— Мы же договаривались, — Чан для вида недовольно цокает, машет свободной рукой и хмурится, пока прижимает вторую руку к груди, в которой умостился запакованный подарок.
— Хен, — Джисон устало вздыхает и пробегается языком по губам, — это небольшой презент, не более. Возьми и не возмущайся, тем более, тебе это понадобится.
Чан откидывается на стуле, недоверчиво смотрит на запакованное нечто и переводит взгляд на Джисона, который лукаво улыбается и кивает, мол открывай. Упаковка под весом пальцев шуршит, заставляет поморщиться и порождает желание поскорее ее сорвать и посмотреть, что там спрятано внутри. Мысли словно муравьи, бегающие по муравейнику — мозгу, как ошалевшие.
Что вообще мог подарить Джисон? Форма подарка даже не дает воображению разгуляться и придумать хоть что-то, чтобы за это зацепиться. Чану и не особо хочется мучить свой многострадальный мозг, особенно, не после того, как он трое суток не вылезал из студии, работая над новым альбомом для своих друзей. Глаза болят и желают поскорее закрыться, чтобы получить долгожданные часы сна, которых организм Чана долго не получал. И если Джисон не обманывает и его подарок действительно понадобится, то хотелось бы верить, что это что-то полезное.
— Ну же, открывай, — Чан вздрагивает, как будто выныривает из дремы, в которую погрузился, пока рассматривал подарок и думал о том, что там может быть. — Хватить тянуть кота за…
— Не продолжай, — останавливает нетерпеливого младшего и опять переводит взгляд на сверток в руках, фокусируясь уже на нем. Джисон в предвкушении двигается ближе, как будто сам не знает, что внутри, но на самом деле лишь желает получше рассмотреть эмоции друга. — О, это…, — Чан тормозит, разводит пальцами упаковочную бумагу в сторону. — Сертификат на посещение массажа? — брови от удивления вздымаются ввысь.
— Ага, — Джисон довольно улыбается, как будто эту реакцию и ждал. — Решили с ребятами, что тебе это не помешает, — подмигивает и отодвигается назад.
Чан неуверенно держит глянцевую бумажку в руках, которая на свету переливается и привлекает еще больше внимания. У него сейчас нет времени на то, чтобы куда-то ходить и тратить время, которое он мог бы потратить на музыку, на какие-то глупости.
— Спасибо, конечно, но я не думаю, что смогу пойти, — Чан неловко улыбается и старается выглядеть как можно веселее, чтобы своей навалившейся печалью не испортить настроение и Джисону.
— Конечно можешь, — Джисон не теряет улыбки и энтузиазма. — Это ведь не на один конкретный день, у тебя в распоряжении целый год. Но, хен, — Джисон становится серьезным, стирая с лица былую улыбку, — тебе ведь это больше всех надо. Выдели час. Всего час, — Чан вздыхает, кивает согласно, но понимает, что даже минуты свободного времени у него нет. — Расслабляющий массаж, эфирные масла и крепкие руки массажиста.
— Спасибо, Джисон, я подумаю… Постараюсь, выделить время для, — поднимает руку с сертификатом, — вашего подарка.
Джисон на слова Чана удовлетворенно улыбается и кивает головой. Он самое главное донес, остальное остается за Чаном, и тот действительно надеется на то, что его подарком воспользуются, а не отложат на потом, пока действие сертификата не закончится.
— Тогда, не буду тебя больше отвлекать, — Джисон хлопает в ладони и встает с нагретого места. — Сходи, хен, ты не пожалеешь. Да и когда ты еще раз сможешь сходить на массаж?
Чан согласно кивает, но уже не особо вслушивается в то, что ему говорят. Его больше волнуют биты, что не сходятся и не сочетаются друг с другом, а еще внимание отбирает дорожка, которую он бы переписал, но тогда придется начинать все с самого начала. Руки сами находят лежащие на столе наушники, которые приятной тяжестью ложатся на голову, погружая его в мир музыки. Чан обязательно сходит, но как-нибудь потом, у него сейчас работы навалом, сроки горят, клиенты недовольные. В общем-то, жуть полная, чтобы резко все бросать и бежать в объятия массажного кресла.
Взгляд опять возвращается на лежащий сертификат. Чан хмурится, пытается разобрать название, только не выходит, он в японском, если это конечно он, довольно плох. В старших классах баловался этим, ходил на курсы и даже что-то выходило, но потом времени стало катастрофически не хватать, потому что после школы начался важный этап жизни — университет. И набранный за месяцы опыт хотя бы понимания иероглифов куда-то исчез, но Чан этому не особо расстраивался. Хотя, в ближайшее время у него ожидается совместная работа с японским исполнителем и тут уже могут возникнуть трудности. Разочарование так и рвётся из груди. И о каком массаже может быть идти речь, когда ему нужно срочно искать курсы японского, чтобы не упасть в грязь лицом?
