Под чёрной толщей отчаяния

Он падал вниз.

Его ждали острые клыки скал, что при падении переломят хребет, раздробят кости на множество осколков, разорвут худое тело в ошмётки. А если не скалы, то толща вечно ледяной воды Северных морей, которая мгновенно потащит на дно, тёмное и бесконечное, как самый жуткий ночной кошмар.

Выбор меж двух могил.

Его душа и крылья мчались навстречу смерти вместе с ним — так далеко и так рядом одновременно. Он не мог ничем помочь. И никто ничем не мог помочь ему.

Он не думал, что именно так закончит свой путь.

Иккинг резко сел на кровати и замотал головой, ища светящиеся зелёные глаза, что всегда смотрят на него откуда-то с тёмного пололка, смотрят с заботой и волнением. Но не было ни зелёных глаз, ни горячего, пахнущего озоном дыхания и прохладной, грубой, но такой приятной для прикосновений чешуи. Лишь глубокие борозды от когтей на балках. Следы давно покинувшего Иккинга друга. Воспоминания.

Молодой вождь дотронулся до лица. Он только сейчас понял, что плачет и задыхается. От страха. От отчаяния. От того, насколько реален был сон. Холодный липкий пот покрывал кожу мерзкой плёночкой, волосы и тело взмокли до невозможности, тунику вместе с подушкой явно стоило повесить просушиться.

Когда уже успел смириться со смертью, с потерей всех любимых, сложно привыкнуть к тому, что ты всё ещё жив. Сложно осознать, что ты всё ещё дышишь. Что твоё тело не лежит разбросанным по скалам, что твою грудь не заполнила вода.

Кажется, он даже кричал во сне.

Лишь бы он не потревожил Валку, спящую в комнате на первом этаже.

После того, как семь поколений викингов на Олухе жили по своему старому, веками не меняющемуся укладу, им было сложно адаптироваться к новой, драконьей действительности. И пусть викинги не слишком смышлёный народ, зато упорный. Крякнут, плюнут, проклянут троллей для верности и справятся со всеми невзгодами, что соизволили свалиться им на головы. Но стоило пройти каким-то мимолётным десяти годам, как им пришлось снова привыкать к такой новой старой жизни. На совершенно новом Олухе.

Вот только не все на острове считали себя полноправными викингами.

Сидя за главным столом в Большом Зале, Иккинг лениво колупал ложкой рыбью похлёбку. За толстыми стенами ревел осенний грозовой ветер. Лившийся с гор и холмов дождевой поток вымывал и уносил в море неокрепшие молодые деревца. Громкие разговоры викингов и стук посуды практически заглушали беснующуюся погоду, но Иккинг иногда чувствовал, как стонет хижина Большого Зала, да сквозь редкие щёлочки проникает ветер, волнуя огонь факелов и костров.

В то время как практически все остальные успели съесть по две тарелки похлёбки, а черпак начал карябать дно котлища, Иккинг не справился даже с первой порцией. Даже чарка с медовухой стояла нетронутой, что для викинга совершенно немыслимо. Пару дней — а может, уже и недель, — назад, когда Валка вслух высказала своё волнение по поводу состояния любимого сына, краем уха он услышал фразу Плеваки, совершенно для него не предназначенную: "Конечно же, он не хочет есть, когда желудок и без этого полон печалью и отчаянием". Старый кузнец всегда попадал острым словцом в сердце так же умело, как тяжелым молотом по гвоздю. Попал и на этот раз. Вот только словцо оказалось действительно острым, как раскалённый гвоздь, что наживую вбивают в сердце.

За толстыми стенами прогрохотало. Иккинг физически почувствовал, как огромной силы заряд, скопившись ярким синим светом в острозубой плоской пасти, вырвался и ударил в самую высокую хижину на острове; почувствовал, как трещит её крыша, проламываясь внутрь — как хорошо, что её жители сейчас здесь, в Большом Зале, — как хлопают чёрные крылья и прорезает воздух хлёсткий хвост. Бросив ложку, он сорвался с места и помчался к выходу. Топот и звон железных набивок на его сапогах разлетелся эхом по всему Большому Залу. Голоса викингов в замешательстве затихли, сотни голов повернулись вождю вслед.

Иккинг с небольшим трудом приоткрыл двери и выглянул наружу. Ветер так и норовил затолкать его обратно внутрь, волосы и одежда тут же намокли. Прикрыв лицо рукой, Иккинг с надеждой всматривался в ураган.

По высоким крышам и деревьям гуляла заблудившаяся молния.

Иккинг отступил на шаг назад, укрываясь от ливня.

Драконы не летают в такую погоду — для них это верная смерть. Как же это было глупо. Как же глупо всё ещё ждать и надеяться, каждый день, каждую ночь всматриваясь в небо, надеясь разглядеть знакомый силуэт. Как глупо срываться с места посреди ужина, на котором присутствуют десятки викингов острова.

