Сугимото громко выругался, когда горячий пар в очередной раз обжег неосторожные пальцы. Сегодня мысли как будто были совсем не на месте – все, что раньше получалось без труда, сейчас выходило из рук вон плохо. Эспрессо с утра настроить на вышло, и теперь любой кофе отдавал горелым, как он ни старался. То ли что-то не то было с зерном (которое вчера было абсолютно нормальным, когда на смене был Эдогай), то ли что-то с его руками. Его любимая кружка, в которой он так часто пытался тренировать латте-арт (который тоже, мягко скажем, не задался), разбилась, когда он в спешке принимал партию молока, приехавшего на несколько часов раньше срока. Про само молоко ему даже думать не хотелось – отвратительная жижа оказалась просроченной на несколько дней. Причем заметил он это только после гостя, который вернул ему напиток со словами «кисло».

Он осмотрел руки. Пальцы, которые обдало паром, покраснели, но пузыри на них не появились. Ну и славно: он избежал ожогов второй степени, а значит можно продолжать работать, не смотря на дискомфорт. У него был большой опыт в области различных травм – детство, которое он провел с Асирпой в походах, где не было ничего, кроме травы, ягод, бинтов (если она не забывала их взять с собой) и воды сомнительного качества, многому его научило. Например, что лучше иногда не есть, чем есть грязными руками (ебаная кишечная палочка). Сугимото пару раз согнул и разогнул пальцы. Пойдет.

Часы грустно показывали одиннадцать. Сугимото подвинул стимер к себе, наклонил питчер и продолжил нагревать молоко. После этой чертовой доставки ему лично пришлось бежать в ближайший магазин, чтобы взять что-то не просроченное. Естественно, он был на смене один, и естественно, никто не мог сделать это все за него. День только начался, а усталость и раздражение уже начинали накапливаться с небывалой скоростью. Он громко вздохнул. Хорошо, что сегодня был понедельник, а не воскресенье – тогда от наплыва людей он точно бы ушел в подсобку, чтобы сломать пару тарелок от ярости.

Сейчас в кофейне было тихо. С утра успело прийти только несколько человек. Не постоянники, к сожалению: тогда бы неудачи не вызвали бы столько досады. Знакомые ему люди чаще всего проявляли соучастие, и могли бы спокойнее подождать при необходимости. Перед незнакомцами позориться ощущалось смерти подобно.

Я правда умею делать кофе —читалось у него во взгляде, когда недовольные гости возвращали ему очередную кружку. Я правда знаю, что делаю. Неприязненные взгляды в ответ говорили о том, что людям было, в общем-то, плевать.

Он взял стаканчик с эспрессо, пару раз пристукнул питчером по столу, и начал пытаться восстановить свою гордость. Стаканчик постепенно наполнился подогретым молоком, и на самом верху Сугимото стал аккуратно выводить линии. Ничего не вышло – лепестки тюльпана перекосились и больше напоминали водоворот, куда могло унести отчаянных моряков, чем что-то похожее на цветок. Поджав губы, Сугимото отдал стаканчик гостю – тот сразу надел на него крышку и поспешно удалился. К его оправданию, диаметр стаканчиков на вынос абсолютно не подходил для того, чтобы делать хотя бы приличные рисунки. Но то действительно было просто оправданием: Сугимото не раз видел, как их менеджер (и по совместительству старший бариста) выводил такие произведения искусства, что его жалкие цветочки уныло вяли в кружках рядом.

Рука потянулась к телефону. Может, хотя бы переписка отвлечет его от гнетущего настроения. Он проглядел всех друзей, которые могли быть онлайн. Бесполезно. Практически все отсыпались перед началом учебы (историки были еще теми совами, по его опыту). Никто нигде не писал ничего интересного. На часах было уже десять минут двенадцатого, но его мир еще не проснулся.

Судя по той херне, которую он сейчас готовит, Сугимото сам еще не проснулся.

Скучно.