Купленный не так давно планер уже исписан на тридцать страниц и это все на ближайшую неделю. Вот сколько реальных дел у Чана и у него просто нет времени, и быть может желания, на то, чтобы между ними впихнуть посещение массажного центра, которое только отвлечёт его от работы.
Работа на данный момент в приоритете.
***
Работы в последнее время было не то, что много, ее было катастрофически много, что на сон он мог выделить всего пару часов за неделю. И с каждым днём, ее хоть и становилось меньше, она никуда не девалась и даже не была близка к концу, поэтому к тридцати исписанным в планере страницам добавились еще столько же, потом ещё раз столько, а потом ещё… и так несколько раз, что пришлось покупать сразу два новых. И беда в том, что Чан погряз в этой рутине, стал терять счёт времени, закрывшись в своей студии и став отшельником, избегающим людей и солнечный свет.
И когда Чан понял, что работы больше нет и он все сделал, его накрыла настоящая тревога. У него еще никогда не было таких дней, когда его голову не занимали мысли о том, как уложиться в заданные сроки и побить собственный рекорд по безвылазной работе. Но при этом, Чан не переставал мечтать об отдыхе, которого ему так не хватало. В те редкие дни, когда он позволял себе пару часов сна, он в последние секунды бодрствования мечтал о сне; о днях, в которых нет места работе; о чертовом отпуске, который так долго ждал. Но вот, отпуск неожиданно постучался в дверь и пришел в гости, а он к этому оказался не готов.
— Ну может тебе нужно помочь с чем-то? — Чан потирает глаза, которые от длительного сна покраснели и слезятся, и надеется на то, что отчаяние в его голосе не такое очевидное.
— Разве у тебя нет других более важных дел? — голос Джисона по ту сторону кажется более бодрым и как кажется, даже возбужденным, как будто сейчас происходит что-то действительно будоражащее кровь младшего.
— Дело? — Чан на секунду почувствовал воодушевление, словно глоток воздуха. Может быть, он что-то забыл и Джисон ему напомнит? — Какое?
— Отдыхать, хен, — Джисон звучит все также, хотя толика разочарования проскакивает к концу предложения. — Спи, наслаждайся жизнью, вкусной едой и видеоиграми. Чем не важное занятие? Тем более, — молчание по ту сторону трубки кажется резким, но торопливые вдохи и выдохи говорят о том, что абонент на связи, — ты ведь еще не воспользовался подарком?
— Подарком? — Чан хмурится, ныряет в воспоминания, откапывая то, которое совершенно вылетело из головы. — Я… пока… в общем-то, нет.
— Тогда займись этим в ближайшее время, хен. Считай это важным поручением, которое ты должен выполнить и после отчитаться. Жду фотографию твоего счастливого и отдохнувшего лица.
Чан даже не успевает рта открыть, как Джисон по ту сторону трубки резво прощается и сбрасывает звонок. Что же. Он действительно забыл про подарок, блестящий глянец сертификата и далекие мечты о том, что когда-нибудь, он действительно сможет вырваться из рабочей рутины и потратить некогда драгоценные секунды на массаж. Сейчас Чана ничего не держит, он может делать все, что пожелает, но, честно говоря, такой ритм жизни ему не подходит. Ему обязательно нужно быть чем-то занятым, а точнее работой.
Чан вздыхает, болезненно морщится, как будто мигрень сковала его голову, но на самом деле небольшая пульсация в висках, которая даже не стоит внимания. Ему действительно нечем заняться. Можно было бы потратить время на уборку, только убирать нечего. Он так редко появлялся дома, что только призрак мог устроить беспорядки, только призраков не существует, как и беспорядка. Толщенный слой пыли, который успел плотным полотном покрыть поверхности, исчез в глубине шумного пылесоса, а остатки были безжалостно стерты влажной тряпкой. Думал приготовить себе что-то на ужин, но эти мысли ушли на второй план сразу же, как Чан понял, что это не в его полномочиях.
Поэтому Чан решается, что может быть, настало наконец-то время расслабиться и посетить массажный центр. И воодушевление от одной мысли о том, что он может почувствовать себя еще лучше от крепких рук, накрывает его лавиной.
