Приём.

В наушнике — лишь оглушительный треск. Джокер качает головой, приваливается плечом к горячему боку «Нормандии» и смотрит в лазурно-голубое небо, какого видел уже давным-давно, улыбаясь до болючих слёз.

В тягучую, молчаливую, мерцающую сотнями неисследованных звёздных скоплений, среди которых так хочется затеряться, бездну сторонней помехой врывается мужской голос. Он, тихий, искажённый помехами, среди мелких скоплений вдруг взрывается новой галактикой, и тело, обжигаясь о рождающиеся и гаснущие звёзды, рвётся ему навстречу.

— Я здесь… Шепард. Приём.

И Шепард делает вдох.