С одной стороны, ему очень хотелось, чтобы внезапно нахлынул поток гостей, чтобы рук не хватало варить всем кофе, раз за разом мешать сиропы в сладющие латте и взбивать (к счастью, уже не прокисшее) молоко на капучи. И работа была бы хоть какая-то, и выручка хорошая. С другой стороны, так не хотелось работать вообще. Скучно, но и делать ничего не хочется, на самом то деле. «Вот бы съебать» - эта мысль девизом гремела в голове каждый раз, когда у него заканчивались дела. Он так скоро от нечего делать начнет, прости господи, УЧИТЬСЯ.

Учебный год еще не успел толком начаться, а мысли о том, сколько всего ему скоро предстоит делать, вызывали липкое чувство тревоги и тошноты. Бесконечные лекции в душных аудиториях, которые он, конечно же, пытался посещать, но не всегда мог из-за работы; преподаватели такие же древние, как и эпохи Японии, которые они проходили – у двоих из них даже бороды походили на генералов из русско-японский войны: Оскара Энквиста и Нодзу Митицуры; бесконечные бессонные ночи, которые он, вместе с одногруппниками будет проводить над каким-нибудь замысловатым текстом, по которому нужно составить доклад; а его исследование – об этом думать хотелось меньше всего – научная работа, преследующая его, как монстр в ночи, каждую минуту, что он сидит на месте и ничего не пишет.

Где-то под кожей на спине проползли скребущие мурашки. Господи, только не снова. Удушающее воспоминание о времени перед сдачей ворвалось внезапно, заставляя снова пережить те ощущения. Его руки тряслись от перепитого кофе – тогда у него еще не было резистентности, как сейчас – глаза почти не могли оставаться надолго в одной точке, а буквы в тексте уже не складывались во что-то, что было написано на человеческом языке. Каждый вопрос, который ему задавали, нужно было повторить как минимум два раза, чтобы до него дошел смысл. Желудок постоянно болел – тогда не было возможности готовить, и даже сходить в магазин за условной булкой.

Его передернуло. Сугимото несколько раз хлопнул себя по щекам и громко выдохнул. Мы не будем думать об этом сегодня. Желательно, никогда об этом думать больше не будем.

Половина двенадцатого. Время и не думало двигаться дальше.

Кофе себе сделать, что ли? Он запустил кофемолку, чтобы она заглушила собой все остальные мысли. Не то чтобы кофе его взбодрит – после двух лет работы в кофейне он уже больше чем на половину состоял из кофеина, который постоянно, сам того не замечая, потреблял литрами; кофе его не взбодрит, но, по крайней мере, он сможет попробовать сделать что-то не отстойное. Через полминуты он начал пересыпать кофе в холдер, уже представляя в голове латте-арт, который постарается выдавить из себя в этот раз.

Прозвенел колокольчик над входной дверью. Сугимото резко повернулся к входящему гостю и тут же выронил холдер из дрожащих рук – тот с грохотом приземлился в залитую водой раковину.

Огата закрыл за собой дверь.

Сугимото поспешно начал соскребать кофе со дна раковины. Только его здесь сейчас не хватало. Почему именно сегодня? Он промыл холдер и вытер полотенцем. Вроде сойдет. Кофе для себя он уже приготовить не успеет.

Он решил сделать занятой вид, хотя занятия у него в пустой кофейне, очевидно, не было Пошуршал полотенцем, повертел в руках предметы, в очередной раз вытер стимер, который и так уже блестел – проклятая штука ошпаривала его пальцы сегодня больше раз, чем за все полтора года работы. Сугимото старался не смотреть на Огату: почему-то ему это казалось показателем какой-то слабости. Проявить интерес? Встретиться взглядом? Да никогда в жизни.

Тем не менее, краем глаза он пытался уловить движения темной фигурки вдали. Вот он снимает пиджак (такой разодетый, явно без повода, пижон, бля), вешает его на крючок недалеко от входа. Вот достает телефон, с важным видом начинает что-то кому-то писать (ясно же, что для вида это делает). Смотрится в зеркало с тяжелой рамой, привычным для него жестом приглаживает волосы – тут Сугимото напоминает себе отвести глаза, чтобы не спалиться.