Валяющийся в сумке сертификат изрядно потрепался от вещей, которые находились рядом с ним. Чан благодарит всех, кого может, за то, что бумажка со всех сторон цела и ему не придется неловко улыбаться перед администратором, когда он будет предъявлять его, обмотанный со всех сторон скотчем.
Чан дает себе на размышление еще несколько дней. Пытается найти плюсы и минусы, убеждает себя в том, что его точно не вызовут на работу, пока ему будут мять спинку. Да и, по правде говоря, никто и не собирался дергать Чана.
Самый сложный этап перед тем, как наконец-то приступить к задуманному, то есть, к походу в массажный центр стало убеждение Чана самого себя в том, что он заслуживает отдохнуть. Вот чего он точно не ожидал, что обычный непримечательный сертификат станет причиной возникновения у него девяти стадий принятия. Это даже становится в какой-то момент до ужаса смешным, что слишком серьезно воспринял незначительную мелочь, из-за которой насиловал мозг.
Поэтому Чан спустя дни самокопания решается пойти или как бы сказал Джисон, наконец-то перестал тянуть кота за яйца.
Больше всего Чан ненавидит неизвестность. Ему не нравится, что он должен нервничать из-за того, что что-то новое и неизвестное врывается в его жизнь, но отступать смысла нет. Он не маленький, чтобы при первых признаках (бурлящем животе, сбитом дыхании и потных ладонях) давать заднюю и сбегать. Поэтому выкинув все сомнения и по возможности освободив голову от навязчивых мыслей, сертификат опять оказывается в руках Чана, пока он самоотверженно направляется в путь.
***
Неоновая вывеска, написанная на неизвестном Чану языке, неприятно для глаз переливается на фасаде здания. Внешне выглядит, конечно, довольно представительно. Даже в какой-то момент становится интересно, внутри так же ярко, как и снаружи или это просто для привлечения внимания проходящих мимо людей. В любом случае, внимание точно привлечет, хотя бы количеством полуобнаженных тел на стенах.
В первые секунды нахождения перед зданием, Чан порывался взять телефон и позвонить Джисону, чтобы в напуганном состоянии истерично накричать и спросить: «Куда меня черт возьми заслали?». Но он этого не делает, лишь ограничивается дыхательной гимнастикой, что резко начинает кружиться голова, а потом заходит внутрь. И что же. Внешность действительно бывает обманчива. Чан даже на секунду чувствует некое угрызение совести, за то, что подумал о том, что здесь может быть что-то такое, чего не должно быть. Кричащая вывеска и непонятные привлекающие фигуры вызвали бы подозрения у всех.
Стоящая за стойкой администратора девушка поднимает до этого опущенную голову и ее яркие малиновые губы расползаются в приветливой улыбке. Она ненавязчиво пробегается взглядом по Чану, от чего тот невольно вздрагивает и отводит взгляд, подходя к ней поближе.
— Здравствуйте, вы посетили массажный центр «Strawberry cake». У вас на сегодня запись или вы желаете, — девушка постукивает наманикюренными ноготками по белому покрытию столешницы, и бегло проходится взглядом по журналу для записи клиентов, который лежит перед ней, — записаться?
— Здравствуйте, я… — Чан запинается, неловко переминается на месте, а затем спохватывается и лезет в рюкзак, чтобы вытащить наружу сертификат, — у меня вот.
Администратор забирает из его рук уже довольно потрепанную бумажку, на ее лице остается все такая же мягкая улыбка, которая успокаивает Чана и его накатившее чувство стыда. Он осторожно пытается осмотреться, пока проверяют срок действия сертификата и его подлинность. Не то чтобы кто-то стал подделывать его, чтобы бесплатно получить услуги, но удостовериться все же стоит.
— Отлично, — девушка осторожно убирает его в сторону, боясь лишний раз вздохнуть рядом с ним, потому что кажется, что еще немного и он развалится в ее руках. — Сертификат, который вы предоставили, дает вам право на посещение любого вида массажа совершенно бесплатно. Может вы уже самостоятельно выбрали? — Чан отрицательно машет головой и от досады закусывает губу, он действительно должен был перед тем, как идти, поинтересоваться этим. — Тогда я могу вам предложить? — на вопрос следует согласный кивок и перед Чаном опускается небольшой журнал. — Смотрите, — девушка осторожно тычет пальцем в текст и начинает рассказывать о каждом виде.
Чан чувствует, как место тревоги занимают стыд и мысли о том, что прямо сейчас он тратит время администратора, которая терпеливо ему рассказывает о каждом виде массажа. Где-то на подкорке сознания пробивается понимание того, что это тоже часть ее работы, но все же стыд начинает его топить.
