Березина | Heimat

Unser Leben gleicht der Reise                      Нашу жизнь сравнить возможно

Eines Wandrers in der Nacht;                       С путешествием ночным.

Jeder hat in seinem Gleise                           На душе у всех тревожно,

Etwas, das ihm Kummer macht.                  Каждый мукою томим.

В голове звучала та песня, что конфедераты напевали перед битвой. Так называемая «Великая армия» отступала, прикрываемая среди прочего остатками швейцарского корпуса, дожило до сегодняшнего дня в котором не более полутора тысяч из первоначальных девяти. Притащенные в этот поход воплощения держались вместе — но не вместе с Францией, что их и притащил. Тот ещё вчера, с Наполеоном и его свитой, перебрался на другой берег, тогда как остальные до сих пор оставались на этом. русские уже атаковали, и приходилось отбиваться почти голыми руками — полагаться оставалось лишь на ружьё в руках, но оно никак не помогало против артиллерии или возомнившего себя Богом императора. Пушки били теперь по многотысячной толпе, вызывая животный страх и провоцируя хаос в и без того разрозненной армии. Даже веками воевавшие государства постепенно рассеялись, а лучше сказать — разбежались, движимые если не ужасом, то здравым смыслом. Но в панике и неразберихе первой мыслью было — ухватиться за знакомый язык и остаться на поддержке своих. Со своими они и остались к началу битвы.

За их спинами — тысячи спасающих свои жизни, пожитки, награбленное; впереди — враг, перемалывающий эту армию уже почти полгода. Трудно было поверить, что эти же оборванцы во главе с корсиканским генералишкой завоевали почти всю Европу буквально десяток лет назад. Но теперь они, проигравшие ей когда-то, сами стали её частью — чтобы вновь проиграть. Над головой — сгущающаяся ночь; в руках — ружьё, так себе аргумент против армии, обстреливающей их позиции; под ногами — снег, также не особо помогающий отбиваться. Рождённые в заснеженных Альпах, Вале и Швиц прекрасно умели сражаться зимой, и прошедшие войны все антифранцузских коалиций они доказывали это — пусть они и проиграли, но не всякий Голиаф под силу Давиду, и всё-таки они бились достойно. Сейчас же у них просто не было никакой цели, за которую они готовы были умереть. Две империи бились руками завоёванных ими, на земле завоёванных ими. Это не их война. И тем не менее они в неё втянуты.

Зачем они здесь? Франция собирал воплощения со всех стран, подчинённых или союзных ему, кого-то требовал к себе он сам, а кто-то вызывался добровольно, чтобы защитить остальных от этой воли судьбы — и так сделал, например, Швиц. Вале пошёл вслед за ним; он сам боялся ответить себе честно, почему он не остался на родной территории восстанавливаться после двенадцати лет французского плена, хотя имел возможность и полное право — тем более что сейчас, за тысячи километров от фронта, он был бы в совершенной безопасности. Здесь он был рядом с человеком, о котором безмерно заботится и за которого переживает. Здесь все демоны, по воле Франции подаренные его разуму, утихают на время битв, ведь у него самого рождается смысл продолжить своё тягостное существование — он должен сберечь Швица, чтобы тот смог вернуться на Родину.

Вопли людей и вой оружия в голове перекрывались голосами совершенно незнакомых, но родных в общем горе соотечественников.

Aber unerwartet schwindet                                   Но внезапно светлым глянцем

vor uns Nacht und Dunkelheit,                              Озарился горизонт.

Und der Schwergedrückte findet                          Это значит, что к страдальцу

Linderung in seinem Leid.                                      Избавление идёт.

— Уходим, — принял решение Швиц, чувствуя, как сильнее начинает бить по ним враг. Он запросто мог рисковать жизнью, порой даже не за того, за кого стоило бы, но на его плечах лежала слишком тяжёлая ответственность за весь их почти перебитый Союз, чтобы он имел право так легко умереть из-за любой глупости. — Домой. Домой! — напоследок крикнул он солдатам безо всякой надежды, что они и вправду вернутся в свои семьи живыми.

Домой... Вале знал, что тот мог бы дотащить до Родины каждого из них и вернуть их всех в родные города и сёла лично, и чувствовал, как ему больно бросать своих на чужой земле, но у Швица не было права на ошибку, поэтому ему пришлось сделать выбор. И всё же несколько из услышавших его покидали оружия и поспешили за ними.

После побега из плена у Вале почти не было времени осознать, что он вернулся на родные земли спустя столько лет. Швиц довольно редко покидал границы Союза, когда Наполеон ещё занимался их подчинением, но и сам он не видел родные земли примерно столько же, сколько и Вале, только скрывался у товарищей или глубоко в горах. И вот, только в конце зимы они встретились не так далеко от Женевского озера, как уже в июне они шли вслед за Францией в поход, обернувшийся разгромом последнего. Пусть это и сулило хорошие новости для всей Европы, такой исход был всё равно слишком кровавым для всех них.