Он подойдет и сядет за баром. Это не предположение, это факт – в пустой кофейне ему больше не было смысла никуда садиться, кроме как рядом с человеком, с которым можно было поговорить.

Блять.

Не то чтобы Сугимото не хотел развеять скуку разговором – он не хотел развеивать скуку разговором с Огатой. Каждое их взаимодействие сопровождалось каким-то волнением и оставляло за собой едва заметный шлейф раздражения. Еще с момента из знакомства, каждый новый заказ вел к дрожащим рукам, комку в горле и поджатым губам в ответ на насмешливое выражение лица. Когда в кофейне было много людей, это не было так заметно – заказы делались быстро, и времени думать о чем-то другом и вальяжно разговаривать просто не было.

Сейчас вокруг не было никого, кто мог бы его спасти.

На него давили их разговоры наедине. Было что-то такое, что мешало ему расслабиться и просто спокойно разговаривать с Огатой как с обычным человеком. Они хорошо могли находится друг с другом в компании – и даже несколько раз собирались с общими знакомыми в барах. Проблемы начинались, когда вокруг была тишина, пустота и уединение. И как с ним теперь разговаривать?

Сугимото снова потянулся к телефону, чтобы проверить сообщения – показать, что он тоже может выглядеть важным человеком с важными разговорами. Кажется, ему все-таки что-то написали. Асирпа спрашивает…

–Доброе утро, – Огата расположился на высоком стуле прямо напротив лица Сугимото. Тот поднял глаза с экрана и недовольно пробурчал:

–Вообще-то, уже день…

Знакомый прищур был ему ответом. В груди что-то упало, а затем резко вскочило наверх. Огата наклонил голову вбок и выразительно посмотрел на часы.

–Вообще-то, еще нет двенадцати. Так что, – он пальцем отодвинул экран телефона вниз, пока Сугимото не опустил телефон на стойку, – доброе утро.

–Ну и душнила ты, – телефон остался лежать, и Сугимото взялся тем временем за чашку: он уже заранее предполагал, что его попросят сварить.

–Я старался, – Огата устроился поудобнее, подперев голову рукой, и, не отрываясь, смотрел на него. Сугимото почувствовал знакомый холодок на шее – эти черные глаза сверлили так настойчиво, что привыкнуть к этому было просто невозможно. Мурашки пробежали по коже рук, не прикрытых тканью футболки. Хорошо, что это можно было просто списать на холод.

–Ты с работы или на работу? – Огата работал в частной клинике, которая была в том же квартале, что и кофейня. Он был постоянником еще до того, как Сугимото пришел сюда. По крайней мере, так ему рассказывали.

Огата устало вздохнул и закатил глаза - думать о работе ему явно не доставляло большого удовольствия.

–На. У меня буквально час до начала, и я решил зайти влить в себя что-нибудь вкусное.

Сугимото присмотрелся. Как он и думал - под глазами уже потихоньку начинали проступать темные тени от недосыпа. Летом, когда не было учебы, он выглядел гораздо бодрее; теперь, с началом сентября, в их жизнь вступает огромный пиздец, где им обоим приходится жонглировать временем так, чтобы хватало на все: на учебу, работу, еду, развлечения, сон (последнее, как раз-таки, очень часто выбывало из списка). Огата справлялся с недосыпом гораздо лучше Сугимото. Судя по всему, у того это давно уже вошло в привычку, и видеть его не уставшим было даже немного странно.

А может быть, он просто не спит из-за всех ужасов, которые ему пришлось повидать. Кто их знает, этих медиков. Даже историки не были такими отбитыми.

–Тебе как обычно? – Сугимото сделал жест кружкой, которую держал: именно туда он чаще всего делал ему воронку.

–Ты так хорошо меня знаешь, – он не переставал смотреть. Как же раздражает.

–Ну так ты буквально берешь всегда одно и то же, – Сугимото было развернулся к пакетам с зерном, но Огата его остановил.

–Ну…не надо так обобщать. Я стараюсь экспериментировать, когда есть настроение. Так что, как насчет латте?

–Будет.