— И последний — экзотический…
Чан не дает девушке продолжить, он собирается с мыслями, а затем перебивает ее:
— Да, давайте этот.
— О… — администратор запинается, ее лицо приобретает непонятное выражение на несколько секунд, но после она берет себя в руки и обратно растягивает губы в улыбке. — Хороший выбор, возьмите пожалуйста буклет и ознакомитесь с его содержимым, — она откуда-то вытягивает бумажку и протягивает ее Чану. — Вы также можете пройти в нужный кабинет, он находится прямо по коридору под цифрой восемь. Внутри он оборудован уборной, которой вы можете воспользоваться и подготовиться. Также, все нужные вещи, которые понадобятся находятся в этой же уборной.
Чан скомкано благодарит и скорее разворачивается, чтобы скрыться от глаз администратора, которой он, наверное, неплохо так надоел, пока слушал о каждом виде массажа.
Чан неуверенно плетется в нужном направлении, все еще думая о том, чтобы просто взять и сбежать. Он в любом случае может солгать о том, что сходил на массаж, даже в качестве доказательства и большей правдоподобности может пересказать диалог с девушкой за стойкой. Но понимает, что давать заднюю уже нет смысла, когда ноги сами доводят его до нужной двери, а рука сама тянется, чтобы постучать по деревянному покрытию. Чан впервые так волнуется, сжимает зубами нижнюю губу, от чего та краснеет, его ладони мокрые и слегка трясутся, живот начинает сводить болезненными спазмами. Наличие такого страха ему не понятно, он ведь пришел на обычный массаж, а не к какому-нибудь зубному врачу, который стал бы сверлить его зубы.
Постучав в дверь, Чан ждет, пока ему ее откроют, чтобы пригласить внутрь, но ни через секунду, ни через пять и даже пятнадцать, ничего не происходит. Тогда он опять прокручивает в голове минутами раннее услышанные слова. Ему ведь ничего не говорили по поводу подобного варианта развития сложившейся ситуации. Должно быть, если бы нельзя было заходить, то его бы в самом начале предупредили, но так, как этого не было, то он получается, может зайти?
Чан неуверенно дергает ручку и чуть толкает дверь вперед, чтобы хватило места для того, чтобы просунуть голову и осмотреться. Кабинет действительно пуст и Чан считает, что он имеет наглость на то, чтобы войти внутрь и посетить уборную для того, чтобы хотя бы подготовиться. Если у подошедшего к тому времени, когда Чан закончит, массажиста возникнут вопросы, то он точно найдет слова, чтобы оправдать свое беспардонное поведение.
Чан слегка тормозит, осматривая комнату, в которой ему предстоит провести ближайший час. Приятные для глаза теплые оттенки зеленого и коричневого дарят атмосферу уюта. Чан считает огромным плюсом, что именно эта цветовая гамма покрывает стены и пол. Будь цвета более холодными и пестрыми, находиться тут было бы не так комфортно. А если еще учесть тот факт, что ему нужно будет расслабиться, что бывает сделать иногда крайне сложно, Чан искренне верит, что в этот раз у него получится.
Направляясь дальше в ванную комнату, он пробегается глазами по висящим на стенах картинах, они все такие разные, но в тоже время их что-то объединяет. Чан не уверен в том, что это за техника и как правильно ее назвать, чтобы не ошибиться, но ему явно нравится то, что он видит. В углу возле еще одной двери стоит небольшой пышный вазон, больше похожий на искусственный. Ему кажется, что он лопнет от восхищения, которое испытывает, и это чувство помогает вытеснить прежние страх и тревогу.
Заходя внутрь ванной, Чан поднимает руку с зажатым в ней буклетом. Бегло пробегается глазами по тексту, содержимое которого, заставляет его губы раскрыться от шока. Он даже не предполагал, что для массажа ему придется сделать подобные вещи.
***
Чанбин работает не так давно, всего третья неделя пошла. Еще в самом начале его предупредили о том, что самые специфические виды массажа ему пока делать не придется, ведь для этого помимо теоретических знаний нужен опыт. Но прямо сейчас, стоящая за стойкой Джиу говорит ему о том, что в восьмой его ждет клиент. Чанбин еще никогда не был в восьмой комнате.
— Мне правда некого туда отправить, — она сочувствующе улыбается. — Тем более, что экзотический массаж, сам по…
Договорить ей опять не дают, Чанбин машет рукой и разворачивается, бросая на ходу угрюмое: «Я понял».
