Яичница с беконом постепенно поджаривается на сковородке, наполняя ароматом кухню. Окно приоткрыто, чтобы помещение проветривалось, потому что Чанбин духоту терпеть не может. По стеклу бьёт дождь, хмурые тучи закрывают собой весеннее небо. В такую погоду на улицах пусто, только редкие прохожие бегут под атакой холодных капель, чтобы поскорее забежать в тёплое помещение, да машины проезжают, дворниками стирая с окон водяные ручьи.
Чанбин готовит ужин, читает книгу и не смотрит на улицу. Потому что нет там ничего интересного: интересное тут, на страницах книги, и музыка, льющаяся из динамика телефона, делает это ещё в разы круче, в разы лучше. Если бы вместо запаха подгорелой яичницы был запах свежего деревенского утра, было бы ещё лучше.
Стоп… подгорелой?
Чанбин отвлекается от текста, поднимает взгляд и ведёт носом. В следующую же секунду вскакивает с табуретки, подбегает к плите и выключает газ.
— Твою ж мать, — шипит он, когда снимает крышку и смотрит на края яичницы, что уже почернели и стали похожие на угли.
Он берёт лопатку, отскабливает еду от стенок сковородки и вываливает на тарелку. На дне ещё остаются черные кусочки сгоревшей яичницы, поэтому берётся за ручку, слава богу не горячую, и кидает сковородку в раковину, чтобы не забыть вымыть.
Чанбин вздыхает и переводит взгляд на содержимое тарелки, где перекликаются жёлтые, черные и розовые цвета. Если постараться, можно выклевать оттуда съедобное, но запах горелого отбивает всё желание. Чанбин берёт вилку, лежащую около раковины на полотенце, подхватывает тарелку и возвращается к столу.
Тоска. Чанбина со всех сторон окутывает тоска — эдакая осенняя хандра, в этом году почему-то пришедшая на несколько месяцев раньше. Потому что за окном всё — холодный дождь, тучи всех оттенков серого, грязь и промозглый ветер. Неприятно, и в душе всё абсолютно точно подстраивается под окружающую среду. Чанбин мог совладать с этой тоской, но не хочет, потому что пока смысла особого нет.
Чанбин покачивается на табуретке в такт легкому r’n’b, доносившемуся из динамика. Это то, что хоть как-то притупляет тоску, легкой вуалью окутывая окружающее пространство, как прохлада весеннего вечера. Как если бы он встречал рассвет на крыше с бутылкой белого вина, но пока что погода не сопутствует этому. Скорее сопутствует тому, чтобы пить любимый холодный американо в какой-нибудь кофейне.
Он бы выдавил из себя что-нибудь, перенёс бы чувства на бумагу или запись, но ничего. Мысли в абсолютном покое, их не колышет ничего, даже вдохновение, которое заставляет работать над музыкой. Просто ни-че-го, будто щёлкнули выключателем. Или, в этом случае, просто переключили Чанбина на автоматический режим, без возможности к своим собственным, осознанным действиям.
От погружения в чёткий ритм песни и от выглядывания чего-то съедобного в комке из яиц, бекона и угля, Чанбина отвлекает звонок в дверь. Он замирает с вилкой, поднесённой к открытому рту и прищуривается.
Он не ждал никого, поэтому такой, вроде бы, простой звонок в дверь, покачивает мирное течение его мыслей, заставляет встрепенуться и идти в коридор, по пути зачёсывая волосы назад и поправляя белую помятую футболку. Чанбин позёвывает, подходит к двери и заглядывает в глазок.
Стоит только разглядеть человека, стоящего за дверью, Чанбин поджимает губы и тянется к замку, чтобы открыть дверь.
На пороге перед ним стоит Джисон. По лицу его стекают капли воды, капающие с челки. Они прокладывают путь к покусанным алым губам, по подбородку стекают на темно-серую рубашку. Он выглядит, как щенок (хотя в данном случае, скорее, белка), неожиданно оказавшийся под дождем на улице. Глаза у него распахнуты, как у маленького испуганного ребёнка, но губы, стоит ему посмотреть Чанбину в глаза, расплываются в яркой улыбке.
