Музыка ночи

 Алое на чёрном. 

 Алый полог едва колышется на ночном, сладко пахнущем жасмином ветру. Музыка ночи проникает в тихие покои, перекатываясь лунными узорами по мозаичному полу, растекаясь по дорогим коврам и тканям. И вплетаются, сливаются с нею тонкие, высокие голоса серебряных колокольчиков на запястьях и щиколотках. Омытая лунным светом, под тонкими покрывалами и вуалями движется в танце изящная фигура. Мелькают быстрые бабочки-ладони, и каждый шаг - из тени в свет, из света в тень.

 Впервые за долгие годы часто и горячо бьётся под алыми одеждами ожившее сердце молодого короля воров. Кажется: отними ладонь от груди - и потеряешь. Впервые танцует для него тот, кто был рождён не подчиняться, но править. Не для тонких покрывал и изящных украшений наложника, но для верного клинка в руке и горячего, породистого скакуна под седлом.

 Наследный принц павшего королевства.

 Шаги как яркие солнечные блики в поющих струях фонтанов некогда великой столицы. Подаётся вперёд король воров, через алый полог - единственную преграду - запоминая, впитывая взглядом, выжигая в сердце.

 Как в самый первый раз, двенадцать лет тому назад, когда он, безродный воришка, пробрался-просочился сквозь ликующую толпу, мимо грозной охраны туда, откуда мог увидеть шествие. Со всех сторон доносились, окружали его исполненные радости голоса. Любил народ от мала до велика своего будущего правителя.

 Возвращается наследник от королевского дяди, любимого дяди, с дарами для царственных родителей. И сменяются перед восторженными взглядами одна за другой великолепные картины: вот стройная шеренга воинов в сверкающих парадных доспехах; вот погонщики, ведущие навьюченных тяжёлыми тюками с заморскими тканями верблюдов; вот слуги в ярких одеждах, несущие кувшины с дорогими маслами. А вот, в окружении лучших телохранителей, подобно яркому лунному камню в дорогой оправе, проплыл мимо белоснежный паланкин. С порывом горячего ветра лишь на мгновение поднялась тонкая газовая ткань полога, лишь на мгновение пересеклись взгляды. Но навсегда остался в сердце образ юного наследника престола.

 Ликует толпа.

 Так же как тогда, девять лет тому назад, под покровом ночи. Когда пали городские врата. И в неверном свете тысяч факелов - искажённые, незнакомые, чужие лица. Помогли захватчикам изнутри - и одной лишь ночи хватило, чтобы исчезла столица в пламени. За одну ночь погибло то, что казалось незыблемым. За одну ночь был почти истреблён королевский род.

 Кружится в танце падший принц, высоко поднимаясь на пальцах босых ног. И приподнимается ворох покрывал, окутывающих изящную фигуру.

 Всё ещё кричит от боли и рвётся на куски что-то глубоко под рёбрами. Так же как тогда, когда впервые поднял на руки, прижал к себе. Успел! Дыхание с хрипом пробивается через горло. Тяжело ранен наследник, дрожит в руках, словно хрупкая птичка, но жив. Жив! Корчится на полу в предсмертной агонии дерзнувший поднять на принца руку убийца. Глубоко в его спину, прямо напротив сердца, вошло серебряное лезвие-бабочка.

 Взлетает и опускается на мраморный пол первое из тончайших покрывал.

 Мелькают улицы, и проулки, и притихшие уцелевшие дома. Не сдюжили защитники удара в спину. Не смогли отбить золотую столицу. Там, далеко позади, осталась тихая жизнь. Там полыхают, догорая и оседая в вечные пески, стены великолепного дворца. И отражается в прикрытых глазах принца, лежащего в надёжных объятиях, алое зарево. А затем лицо спасителя. И уродливая, оставленная рукой убийцы, кровоточащая рана там, где был правый глаз.

- Не смотри, мой принц. Не надо.

 Медленно, тонкой паутинкой опускается на край узорчатого ковра второе покрывало. Искрится на свету яркая ткань.

 Так же как тогда, пять лет тому назад. Шумит, не смолкая, рынок. Редкие, чудесные ткани, дорогие украшения и кувшины с вином со всего мира на прилавках. Но все взгляды прикованы к деревянному помосту с рабами и невольниками. И лишь один на нём. Один, стоящий тысячи тысяч. Хоть покорно опущена голова, сталь взгляда обжигает. И даже узкий шрам вокруг шеи - клеймо раба - выглядит как дорогое ожерелье. Недовольный возглас из толпы — и поднимается тяжелая рука стража, чтобы указать невольнику-гордецу на его место.

 Совсем близко алый полог, но всё ещё кружится в танце принц. И падает к его ногам вместе с сердцем повелителя ночи третье покрывало.

 Яркая кровь орошает помост. Хватается за пронзённое серебряными бабочками-лезвиями горло охранник. Раскрывается у ног работорговца тяжело упавший мешок, и катятся из него, катятся со звоном с помоста, утопая в пыли, полновесные золотые.

Но дороже всего золота мира тот, что лежит без сознания на руках у верного слуги. Тот, за кого не жалко отдать даже собственную жизнь.

Не упустит больше свою драгоценную добычу новый король воров. 

 Падает на пол последнее покрывало. Замирает, растворяясь в ночной музыке, тонкий звон колокольчиков. И вместе с ним замирает готовое сорваться в пропасть сердце.

 Белое на чёрном. Опускается в глубоком поклоне гибкая, омытая лунным светом фигура.

- Нет. Не надо.

И застывает. Так и не касаются ковра колени.

- Всё, чего пожелаешь - проси.