Но эпоха Наполеона не кончится ни завтра, ни даже, наверное, через год. Они были обязаны её пережить любой ценой, хотя цена и росла буквально каждый проживаемый день.

Едва они добрались до отступающих, их довольно быстро захлестнул этот поток, образующийся на берегу и текущий над холодной, но не заледеневшей рекой по понтонному мосту. Убегающие, войска и мирные, в панике давили друг друга, желая поскорее сбежать от ядер, готовых упасть прямо на их головы. Добраться до реки ещё лишь предстояло, но едва они оказались среди таких же желающих спастись от верной смерти, они уже не могли двигаться куда-то в сторону. Внутри что-то подсказывало, что в этой толпе есть и другие воплощения, но все они, кого нельзя отнести к сильнейшим в Европе, сейчас были слабее, чем когда-либо, а потому было сложно хоть примерно понять, сколько их всего и где они разбросаны. Да и если бы это было возможно — что бы они могли сделать? Конфедераты всегда готовы помогать своим друзьям извне, но сейчас они не могут спасти даже себя. Они могли бы лишь безвольно ощущать, как огонёк энергии другого их сородича вдруг угасает в пучине холодной воды реки под именем Березина. Неведение оказалось не такой уж и страшной альтернативой, какой оно бывало всегда.

Временная переправа, собранная под постоянным риском смерти, тряслась и с трудом выдерживала напор, а люди позади давили на впереди идущих настолько же сильно, насколько их всех гнал на ту сторону ужас от осознания их весьма вероятной участи. Многие погибли по дороге сюда, многие — за всю эту конкретную битву, а кто-то умирал прямо здесь и сейчас, смятый своими же, утопленный в холодной реке или убитый оружием. Болотистый берег вперемешку со снегом мешали идти, а холод пробирал до костей, но голова была занята другим. Пройдя все пытки в плену и вернувшись из него морально уничтоженным, Вале мог надеяться лишь на свою смерть, и он попытался призвать её своими руками однажды, но теперь он цеплялся за свою жизнь, чтобы сберечь жизнь Швица — и точно так же он цеплялся за него самого. Униформа никак не была предназначена для таких холодов, и все выживали как могли. Тепло своего или чужого тела не ощущалось вообще, хотя кто-то из них ещё давно заметил, что обычно кожа воплощений горячее людской — сейчас она была сродни мелким льдинам, плывущим по реке. По крайней мере, Вале точно знал, что совсем недалеко от него тихо и незаметно бьётся тёплое сердце, и внутренне согревался от него.

Толпа вынесла их на дрожащее дерево и тут же потащила вперёд. Где-то там, под ногами, бурлила река, но о ней не было времени думать вообще, в первую очередь Вале хватался за руку Швица и старался поспевать за напирающими людьми. Река была не очень широкой и глубокой, но путь на ту сторону казался вечным, а любое соприкосновение с её ледяной водой во время ноябрьского ночного мороза вокруг представлялось мгновенной погибелью. Оба они смотрели куда-то вперёд, сквозь спины бегущих, и видели шанс на спасение на том берегу, столь близкий и столь далёкий.

     Следить, как далеко им ещё осталось, было тяжеловато, хотя они и шли ближе к краю переправы. Кажется, они минули уже середину... может быть, даже чуть больше. На том берегу нет русской артиллерии, а от Наполеона будет уже нетрудно сбежать. У Франции больше нет сил, чтобы принудить их оставаться при нём. Путь домой будет долгим, но после всего того, что они уже прошли, будущее уже перестало казаться им хоть сколь-нибудь страшным. Страшнее для них настоящее, но и в нём где-то там за горизонтом пробиваются первые лучи солнца.

Brüder, lasst uns weitergehen,                              Братья, бодрыми стопами

weichet nicht verzagt zurück;                                Мы направимся вперёд.

Hinter jenen fernen Höhen                                     Любо знать, что за холмами

Wartet unser noch ein Glück.                                Нас, возможно, счастье ждёт.

За этой рекой кончатся их страдания.

Они не разговаривали, но Вале всё понимал без слов. Скоро был берег. Едва они ступят на него, они уйдут не с войском, а куда глаза глядят. В лес, до ближайшего поселения, разузнать дорогу на запад и домой. Швиц и сам готовился уже вздохнуть с облегчен...

Мгновение спустя их поглотила вода.