Он физически почувствовал на себе тяжёлые, осуждающие взгляды соплеменников. Он не достоин места Стоика. И он никогда не будет достоин. Олуху не нужен такой вождь, как он. Неполноценный. Потерянный. Не оборачиваясь, Иккинг вышел на улицу навстречу урагану и закрыл за собой дверь Большого Зала.

Валка еле-еле нашла сына после того, как стих ураган. Ссутулившись, он сидел на краю обрыва, устало взирая на бескрайний океан, почерневший после дождя. Наверное, на нём сейчас нельзя было найти ни одного дюйма сухого места.

— Все жутко переволновались, когда ты так резко ушёл. Астрид порывалась отправиться за тобой, её еле уговорили переждать ливень, — заботливо сказала Валка, накрывая сына принесённым с собой шерстяным одеялом.

— Неужто прям все? — с огромным сомнением и некоторой долей сарказма в голосе спросил Иккинг.

— Никто бы не хотел, чтобы нашего молодого вождя смыло в океан.

— Я... не вождь. Я позор для племени. Каждый из викингов считает, что я недостоин... занимать место отца.

— Иккинг, ну что за глупости! Никто так не считает! Все наоборот волнуются за тебя.

Валка села рядом, ничуть не смущаясь мокрой земли и травы.

— И уж тем более ты сам так не считаешь. Это не твои слова, а скорее... Додуманные за других. За тех, кто никогда так и не думал.

Иккинг уронил лицо в ладони.

— Думал, мам. Лет десять назад точно. И теперь, когда я лишился своего дракона... когда я снова никто... Почему бы им не начать так думать снова. Я странный. Хилой. О драконах заботился больше, чем о людях. Словно бы и не сын Стоика вовсе.

— Милый... Ты мой сын, — Валка приобняла завернутого в одеяло сына, прижимая его к себе. — И ты уже доказал, что ты достойный вождь, достойный предводитель своего племени — и тебе не нужно доказывать это снова. И неважно, есть ли при этом у тебя дракон или нет. Сила вождя заключается не в огромных мускулах или размере молота. Главная сила вождя — она здесь, — Валка ткнула пальцем в лоб Иккинга. — И у тебя её предостаточно.

Небо и мир вокруг постепенно светлели. Грозовые тучи уносились всё дальше, оставляя после себя грязно-серые разводы, готовясь сотрясать следующие острова, что, несчастные, попадутся им по пути. Воздух пах свежестью, выкорчеванными деревьями и молниями.

— Меня тоже всю мою жизнь на острове считали... странной, — наконец нарушила молчание Валка. — Тоже были косые взгляды... и разговоры, что я не принесу Стоику хорошего наследника.

— Я ни разу не слышал о тебе ничего подобного.

— Все же считали, что я погибла. А про покойных либо хорошо, либо ничего. Да и когда я ещё жила на Олухе, никто, конечно же, не позволял себе говорить подобное в открытую, потому что хорошенько зарядить по лицу я умею. И Стоик не потерпел бы подобного отношения к своей жене. Но... во многом благодаря этому я стала той, кто я есть.

— Знаешь, мам, если бы не эти злые языки, ты бы и не покинула Олух. И я бы не считал тебя мёртвой большую часть жизни.

Иккинг не вкладывал в эти слова злость или обиду — лишь бесконечную грусть. Но злость и обида в них всё же была. И он почувствовал, как сжались ладони матери, лежащие на его плечах.

— Я не буду с этим спорить, милый. Вот только этого уже не изменить. Можно бесконечно жалеть себя и думать, как иначе могла бы сложиться твоя судьба, но это не принесёт ни пользы, ни успокоения. Ты только лишний раз растравишь свою душу. Надо уметь примиряться с тем, что есть, и с тем, чего уже никак не изменить.

Иккинг понимал всё это. Прекрасно понимал. Но только лишь разумом, а не сердцем. В сердце всё ныло и скручивалось. Иккинг взглянул на свои руки, на пальцы с обломанными ногтями. На них почти сошли мозоли от драконьей упряжки. Бёдра и спина уже давно не ныли после продолжительного полёта. Но он чувствовал себя усталым, как никогда раньше в жизни. Чувствовал тяжесть своего тела и в особенности — синяков под глазами.

— Мам... я тоскую по нему.

— Я тоже тоскую по Грозокрылу, мой мальчик. Трудно расставаться с тем, с кем жила вместе несколько десятилетий. Но ты сам понимаешь, что это было необходимо.

— Понимаю. Вот только от этого не легче.

— Иккинг, милый... Каждый из нас тоскует по драконам. Каждый в глубине души пытается осознать, как же жить дальше.

— Да, мам, вот только у большинства и без драконов была цель, был смысл в жизни, было своё место в племени. А что было у меня? Только стыд... и бесконечные унижения.

Валка наклонилась к Иккингу, заглядывая ему в лицо.

