Тридцатиградусная жара. Несчастная форточка то закрывается, то открывается, надрывно скрипя, под аккомпанемент бесконечных криков людей разных возрастов, которым то жарко, то холодно (ещë бы, в плюс тридцать-то!); какой-то мужик, воняя перегаром на весь автобус и вызывая негодование остальных пассажиров, подпевает завывающему из радио Лепсу; Дима беззвучно матерится, объезжая двух гениев, решивших припарковаться посреди дороги. А Антон… Антон плавится в чëрном худи и хочет домой, потому что это невозможно терпеть.
Но он терпит, превозмогает. Он терпит, потому что часы на телефоне показывают не «ори на всех и кусайся, когда нет сдачи», а всего лишь час дня.
Час дня, а он уже заебался.
«Блять, — думает Антон, открывая люк в надцатый раз, потому что вредная бабулька в середине салона, видите ли, не дотягивается, — лучше бы я устроился в общепит. Хотя и то, то — хуйня на постном масле».
Кудри липнут ко лбу, и он нервно, фальшиво улыбается, когда студентка благодарит его за отданный билет.
— Карта, наличные? Проездной? — спрашивает Антон у деда с клюкой, и тот выворачивает карман, из которого сыплются рубли и копейки. Вместо тысячи слов.
Когда Антон с горем пополам, сгибаясь в три, а то и в четыре погибели, помогает их собрать, оказывается, что денег не хватает.
«Блять, сука-а-а, да что ж такое», — думает Шастун.
— Да ничë страшного, — говорит он вслух, — давайте сколько есть.
Не обеднеет Антон от трëх рублей из своего кошелька, что уж там.
Двери автобуса открываются, а у Антона ощущение, что открылся портал в преисподнюю. Механический женский голос на двух языках объявляет следующую остановку.
Внутрь вместе с духотой проникает шумная компания подростков, следом за ней — мужчина с мороженым (он тут же получает от Антона замечание, а Антон в ответ — красноречивый жест, и на этом, собственно, их взаимодействие пока заканчивается), женщина с ребëнком, лепечущим какую-то бессвязную ерунду, и влюблëнные, слипшиеся, как пельмени в морозилке.
Эх, Антон с удовольствием навернул бы щас целую кастрюлю пельменей…
Двери закрываются.
— Подождите! — панически раздаëтся с улицы, и Дима матерится очень даже звучно.
В автобус втискивается стильно одетый мужчина, и Антон с тоской думает, что он, наверное, какой-нибудь актëр. Или модель. Не может такое не пользоваться спросом.
Шастун, например, чувствует себя откровенно очарованным этим носом кнопкой. И всем остальным тоже.
Под стук колëс игрушечной машинки по стеклу Антон обилечивает вошедших и морщится, когда вспоминает о том, что на следующей остановке всегда входит куча народа.
— Карта или наличные? — устало спрашивает он у прекрасного незнакомца. Тот поднимает на него взгляд голубых глаз (Антон до этого момента думал, что такие красивые только в фотошопе нарисовать можно) и как-то странно, мечтательно улыбается, залипая на русые кудряшки. Антон моргает, сдувает волосы со лба и повторяет внятнее: — Мужчина, вы оплачивать проезд будете картой или наличными?
— Проезд? — глупо переспрашивает незнакомец.
«Нет, блять, покупки, — мысленно огрызается Антон. — Пакет брать будете? Коробка просроченных йогуртов в подарок за то, что вы такой еблан тормознутый».
— Проезд, — вкрадчиво повторяет Антон. — Билет.
— Так я уже купил.
Антон недоверчиво щурится, а затем косится на валидатор, присобаченный к поручню у двери. Краска на поручне местами облупилась, зато чудо техники сверкало, как новенькое. Оно и было новеньким: такие терминалы только недавно везде поставили в их городе.
— Тогда покажите, — требует Антон.
— Что показать?
«Пиздец, — думает Шастун. — Либо он дебил, либо я долбоëб. Тупой и ещë тупее».
— Ваш билет, — уточняет он.
— Мой билет.
— Ваш билет, — давит Антон. — Покажите мне его.
Дима уже посматривает с подозрением в зеркало заднего вида, но Антон жестом показывает ему, что всë под контролем.
Ну, вроде как.
— Не буду я его показывать.
— В смысле? — охеревает Антон. — Так вы заяц, получается?
— А вы кто? Волк? — с улыбкой выдаëт мужчина.
— Вы больной, что ли?
— А, так вы доктор?
— Я кондуктор! — цедит Антон.
— А я дизайнер.
— Билет мне свой покажите!
Антон разочаровывается, как ребëнок, которому предложили конфету в красивой обëртке, а она оказалась дерьмом из новогоднего подарка, которое едят традиционно только самые живучие члены семьи.
Ну почему все мужики, которые ему нравятся, обязательно тупые, как ножи в доме поехавшей кукухой бабки?
Половина автобуса уже откровенно хихикает, едва друг другу на головы не влезая, чтобы получше разглядеть, что происходит, другая — крутит пальцем у виска.
— А зачем вам мой билет? — лукаво прищуривается мужчина.
— Хочу посмотреть на него!
— Себе купите и смотрите сколько душе угодно!