— Привет, — говорит Джисон, немного наклоняется и проходит в квартиру, несмотря на то, что Чанбин его даже не приглашал войти. Он просто смотрел на то, как дождевые капли с волос и одежды Хана падали на пол, уже образуя под ним лужу. — Так себе погодка, да? Я был тут в паре кварталов, когда полило, как из ведра, а зонта не было. Пришлось бежать к тебе, ты же тут ближе всех живёшь. Как сам поживаешь? Почему у тебя горелым пахнет?
Джисон говорит быстро, не останавливаясь на подышать, кидает мокрый рюкзак с яркими брелоками на пол у двери, и осматривается. Чанбин же смотрит на то, что явно не пойдёт на пользу ламинату — постепенно возникающую под другом лужу. Джисону, кажется, даже не нужен ответ — он просто продолжает говорить.
— Слушай, я могу принять душ у тебя? — спрашивает он, поворачиваясь обратно к Чанбину. — Чанби-и-ин-хён? Земля вызывает Со Чанбина, как слышно?
Чанбин мотает головой, улыбается краешком губ, чтобы показать, что всё хорошо, и говорит, чтобы Джисон быстрее раздевался, а то заболеет и испачкает ему весь коридор. Джисон только улыбается, кивает, разувается и оставляет мокрые кроссовки около двери, уходя в ванную комнату. Со провожает его глазами и ждёт, когда дверь закроется. После этого смотрит на кроссовки, поднимает их и несёт на кухню, чтобы положить на батарею.
Джисон не странный, он особенный. Он не любит общаться с людьми, любит наблюдать за всем вокруг. Он из тех людей, которые потратят последнюю мелочь, оставленную на проезд, на корм для бездомной кошки, а сам пойдёт домой пешком, не обращая внимания на всё вокруг. Джисон из тех, кто будет заклеивать ссадины и синяки цветными детскими пластырями. Потому что Джисону плевать, что будут думать остальные, он делает то, что хочется самому.
Поэтому Чанбин, наверное, с ним и общается. Потому что невероятно приятно чувствовать рядом с собой что-то живое. Не то живое, как в общем понятии, а то, что заставляет улыбаться, верить в то, что в реальности осталось то добро, к которому все стремятся, но не все исполняют. Потому что многих затягивает в себя петля материальных благ, и они забывают о собственных идеалах в погоне за деньгами.
Сам Чанбин застрял где-то между двумя крайностями, потерявшись на пол пути к своим целям. Он не знает, что ему делать — он просто делает то, к чему его тянет душа, однако объекты этого притяжения тоже не дают чёткого ответа, кто же он в этом мире. Однако у Чанбина есть такой идеальный принц Джисон, который светится изнутри своим сильным и непоколебимым духом.
Как бы Чанбину хотелось, чтобы внутри его был такой же свет.
Поэтому, наверное, он и привязался так сильно к Джисону. Потому что он другой, и он даёт хоть какую-то надежду на то, что Чанбин, потерявшийся на перепутье, найдёт правильную дорогу. Поэтому Джисон занял отдельное место в сердце Чанбина, где есть хоть какая-то крупинка света.
Чанбин заходит в спальню, лезет в шкаф и хватает первые попавшиеся на вид футболку и свободные шорты на шнурке. Джисон пусть и выше на пару сантиметров, по комплекции тоньше и выглядит как веточка, которая вот-вот сломается напополам под давлением ветра, поэтому одежда Чанбина на нём ещё висеть будет.
За дверью в ванную шумит вода, Чанбин стучится и спрашивает, закрыт ли Джисон шторкой. Тот через пару секунд отвечает, что да, и Чанбин заходит, стараясь даже не смотреть в сторону ванны. Он видит на полу у старой стиральной машины кучу мокрой одежды, поэтому быстро кладёт чистое бельё на машинку и запихивает грязное внутрь.
— У тебя есть какие-нибудь фильмы на ноуте? — вдруг спрашивает Джисон, когда Чанбин уже собирается уходить.
— А?
— Не хочешь что-нибудь посмотреть? — говорит Хан. — Не знаю, Гарри Поттера там или ещё чего…
— Гарри Поттер есть, — после небольшой заминки вспоминает Чанбин. — Только не помню, какая часть.
— Ничего, всё сойдёт.