Вале и сам не вполне понял, что произошло. То ли перепуганная от прилётов толпа снесла их в сторону, то ли брёвна не выдержали веса людей, но едва он ощутил себя прямо в воде, он в первую очередь инстинктиво попытался выплыть. Истощённое тело среагировало само — не сложнее, чем плавать в родной Роне, но вещи, оружие и вмиг промокшая одежда тянули на дно. Он сбросил с себя всё, что только смог, и только после этого смог мотнуть головой, глотнувшей воздуха, да открыть глаза. Швиц...

Не увидев его рядом сразу, Вале сразу же пришёл в себя от первичного шока и судорожно начал искать его вокруг. Течение сносило его самого, так ещё и принесло в его сторону других людей, упавших на том же месте. Швица среди них не было. Одного солдата он пихнул в сторону берега, а сам оттолкнулся от него по течению вниз — Швица не могло отнести далеко так быстро. Дно реки чувствовалось совсем рядом, но идти по ней было невозможно, хотя и плыть было не менее тяжело. Мороз, пробравший всё тело ещё на воздухе, в воде буквально растворил всё тело Вале, так что конечности почти не чувствовались, он действовал ими интуитивно. Ночь слепила глаза, а собственное паническое сердцебиение кололо уши. Умереть в этой реке было даже не страшно, страшно было, что он может не успеть спасти его. Разум тянул на ближайший берег, мокрая одежда — на дно, течение — вниз, а сердце на поиски. То самое необъяснимое свойство воплощений чувствовать друг друга на небольшом расстоянии всё цеплялось за присутствие Швица где-то рядом. Вале плыл на него, пока с морозом по телу разливалась слабость.

Светлая макушка мелькнула около полуразваленной повозки, оставшейся в реке какое-то время назад. Вале сначала подумалось, что ему показалось, но он всё равно плыл в эту сторону, а потому направился туда. Швиц... Его отнесло течением, пока Вале пытался всплыть, и он зацепился за препятствие на своём пути. Но он был без сознания. Всего лишь без сознания. Вале не мог знать этого наверняка, но слабое, почти пропадающее ощущение живого воплощения перед собой вселяло надежду. Едва Вале оказался рядом с ним, он нырнул в воду и заботливо, но крепко обхватил тело Швица и оттолкнулся вместе с ним в сторону берега.

Кожа даже не воспринимала воду и одежду, соприкасающиеся с ней. Течение сносило ниже, делая берег ещё дальше, чем он уже был, но по крайней мере они успели проделать почти весь путь по переправе. В одиночку Вале давно бы уже выбрался, но даже мысль об этом была для него неприемлемой. Швиц столько раз рисковал и жертвовал собой ради всех них, в том числе ради Вале, и пусть тот мог оправдаться, что расплатился за это двенадцатью годами плена, а потому они квиты, он скорее пошёл бы на дно этой проклятой реки сам, чем добровольно бы бросил его умирать! Вода поглощала их обоих, и несколько раз Вале чуть не начал захлёбываться, но продолжал тянуть их к берегу — тем более что река становилась все мельче и мельче.

Наконец руки коснулись хлипкого противного дна — он практически дотолкал Швица до земли всем своим телом и, осознав, что они доплыли, упал на него сам. Это была победа, но ещё не конец. Секундная передышка — и Вале заставил себя подняться и хотя бы сесть, чтобы затем вытащить Швица из грязи на снег. Тот наглотался воды, так что первым делом Вале принялся деревеневшими руками выбивать её из его лёгких, и Швиц действительно закашлялся от этого, даже попытался открыть глаза — но вновь потерял сознание почти сразу, как только смог снова нормально дышать. По крайней мере... по крайней мере, он дышал. Вале боялся думать, что было бы, будь они не воплощениями, а простыми смертными.

Тысячи прямо сейчас замерзали насмерть, и многие из них также искупались в этой смертельной воде... От холода уже давно не трясло — они им пропитались. Нужно было идти дальше... Их отнесло ближе к лесу, но и в этой стороне на берегу были трупы. Вале поднялся на ноги и взвалил Швица себе на плечи — мокрая униформа добавляла значительно веса и без того крупному парню, да и собственная продолжала прибивать к земле, но ценность ноши, водруженной на свою спину, была слишком высока, чтобы сдаваться, даже не начав. Он собрал все свои оставшиеся силы в кулак и крайне медленно, но уверенно побрёл к деревьям, желая укрыться для начала хотя бы под ними. Идти получалось с трудом, а своё сердце дрожало от страха, что в любую секунду сердце Швица может перестать биться. Шаг за шагом, Вале чувствовал, что потихоньку теряет силы, но запрещал себе падать на землю.

— Швиц... — шептал он почти неслышно. — Швиц... не покидай меня... ты всё, что у меня осталось... Мы выберемся отсюда живыми...

