— Давай, когда разлюбим друг друга, перекрасим волосы? — Баджи улыбается, глядя на Чифую полным любви взглядом и перебирает его иссиня-черные волосы пальцами.
— То есть, никогда? — Чифую дарит ему улыбку в ответ, перехватывая чужую руку и крепко сжимая в своей.
— То есть, никогда. — Констатирует Баджи, ставя ударение на последнее слово и прижимаясь своим лбом ко лбу Чифа.
***
Проливной дождь превратил маленькое кладбище в настоящее болото. Узкие проходы между могилами испещрены лужами, а вода в них стоит по щиколотку. Шум дождя разбавляет лишь хлюпанье насквозь мокрых кроссовок и шелест плаща. Чифую бредет по кладбищу, опустив взгляд себе под ноги. Он поник даже сильнее, чем одна единственная красная роза в его руке. Дождь поломал ее лепестки, оставив лишь парочку, что тоже держались на последнем издыхании.
Он останавливается рядом с аккуратным, небольшим надгробным камнем. Ветер разбросал по сторонам уже погибшие цветы, так же принесенные Мацуно на прошлой неделе.
Кейске Баджи
03.11.1990 — 31.10.2005.
— Я снова не смог донести тебе цветы в целости, — Чифую усмехается, присаживаясь к могиле и бережно укладывая на надгробие едва живой цветок. — Видела бы твоя мама, мне бы точно влетело.
Он делает небольшую паузу, задумчиво разглядывая надпись, словно в очередной раз сомневаясь в ее реальности. Капли дождя разбиваются о камень, распадаясь на мелкие струйки, что мерно стекают вниз, задерживаясь во впадинках высеченных букв.
— Экс… Пеке Джей скучает. Целый день трется возле твоей фотографии, — он опускает взгляд, и добавляет, уже тише, едва не срываясь на плач. — И я… я тоже очень скучаю.
Чифую делает глубокий вдох и падает на колени, приземляясь прямо в грязную лужу. От удара — больно, от воды — холодно, от проникающих в голову мыслей — страшно.
— Я пришел сознаться, — по щеке скатывается первая слеза, отличить которую от капель дождя помогает лишь ее тепло. Мацуно тянет дрожащие руки к капюшону плаща и впивается пальцами в него, натягивая только сильнее, пряча свое искаженное гримасой горя лицо. Краем капюшона он пытается стереть льющиеся ручьями слезы, но только размазывает их по своему лицу, пока порывы ветра болезненно обдают мокрую кожу, морозя ее до красноты.
Чифую хрипло стонет и стягивает капюшон со своей головы, отбрасывая назад и бессильно роняет руки, усаживаясь на свои пятки. Под пальцами он чувствует мелкие клочки едва живой травы и инстинктивно сжимает ее в руках, едва удерживаясь от того, чтобы не вырвать с корнем и не разбросать по всему кладбищу.
— Я… я думал… — он пытается продолжить, но глотает слова, срываясь на плач. — Я думал, что если нарушу обещание, то смогу тебя разлюбить!
Чифую забирается грязными пальцами в ярко-синие, насквозь мокрые волосы. Черная земля смывается с локонов крупными каплями дождя, стекает на шею, пачкая молочную кожу юноши.
— Это не помогло… — добавляет Мацуно, уже тише. — Я все еще люблю тебя. И буду любить всегда, что бы ни случилось.
Одинокая, последняя слеза, катится по щеке, падая на каменное надгробие, когда Чифую лбом прислоняется к надписи на нем. Мацуно сжимает руки в кулак так сильно, что ногти, впиваясь в ладонь, оставляют на ней кровоподтеки.
— Задрот, — Чифую делает паузу, словно ждет ответа и хищно улыбается. — Я принял решение.
За секунду, не медля ни мгновения, он выхватывает из кармана небольшой перочинный ножик и открывает его, сразу направляя себе в живот. Замах, рывок, сдавленные хрипы, громкий скрежет падающего на камень металла.
— Почему?! Почему ты не даешь мне это сделать?! — Чифую кричит, надрываясь, так громко, что с деревьев разлетаются птицы. Он закрывает руками лицо, кусает свои ладони, чтобы хоть как-то заглушить рвущуюся наружу истерику.
— Ты… Ты не сможешь остановить меня, — шепчет Чифую себе под нос и дрожащими, бледными от озноба руками тянется за ножом снова. Подбирает его, но не в силах удержать, опять роняет, оставляя на своих ладонях мелкие порезы. Промокшее лезвие окрашивается в ярко-красный и приземляется рядом с поникшей розой, которую дождь уничтожил окончательно. Чифую бросает на нее взгляд, горько усмехаясь.
— Мы с ней очень похожи. Умерев однажды, мы не способны зацвести вновь. Она никогда больше не сможет благоухать и радовать глаз своей красотой, а я никогда больше не смогу жить полноценной жизнью, если в ней не будет тебя. — Чифую снова срывается на плач. — Прошу, пусти меня к себе.
Мацуно закрывает глаза. Его рваное, сбившееся дыхание эхом раздается по кладбищу. Помимо звука его вдохов и выдохов — кромешная тишина. Даже редкая птица не шелестит листьями деревьев где-то на высоте. Но Чифую слышит голос. Отчетливо, громко. Такой родной и знакомый, что его просто невозможно спутать. Он слышит обрывки любимых фраз, обещаний, признаний. Этот голос эхом отбивает по барабанным перепонкам и становится физически больно. Но эта боль такая приятная, что Мацуно совсем не хочет, чтобы она прекращалась.
Он снова хватается за нож, но в этот раз направляет его к своему горлу. Руки все еще дрожат от холода и страха, а из глаз опять льются неконтролируемые горячие слезы. Одно ловкое, отточенное движение, словно выученное годами тренировок. Алая, густая кровь стекает по шее, пачкая одежду и капая на землю, надгробие, в лужу. Вода окрашивается пятнами в бледно-красный и кровь расплывается в ней разводами. Рядом приземляется лепесток розы, лодочкой проплывая по воде.
— Твой пацан… идет к тебе, — бездыханное тело валится на бок, придавливая собой медленно дрейфующий лепесток.