Сугимото поставил кружку на место, и начал глазами искать его любимую зеленую, с широким горлом, где можно было рисовать сколько ему хочется. Пальцы зависли над полкой. Ах, да. Он успел ответить прежде, чем вспомнил. Сугимото выбрал голубую кружку в крапинку с похожим диаметром, как и у той, что сейчас осколками лежала в мусорке, чтобы хоть немного облегчить себе задачу. Зачем он попросил ебаный латте именно в этот день?

Делать это все было не так сложно – после двух лет работы, для Сугимото сам процесс не составлял труда. Механика стала рутинной, над которой он не задумывался. Сейчас он уже пару месяцев как пытался выйти на новый для себя уровень и усиленно тренировал все свои навыки, пытаясь пробудить внутреннего художника и развести в кружке что-то сложнее кружочка. У него начало получаться: пару раз он принимал восхищенные комплименты постоянников, которые не привыкли видеть что-то изящное от него в своей кружке.

Все это было хорошо, но только не сегодня, и только не для него. Сугимото немного поколебался, развернулся и спросил:

–А просто эспрессо не хочешь?

Ответом ему была вопросительно поднятая бровь.

–А что не так с латте?

–У нас партия прокисшего молока приехала. Боюсь, что ты отравишься, – Огата улыбнулся, и Сугимото поспешно поправился, – ну, то есть, я был бы счастлив, если бы ты обосрался, конечно, но не после моего латте.

Огата насмешливо фыркнул в ответ.

–Спасибо за заботу. Вообще, я могу сбегать тебе за молоком, если хорошего нет.

Сугимото почувствовал, как у него покраснели уши. Внезапно возникший комок в горле не давал спокойно дышать и заставил его громко прокашляться. Да что с ним такое?

–Не надо… Там вроде как было нормальное.

–Вроде как?

–Вроде как.

–Так ты все-таки пытаешься меня отравить? Я запутался.

Сугимото взъерошил волосы от досады. Пошло оно все.

–Сейчас сделаю.

Методично, привычно и почти даже расслабленно он принялся за дело. Звякнул холдер, посыпался кофе, закапал эспрессо, прошипел стимер, завихрилось молоко в питчере. Сугимото чувствовал на себе тот же взгляд, что и до этого, но сейчас, почему-то, ему было удивительно спокойно. Он уже заранее представил себе все возможные варианты опозориться в каждом выполняемом действии (и некоторые эти варианты уже успел пережить за утро), поэтому ничего не станет для него сюрпризом. Если он сейчас опрокинет горячее молоко на свой телефон – его это не удивит. Если он разобьет еще одну чашку, а потом наступит на осколки – его это не удивит. Если Огата увидит его работу и просто рассмеется в лицо, даже не успев попробовать – его это не удивит. Со дна дорога только наверх, правильно?

–Нарисуешь мне что-нибудь? – а вот этот вопрос…этот вопрос его удивил. Огата обычно молча и высокомерно оценивал его латте-арт, но обычно сам не просил ничего себе сделать.

–Что? – Сугимото почувствовал, как пальцы снова начинают дергаться в каком-то тике. Уши пульсировали так сильно, что он боялся, как бы это дикое сердцебиение, перебивавшее для него все звуки, не стало слышно человеку напротив.

–Да что-нибудь, что ты сам хочешь. Ты же тренируешь рисунки?

А, вот оно что. Все ясно. Рука сжалась на ручке кружки – та предостерегающие скрипнула. Он пользуется возможностью испортить этот день еще сильнее. Решил поглумиться? Да пожалуйста.

–Окей.

Он бросил косой взгляд через стойку. Вот он, пришел и сидит здесь, требует с него латте-арт в самый хреновый день на свете. Нет бы просто как обычно выебнуться и взять что-нибудь из альтернативы (которую тоже можно было испоганить, конечно, но по-другому), но нет! Конечно, Огата не знал всех подробностей этого утра, но он не мог просто догадаться после одного наводящего вопроса, что ему варить хотят, а что нет? Сугимото поджал губы. Еще немного, и у него дернется глаз от всех этих мыслей. Ну и скотина же он.

Огата же, ничего не подозревая, молча сидел в телефоне, даже не обращая внимания на его внутренние страдания.