Чанбин выходит и идёт обратно в спальню, где на тумбочке лежит ноутбук, в котором хранится огромное количество сэмплов и мелодий, которые в будущем грозятся стать очередными песнями. Где-то среди множества папок хранится Гарри Поттер, вроде бы Узник Азкабана, но Со не помнит. Приходится сначала обыскать несколько папок, пока не приходит в голову, что можно вбить название файла в поиск.
Ему было совершенно нечего делать, как вдруг пришёл Джисон и собой наполнил каждый уголок маленькой однушки. Будто он чувствовал, когда Чанбину стало не по себе, и решил явиться и сверкать своим чистым, запредельным волшебством, которое мало в ком можно найти.
У Джисона внутри как будто датчик: он появляется рядом именно в тот момент, в который должен появиться, а потом маячит где-то на фоне и слышно о нём только от общих знакомых.
Джисон появляется на пороге комнаты в одежде, выданной Чанбином, и полотенцем на плечах, чтобы вода с волос капала на него, а не на футболку. Та, кстати, ему и правда большая, зато Хан выглядит уютно в ней, будто часть привычной жизни Чанбина, которую он, кажется, не хочет менять ни на что.
У него в руках непонятно откуда взявшаяся пачка чипсов с солью и две банки колы. Появление их он объясняет тем, что купил прежде чем прийти, ведь не любит приходить с пустыми руками. Он приземляется на кровать рядом, накрывает голову полотенцем и протягивает одну из банок Чанбину под вступительные титры третьей части волшебной саги.
Чанбин открывает банку одной рукой и погружается в фильм, хотя смотрел его уже не раз и не два. Джисон рядом периодически сопит, шуршит чипсами и подносит их к чанбинову рту. Тот отвлекается от сцены в поезде, смотрит на Джисона, а он жестами показывает открыть рот и, когда Чанбин выполняет просьбу, кладёт тому чипсину на язык. Чанбин удивляется, приподнимает бровь, но покорно хрустит и ест, возвращаясь обратно к фильму.
Джисон изредка что-то комментирует, активно жестикулирует, но ему и не обязательно, чтобы кто-то слушал, ему главное — показать, что он думает насчёт фильма, и всё. Он продолжает кормить Чанбина с рук, хотя тот и сам мог бы справиться.
Чанбин отвлекается, смотрит, как руки Джисона в очередной раз тянутся к пачке, но вдруг сам перехватывает его руку, переводит взгляд на лицо Джисона и ухмыляется. Чанбин, поддаваясь какому-то импульсу, берёт первую попавшуюся чипсину из пакета и подносит её к губам Джисона. Тот принимает игру и тянется к ней, перехватывая чипсину и слегка касаясь пальцев Чанбина губами.
Он жуёт и правда становится похожим на белку, хотя во рту всего ничего. Чанбин улыбается, глядя на это и хочет было вернуться к фильму, как вдруг замечает на нижней губе Джисона небольшой кусочек который Хан, видимо, не замечает.
Чанбин медленно касается подбородка Хана и проводит большим пальцем по джисоновой губе, мягкой и пухлой, как свежая булочка. Поэтому и хочется хоть чуть-чуть насладиться её вкусом.
Со поднимает взгляд от губ Джисона и смотрит тому прямо в глаза, ехидно прищуренные. «Вот чёртик мелкий» — думает Чанбин, когда пальцами чувствует, что кадык Джисона двигается, помогая сглатывать пищу.
Чанбин усмехается и аккуратно приближается к лицу Джисона, который даже не сопротивляется, а блаженно прикрывает глаза и сам тянется навстречу. Их губы встречаются, и Чанбин чувствует эту самую умопомрачительную мягкость и теплоту. Вначале это мимолётное касание, но потом они оба двигаются навстречу друг другу, сталкиваясь губами.
Рука Чанбина с подбородка скользит на шею Джисона, после спускаясь на плечо и талию. Чанбин готов поклясться, что, несмотря на закрытые глаза, он ощущает всё вокруг в тысячу раз острее, он знает, какой именно кадр на экране ноутбука, он видит, как за окном проезжают машины, пока дождь бьет по стеклу в своём ритме, который превращается в самую прекрасную мелодию в его голове.
Джисон отдаётся полностью, он поворачивается удобнее, отчего пустые банки из-под колы падают с кровати на пол. Он тянет на себя, окончательно отвлекая от фильма, даже середина которого ещё не подошла. Чанбин покусывает губы Джисона, боясь, что те могут взорваться в любой момент.