— Ты был с Беззубиком очень долгое время, вы многое пережили вместе и, я уверена, многому друг у друга научились. Вы оба изменились под влиянием друг друга. И то, что Беззубик теперь не рядом, не отменяет всего этого. Без него ты не становишься тем же мальчишкой, что и десять лет назад. Ты мужчина. Воин. Вождь нашего племени. Вне зависимости от обстоятельств.

Иккинг сильнее закутался в одеяло.

— Знаешь, мам, разумом я понимаю, что ты права. Ты совершенно права. Но когда я думаю о том, что больше никогда его не увижу, не прикоснусь к его чешуе, не умчусь с ним в небо... В груди всё болезненно сжимается.

Валка затихла и как-то отстранилась, убрала худые руки с плеч сына, погрузилась в свои мысли. Иккинг повернул голову к ней. Вокруг её глаз было всё больше морщин, белая прядь волос серебрилась всё ярче, и спине становилось всё тяжелее и тяжелее держаться прямо. Она понимала его. Понимала лучше, чем кто-либо другой на этом острове. Наверное, даже в этом мире. Драконы стали частью её гораздо раньше и гораздо плотнее срослись с ней. С её личностью. Её сущностью. Её душой. После того, как тебе были доступны все земли и все воды, каждый фут воздуха и каждый клочок облаков, одной лишь земли и морей было мало. Слишком мало.

И при всём при этом Валка находила слова, что утешить любимого сына, хотя сама нуждалась в утешении ничуть не меньше.

— Мам... Прости.

— Тебе не за что извиняться, Иккинг... Но пойми меня. Как бы ни было трудно пережить всё то, что случилось за последнее время, тебе придется постараться. Ради своего племени. Ради меня. Ради Астрид. Ты прав в том, что Олуху нужен вождь, заботящийся о своих людях. Племя должно знать, что ты рядом, что ты всегда направишь их, защитишь или поведёшь в бой, если потребуется, — Валка запнулась и поджала тонкие губы, пытаясь сформулировать мысль. — Олуху нужен вождь, твёрдо стоящий на земле, а не парящий в мечтах.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не хочу на тебя давить, милый... Но что может лучше показать племени то, что их вождь наконец остепенился, как не женитьба и заведение наследников?

— Мам... — протянул Иккинг, закидывая голову назад и закрывая глаза. Одеяло сползло с его головы, открывая волосы, взъерошенные ещё больше обычного. — Не начинай эту тему снова, пожалуйста.

— Каждый викинг на Олухе ждёт этого.

— Я прекрасно это знаю, и я... — Иккинг замялся, пытаясь разобраться в нахлынувших эмоциях. — Я не чувствую себя готовым к этому. Я не уверен, что Астрид готова к этому, и не хочу на неё давить.

— Ты не уверен в её чувствах?

— Конечно же уверен! Тут дело не совсем в чувствах. Просто понимаешь, не хочется... жениться, — Иккинг с огромным усилием воли смог выдавить из себя это слово, — а уж тем более "заводить наследников" просто потому, что от тебя этого ожидают. Хочется, чтобы это решение было нашим и только нашим искренним желанием. Чтобы это событие было радостным не только для племени, но и для нас самих. В первую очередь.

— Я поняла тебя, сынок.

Иккинг не помнил, как уснул прямо тут, свесив ноги с обрыва. Когда он проснулся, принесённое матерью одеяло было всё в земле. Его волосы слиплись грязными кусками. Но зато рядом с собой он увидел Астрид. Сколько она тут сидела, ожидая, пока он проснётся?

Увидев, что Иккинг открыл глаза, она наклонилась и поцеловала его в щёку, стараясь найти хотя бы небольшой чистый участок.

— Пойдём. Я тебя отмою, — просто сказала она. Ей не нужно было лишних объяснений и слов. Она всё понимала и так. И каким-то магическим образом ей так же не нужно было лишних объяснений и слов, чтобы его утешить.

Иккинг почувствовал, как носа коснулось что-то холодное. Маленькая, моментально растаявшая от тепла его тела снежинка. Он и Астрид подняли головы в небо.

Не успели далеко уйти яростные грозовые тучи, как ветер притащил неповоротливые снежные тюфяки на их место. Снег падал и почти тут же таял, едва успевая коснуться земли, но оставаясь белым порошком на самых высоких ветках елей и сосен — первые, ещё шаткие и неуверенные шаги подступающей зимы. Через пару дней, выйдя ранним утром из дома, Иккинг наверняка увидит покрытую инеем траву, что так приятно захрустит под сапогами. А потом не успеешь оглянуться — и по всему острову будут лежать огромные сугробы. Вся активность в деревне стихнет. Только и останется, что возиться в кузне, разрешать мелкие ссоры соплеменников да иногда понемножку пировать в Большом Зале, позволяя себе расходовать чуть больше запасов на зиму, чем положено.

И почему-то Иккинг был уверен — вместе с зимой на остров в его душу постепенно придёт долгожданный покой.