Сугимото повернулся к стойке спиной и молча начал вливать нагретое молоко в эспрессо. Сейчас посмотрим, что он на это скажет. Вдохновение нагрянуло, как никогда. Рука уверенно вела струйку в том направлении, в котором ему нужно было. Несколько уверенных движений, и основа была готова, оставалось добавить лишь несколько деталей – он взял маленькую длинную ложечку и начал основанием раздвигать пенку так, чтобы получился более понятный рисунок. Закончив, он оглядел чашку со всех сторон и удовлетворенно кивнул. Красиво получилось, все-таки. Внезапный детский восторг от глупой шутки заставил его чуть ли не подпрыгивать на месте. Усталость и раздражение как рукой сняло.

 Чашка с огромным нарисованным членом появилась на стойке перед Огатой.

–Ну, сос…эээ, то есть, пейте на здоровье!

Несколько секунд его лицо ничего не выражало. Казалось, он как беспристрастный судья, пытается дать точную оценку тому, что видит перед собой. Но это тут же прошло – он расплылся в ухмылке, так как шутка понравилась ему тоже. Он взял чашку и перевел глаза на Сугимото.

–Очень мило, спасибо. Что тебя вдохновило?

Сердце сделало восторженный скачок. Сугимото ответил такой же ухмылкой:

–Наши душевные разговоры.

Огата методично повертел кружку в руках. Член на молоке плавно переливался из стороны в сторону. Не лучшая его работа, он сам это знал, но смотрелось оно все равно хорошо. Они встретились глазами, и Сугимото на секунду уловил движение какой-то странной энергии. В черных глазах читался немой вызов.

–За твое здоровье.

Медленно, не отрывая взгляда, Огата поднес кружку ко рту. Когда нарисованный член соприкоснулся с его губами, Сугимото снова почувствовал колющий ряд мурашек – на этот раз на пояснице. Пульсация раздавалась во всем теле, как будто он сам стал одним большим сосудом с кровью, которую гонял вверх-вниз. Пальцы, сами того не замечая, зацепились за край деревянной стойки, явно подыскивая источник опоры. Он сглотнул, пытаясь убрать этот назойливый комок в горле, то появляющийся, то исчезающий. Секунды как будто растворились в латте, на котором был нарисован член, который прямо сейчас, как бы вульгарно это не звучало, исчезал во рту у Огаты, который, как бы стыдно ему ни было в этом признаваться, раздражал Сугимото больше, чем весь прошедший кавардак за утро.

Просто как ебаная сцена из эпохи Возрождения.

Не моргая, они смотрели друг на друга, пока рисунок не растворился. Когда Огата наконец поставил чашку, Сугимото выдохнул – он сам не заметил, как задержал дыхание на неприлично долгое количество времени. Это предвкушение развязки для не самой смешной шутки перешло все границы –выброс адреналина начинал потихоньку отступать. Сердцебиение еще не пришло в норму, ровно как никуда не делся чертов ком в горле, но теперь все эмоции спали: ушло возбуждение, и вместе с ним ушло раздражение. Приятное усталое спокойствие окутало его.

Руки наконец перестали дергаться.

Огата сделал еще глоток и удовлетворенно кивнул:

–Неплохо. Возможно, я даже не отравлюсь.

Сугимото фыркнул в ответ. Он снова прокашлялся и зашел за кофе тачку –улыбка начала закрадываться ему на лицо, и он решительно не хотел ее показывать.

Все-таки, приятно, когда его хвалят. Впервые за день. Даже когда похвалу он получает от этого вот.

– Спасибо, спасибо. Я хотел сделать для тебя член подлиннее, но кружка была слишком маленькая.

За тачкой он не видел его выражения лица, но подозревал, что оно не особо изменилось.

–Подлиннее? Для меня? Ты мне льстишь. Настолько был рад меня видеть?

Краска залила его лицо одним резким движением – кровь прилила настолько сильно, что он ощутил, как резко скакнуло давление (как будто ему было не двадцать два, а сто двадцать два).

–Так, блять, я не это…

Колокольчик над входом радостно звякнул.