Чанбин ногой тянется к ноутбуку и закрывает его, от чего комната погружается в окончательный полумрак, освещаемый только фонарями с улицы. Джисон отрывается от него, смотрит на ноутбук и посмеивается. Хан тянется к устройству и ставит его на пол от греха подальше.
Чанбин понимает, что уже завёлся, хотя поцелуй продлился всего ничего. Джисон наваливается сверху, присаживаясь Чанбину на бёдра, от чего внизу всё стягивается в тёплый узел и Со чувствует, как плоть наливается кровью и оттягивает ткань домашних штанов. Однако Хан не отстаёт, ведь Чанбин чувствует и джисонов член, не скованный под шортами ничем.
— Поможешь мне, хён? — вдруг спрашивает Джисон и тянется за ещё одним поцелуем, руками упираясь в мощную грудь Чанбина.
Он улыбается в поцелуй и осторожно переворачивается так, что теперь Джисон оказывается снизу. Руки сами тянутся к ткани шорт, распутывая узел на поясе. Он через одежду касается эрекции Джисона, медленно проводя пальцами по всей длине. Джисон сладко стонет в поцелуй, из-за чего Чанбин загорается ещё большим азартом, протягивая руку в свободные шорты и сжимая чувствительную плоть.
В глубине души не верится, что Джисон тут, с ним, тянется чанбиновым рукам навстречу, постанывает в его губы и извивается под ним, однако тело само двигается, и Чанбин совершенно не хочет думать ни о чём другом, кроме Джисона.
Он отрывается от джисоновых губ, целует его подбородок и спускается на шею. Чанбин медленно проводит пальцами по всей длине, размазывая смазку по члену Джисона. Он нетерпелив, двигается навстречу, вскидывая бёдра в соответствии с темпом Чанбина. Их движения пока что плавные, от этого становится ещё более невыносимо.
Джисон кладёт руку на бедро Чанбина и пытается стянуть с него штаны сразу с боксёрами, а Со и не против. Он сам приостанавливается и стягивает их с себя, бросая на пол, а после и освобождая ноги Джисона.
Чанбин надрачивает мокро, с хлюпающими звуками, проводит пальцем по головке, пока Джисон пытается сдержать вскрик удовольствия. Со не может не думать о том, как выглядел бы младший, если бы Чанбин не дрочил ему, а втрахивал в кровать, но смазки и презервативов под рукой нет.
Чанбин отрывается, плюёт на руку и двигает бёдрами так, чтобы их члены соприкоснулись. Рука у него большая, вмещает два члена сразу, поэтому он теперь двигается, удовлетворяя сразу и себя, и Джисона, у которого на лбу проступили бисеринки пота.
Джисон вскидывает бёдра, и они оба теперь подстраиваются под ритм. Ощущения потрясающие, становится невыносимо жарко, но желания снять футболки нет, только время зря потеряют. Чанбин двигает рукой, обхватывая оба члена, от чего Джисон стонет и выглядит нереально красиво под Чанбином.
Хан не выдерживает, сам рукой тянется к своему члену, прикусывает губу, от чего Чанбин наклоняется и целует его вновь. Теперь каждый по отдельности, и Чанбин смотрит Джисону прямо в глаза, пока тот трогает сам себя. Со умирает и возрождается внутри, когда Джисон доводит себя до точки, на мгновение перестаёт дышать и закатывает глаза.
Джисон кончает с вскриком и резким движением вперёд, сперма пачкает его живот. Джисон дышит тяжело, приходит в себя, но тянет руку и накрывает ей руку Чанбина, сжимающую член, находящийся на грани. Они дрочат вдвоём, пока Чанбин не начинает трахать руки, исходя от желания кончить. Он рычит и изливается прямо на живот Джисона. Лицом он вжимается в его шею и кусает, оставляя красную метку.
Они дышат тяжело, пачка чипсов давно упала на пол, рассыпав содержимое. Чанбин поднимается, целует Джисона ещё раз, и оглядывается в поисках салфеток, которые всегда лежат рядом. Не ошибается: они находятся сразу, и Чанбин вытирает сперму с живота Джисона.
— Это было… горячо, — вдруг говорит Джисон, когда Чанбин ложится рядом.
Чанбин посмеивается, поворачивается к Джисону и понимает.
Свет наконец-то включили.