Пусть даже в глазах всё плыло, а обмёрзшее тело не чувствовалось, но Вале искренне хотел верить в это. Переправа через реку больше не казалась такой уж тяжёлой, но и ощущать Швица на своей спине было гораздо спокойнее, чем метаться в его поисках в холодной воде. Кажется, самое страшное уже пройдено. Оставалось ещё немного... они почти смогли. Деревья были всё ближе, и хотя их темнота пугала, возле них можно было развести костёр и хотя бы немного согреться, прежде чем идти дальше.

Вале почти случайно заприметил погибшего солдата на некотором расстоянии от леса — нужно будет его обыскать, но сначала донести Швица хотя бы до ближайшего дерева. И наконец путь был пройдён... Не слушающими его руками Вале нашёл в карманах униформы ножик и принялся отрезать низко растущие ветки, а следом отодрал кору и настрогал немного щепок, чтобы собрать из этого хотя бы небольшой костёр, и с той же целью он затем вернулся к солдату. Тот не выглядел прошедшим сквозь воду, но явно был сильно ранен, из-за чего и оказался здесь, а не со своими товарищами. У него нашлись последние запасы пороха, и Вале вновь оказался возле деревьев.  А дальше — как они выживали все эти годы, когда приходилось совсем тяжело. Трение обычно вызывало искры, но они долго всё никак не высекались, при этом дышать становилось всё тяжелее, а пальцы ничего не ощущали, но через упорство и труд он смог зажечь ветки и развёл ими костёр. Теперь остался Швиц... Дышал он очень поверхностно, но от огня рядом ему должно стать лучше. Когда он придёт в себя, нужно будет обратиться за помощью хоть к кому-нибудь... А люди всё так же продолжали бежать через реку на этот берег. Сколько тысяч осталось, а сколько останется? Хотелось верить, что эти ребята, которые пели ту песню сегодня, перебрались сюда и смогут вернуться домой когда-нибудь.

Mutig, mutig, liebe Brüder,                                 Сердце мужественно бьётся,

gebt die bangen Sorgen auf!                             Знаем, грусть прогнав долой:

Morgen geht uns die Sonne wieder                  Завтра вновь восстанет Солнце

In der lieben Heimat auf.                                    Над отчизною родной!

Вале упал на колени рядом со Швицем — сил оставалось всё меньше, но надо было держаться. Он подполз к нему прямо вплотную, закрывая собой от поднявшегося ветра, и прислонился своим лицом к него. Изо рта шло что-то, похожее на пар, но не дарящее тепла, да и руки его не могли больше согреть, но он всё равно положил их на щёки Швица и коснулся своим его лба.

— Швиц...

Сердце сжималось от понимания, что тот всё ещё жив. Это ощущение не могло прогреть тело, но разгорячало душу и отвлекало от физического истощения. Вале гладил его ладонью по щеке, и пусть он сам ничего не чувствовал, он продолжал это делать, надеясь, что хотя бы для Швица это будет что-то значить. Произносить слова было также тяжело, даже тихо, они выходили медленно и отрывисто, но Вале столькое хотел сказать... А за его спиной, он знал, стояли все конфедераты, прямо здесь и прямо сейчас. Цюрих, Берн, Люцерн, Золотурн, Фрибур, Базель, Гларус... они все, до единого. Они все хотели ему сказать...

— Schwyz… Schwiiz…

Тот дёрнулся, пытаясь прийти в сознание, но даже ему то давалось с трудом. И всё же он приподнял тяжёлые веки — как раз тогда, когда у Вале они захлопнулись от усталости, а сам он обмяк прямо на Швице.

—  Du bisch... Du bisch mi Heimat, Schwiiz…

Швиц не вполне смог сообразить, что вообще происходит и как они оказались на этом берегу, — но инстинктивно сжал Вале в своих руках и уложил его голову себе на плечо, зарываясь замёрзшими пальцами в его мокрые растрёпанные волосы. Костёр очень медленно их согревал, да и одежда так и была ледяной шкурой, но они всё равно хватались друг за друга из последних сил.

— Вале, ты... — начал было тот, но не успел даже придумать, что сказать в первую очередь, как был перебит.

—  Прости... мне нужно немного передохнуть.

Швиц вслушался в слабеющее дыхание и прижал Вале к себе ещё сильнее, как будто пытался этими объятьями уберечь его от всего зла, беснующегося в мире в данный момент. В глубине души он понимал, что не сможет даже на каплю защитить Вале так же хорошо, как тот защищал его всё это время. Что во время плена, когда Франция довольствовался им одним, но оставил в покое их всех, что и сейчас... Конфедераты всё это время стояли за его спиной, пока тот их оберегал ценой своей жизни. Особенно сам Швиц. Он коснулся макушки Вале губами и так и застыл, чувствуя, как по щекам катятся обжигающие, но быстро холодевшие слёзы.

— Отдыхай... До дома ещё далеко.