Невесомой лаской касается слуха, вплетаясь в новую мелодию, голос.

- И господин исполнит?

- Всё, чего пожелаешь.

 Сминается под ладонями газовая ткань полога, тонко и высоко зовут серебряные колокольчики на запястьях. Едва успевает отпрянуть, скрыть лицо в тени повелитель ночи.

- Разделить ложе с господином... желаю.

 Пришёл - сам. Попросил - сам. Но горит, болью выламывает грудную клетку.

- Этого - нельзя. Другое...

- Нет у меня других желаний.

 Не опускается - падает на колени принц. Ложатся на пылающее лицо прохладные ладони, тянут к свету. Оглаживают лоб, скулы, касаются тонких шнурков удерживающих чёрную повязку там, где был правый глаз.

- Я всё знаю.

 И - срывается, катится, наконец, в глубокую пропасть непокорное сердце.

- Что мне теперь, наследнику без престола, моя гордость, если тот единственный, кто в темнейшее время всегда был рядом и спасал, себя не жалея, чужую жизнь, не нашел покоя в своей душе? 

 Все медленнее капают слова. Вскидывается принц, подается вперёд, прижимая бёдрами к ложу, так и не отпустив рук. Возле самого уха журчит тихий голос.

- Да разве нужно мне было видеть лицо, чтобы узнать того, кто приходил все последние годы, чтобы исцелить мою душу? Кроме неё нечего мне предложить моему господину. Ломаного медяка не стоит гордость королевского наследника, если откажет тот, кто для меня дороже моей жизни.

 Касаются, накрывают горячие губы. Расцветают, трепещут на пылающей коже невесомые, просящие поцелуи. И ложатся на обнаженную спину, притягивают к себе в ответной ласке руки, скрытые под тяжёлыми рукавами многослойных, сложных алых одеяний.

 Но одно за другим исчезают они в тенях, срываемые нетерпеливыми пальцами. Кожа касается кожи. Лишь высоко и тонко поют серебряные колокольчики на запястьях и щиколотках принца, когда переворачивает, подминает его под себя молодой король воров. Что для жадных рук тончайшая паутина серебристых цепочек, удерживающих шёлковые шаровары?

 В глазах принца - звёздная прохлада и восторг.

 Приглаживает он непослушные волосы своего господина и повелителя, путает пальцы в обсидианово-чёрных прядях, тянет на себя, увлекая в новый танец.

 Вплетаясь в стихающую перед рассветом ночную музыку, тихие стоны срываются с его губ, когда чуткие пальцы обвивают и медленно, чувственно ласкают каменно стоящую, истекающую соками плоть.

 Чёрное на алом. Беззвучно исчезает в глубине покоев слетевшая с головы принца заколка, и растекаются по ложу тёмные реки волос. Он подаётся вверх, льнёт, прижимает к себе. Подрагивающими руками оглаживает широкую грудь, касаясь упругих, тёмных рубинов сосков. Вжимает ладони во влажные бока возлюбленного, шире раскрывая бёдра для нежно, тягуче-глубоко ласкающих пальцев. И сейчас в его потемневшем взгляде лишь яркое, жгучее желание и безмолвная мольба.

 Крепкие руки подхватывают падшего наследника под колени, и, заглушая громкий стон жадным, неистовым поцелуем, до упора проникает в тугое, влажное нутро молодой король воров.

 Обнимают, сжимают в ответном объятии руки принца. Бьётся под раскрытыми губами его господина, навстречу частому, горячему дыханию, жилка на шее. 

 Ещё.

 С первым же медленным, глубоким движением бёдер утопает в алом покрывале темноволосый затылок. Выгибает принц беззащитную шею и остро, волнующе касается тонкого, уродливого шрама на ней влажный язык возлюбленного. 

 Ещё.

 Разгорается рассвет, и в первых лучах солнца сверкают на сплетённых телах мириады бриллиантов-капель. Всё быстрее, всё чаще ритм. Всё сильнее обвивают крепкую спину и бёдра короля воров ноги принца.

"Мой. Мой! Только мой!" - стучит в затуманенном сознании.

 Дрожит, бъётся в экстазе, плавится под бессчётными ласками ставшее податливым, словно свечной воск, тело.

 Коротко вскрикивает наследный принц, оставляя жемчужные брызги на сжимающей его плоть ладони. Лишь одно слово срывается с истерзанных губ. Лишь одно имя.

 Со звериным рыком вжимается в возлюбленного, излившись глубоко и сладко, повелитель ночи.

 Рвано дышит, едва держит себя на весу, упираясь мокрыми ладонями в смятое алое покрывало, но не в силах оторвать взгляда от любимого лица. И тянется навстречу ладонь, касаются щеки тёплые пальцы. 

 С тихим шорохом падает в руку наследного принца чёрная бархатная повязка. И не успевает отвернуться король воров. Лишь стекленеет от ужаса взгляд широко раскрытого обсидианово-чёрного глаза. Пропускает удар тяжело бьющееся сердце.

 Но нежно, ласково оглаживают край пустующей глазницы чуткие пальцы принца. Нет в прямом, чистом взгляде ни отвращения, ни жалости. Губы его невесомо, словно крылья бабочки, несколько раз касаются внутренней стороны повязки. И возвращается она, хранящая хрупкое тепло, к своему владельцу.

 И невозможная ещё вчера такая недосягаемая мечта - вернуть трон законному наследнику - проступает на горизонте с лучами утреннего солнца яркой, ослепительной надеждой. Нет в этом мире более ничего, способного сдержать вольного, обретшего вторую жизнь, короля ночи. И его бесчисленных демонов, вышедших на охоту за мятежными душами.