— Да блять! — взрывается Антон. — Ты щас договоришься, умник хуев, и пешком пойдëшь!
Автобус замолкает. Даже стук машинкой по стеклу прекращается. Все, затаив дыхание, наблюдают за разворачивающейся драмой.
Антон думает, что ситуация прямо-таки анекдотическая.
А потом до него вдруг доходит.
— Ты… ты что, анекдот цитируешь? — недоверчиво спрашивает Антон. — Бородатый, про билетик? Ты ебанутый или как?
Мужчина скромно хлопает своими длинными ресницами (опахала, а не ресницы) и улыбается.
— Наличными, — говорит наконец он, сверкнув идеальными зубам, и Антон стискивает свои, пробивая сраный билет, а потом видит, купюру каким номиналом протягивает ему этот клоун. Антон смотрит на него дикими, бешеными глазами, а мужчина невинно пожимает плечами: — У меня мельче нет.
— А у меня нет сдачи с пяти тыщ, — отрезает Антон.
— Как это так?
— А вот так.
— А я готов взять натурой! — выпаливает безбилетник.
— Пошëл нахуй, — говорит Антон.
— Арсений, — подсказывают ему.
— Пошëл нахуй, Арсений, — послушно исправляется Антон.
— Ладно, тогда картой.
Антон молча отдаëт мужчине билет и уходит в начало автобуса, к своим вещам, чтобы переварить случившееся.
На остановке входят трое женщин средних лет, щебечущих между собой о какой-то Анне Павловне, у которой муж укатил в отпуск с любовницей, и суетливая бабушка с огромной сумкой-тележкой, колëса которой чувствительно проезжаются по ногам Антона. Оплатив проезд, она пытается закинуть ту на полку, попеременно то кряхтя, то матерясь. Антон помогает ей, стоически выслушивает нескончаемый поток «храни тебя Господь, парень, вот осталась же достойная молодëжь», но на слюнявом поцелуе в щëку его терпение лопается. Шастун сбегает в конец автобуса, к Арсению, засверкавшему при его приближении, как перегоревшая лампочка в подъезде, когда по ней палкой постучали, и задумывается, не поменял ли шило на мыло.
Он плюхается на сидение рядом с мужчиной (вокруг того образовалась какая-то мëртвая зона) и складывает руки на груди.
— Тебе не жарко в худаке в такую погоду? — заботливо интересуются слева от Антона.
— Отъебись, — вполголоса бросает он.
— Ну чë ты такой злой?
— Мы с тобой знакомы меньше десяти минут, а ты меня уже доебал. Клянусь, ещë один дебильный анекдот — я тебя выкину из автобуса.
Арсений — говнюк такой! — хихикает.
— А если анекдот будет смешным? — тянет он.
— Ты бухой или под веществами? — подозрительно осведомляется Антон.
— Ни то, ни другое. Только если ты — наркотик.
— Блять, фу, — морщится Шастун, — я щас блевану. И после этого ты надеешься, что хоть один из твоих анекдотов будет смешным?
Арсений вдруг оживляется:
— Слушай, давай так: я рассказываю анекдоты, и если хоть один тебя рассмешит, то я узнаю твоë имя и получу твой номер телефона.
Антону не всралось это идиотское пари, но он всë равно почему-то говорит:
— Я думаю, что ты получишь только номинацию «Самый хуëвый юморист года», но валяй.
— Я выхожу на следующей, — предупреждает Арсений.
— Тогда у тебя есть минут пятнадцать.
Но уже десять минут спустя Антон пытается не ржать в голос, слушая пятый анекдот про Штирлица. Дима косится на них в зеркало заднего вида, загадочно поблëскивая очками. Наверное. Антону плохо видно.
— …а там армяне в нарды играют, — счастливо заканчивает очередной анекдот Арсений.
И либо у Антона мозги от жары уже плавятся, либо у Арсения действительно смешные анекдоты. Он беспомощно всхлипывает, зарабатывая неодобрительный взгляд от бабки с чудовищно огромной сумкой, утирает ребром ладони набежавшие слëзы и пихает Арсения в плечо.
— Ладно, ты смешной. Уговорил.
Арсений светится гордостью за себя и своë неподражаемое чувство юмора, а Антон заглядывается. Зависает, как старенький компьютер у родителей на даче после ввода пароля, уставившись на чужие родинки.
— А где моя награда? — нагло спрашивает Арсений.
— Меня зовут Антон.
Антон отмирает, встаëт и пробирается в начало салона, старательно игнорируя то, как Арсений тускнеет с каждым его шагом. Он берëт ручной терминал и пробивает билет. Автобус останавливается, и Антон быстро корябает шариковой еле пишущей ручкой номер телефона на обратной стороне, пока Арсений понуро плетëтся к выходу.
— Ваш билетик, — хмыкает Антон, впечатывая ладонь с билетом мужчине в грудь, и у того аж дыхание перехватывает. То ли от того, что Антон сдержал обещание, то ли от силы удара.
— Мой билетик, — согласно выдыхает Арсений и выбегает как раз тогда, когда Дима начинает недовольно барабанить пальцами по рулю.
Антон, конечно же, совсем-совсем не надеется, что вечером ему позвонят или напишут.
Нет, ни чуточки.
Ладно, может, совсем немножко.