Чанбин не скрывает свое раздражение, когда размашистым шагом идет к нужной двери. Думает о том, какого черта именно он сегодня будет тем, кто будет предоставлять услуги пришедшему клиенту. Чанбин даже понятия не имеет, что это за массаж, как его нужно делать и в чем вообще заключается смысл. И думать о том, что ему предстоит сделать, если честно, не очень хочется. Единственное, что он сейчас не прочь сделать, это сесть и завыть, но это не выход, когда эта работа единственное, что ему поможет оплатить накопившиеся счета.
Чанбин перед тем, как зайти в кабинет, подумал о том, что может лучше залезть в интернет и поискать там, что собой вообще представляет экзотический массаж. Но потом решил, что лучше не будет в это лезть. По ходу разберется, что уж там. Если он без проблем впитал в себя информацию, которой его напичкали в начале пути карьеры массажиста, то и тут он без проблем должен справиться. А еще, он все еще надеется на то, что клиент сам не в курсе того, на что записался. Лишние проблемы потом не нужны.
Делает последний свободныЙ вдох, набирает полную грудь воздуха, и выдох, шумно выпускает его через рот, а затем открывает дверь, чтобы зайти внутрь. Смотрит под ноги, отсрочивая встречу, хотя смысла нет, когда до ушей долетает чужое тяжелое дыхание.
— Добрый день, — Чанбин сдается, поднимает взгляд и теряется.
— Добрый, — Чан мнется, неловко топчется на месте и держит сложенные руки на обнаженной груди, больше для того, чтобы прикрыться, чем привлечь внимание на крепкие мышцы.
Чанбин кидает на него заинтересованный взгляд. Цепляется глазами за ширину чужих плеч, на мышцы, которые от напряжения стали более четкими, на вены, которые синей сеткой оплетают руки. Чанбину хочется зажмуриться, спрятаться от стоящего перед ним парня, но он продолжает рассматривать его, бесстыже опуская взгляд со скрещенных рук ниже. Слюна в горле превращается в вязкую смолу, она становится поперек горла, ее невозможно проглотить, как и отвести взгляд от того шедевра, что стоит перед ним. Он знает, что если не прекратит, то это обернется кошмаром, но он не может. Рельефы чужих мышц завораживают, отчетливо видные кубики пресса вытесняют все здравые мысли прочь. Чанбин чувствует себя настоящим девственником, который возбуждается только от одного вида чужого обнаженного тела. Короткое белое полотенце, прикрывающее мощные бедра, режет глаза, оно как клякса на чистом листе бумаги, его не должно быть, но оно есть.
Чанбин ненавидит эту вселенную за то, что она издевается над ним, что она ставит ему подножку за подножкой.
Еще в подростковом возрасте он понял, что его совсем не влекут одноклассницы, их шелковые волосы, мелодичные голоса и округлённые, обретающие фигуру, формы. Ему не хотелось с благословением и открытым ртом наблюдать за тем, как короткая юбка задирается при ходьбе, обнажая обтянутые черным капроном тонкие ноги. Ему хотелось с открытым ртом наблюдать за старшеклассниками, за их подтянутыми фигурами, с намеками на мышцы, с которыми совпадала физкультура. Окружающие считали, что это из-за желания быть похожими на них, но Чанбин знал, что не в этом дело.
Общество напичкано стереотипами касаемо всего. Если ты накаченный гей, то априори должен влюбляться только в маленьких, щуплых мальчишек, с огромными глазенками и пухлыми губами. Чанбин парней, конечно, любил, но он любил тех, которые в мышечной массе если не обгоняли, то хотя бы догоняли его. У него слюнки текли от перекатывающихся от напряжения мышц. Его не менее крепкие ноги подкашивались, когда другие со штангой в руках приседали. Он ведь по этой причине в зал пошел, думал, что там найти кого-то сможет, но ничего не вышло.
Чанбин ненавидит ту слабость, которую чувствует из-за стоящего перед ним парня. Он собрал в себе все то, что так его влечет. Ему от досады хочется губу закусить. Встреться они в другой обстановке… Тогда бы что?
Чанбин мысленно про себя стонет, а затем делает шаг вперед, чтобы помочь парню устроиться на кушетке. Это будут самые тяжелые полтора часа в его жизни.
— Меня зовут Чанбин и сегодня я буду вашим массажистом, — Чанбин осторожно укладывает руку на чужую спину. Ему хочется выть из-за того, какая она на ощупь: твердая и горячая.
— Ох… я… Чан, — он позволяет себя уложить, позволяет чужим рукам проезжаться по его разгоряченной, обнаженной коже, которую после касаний покрывает дрожь.
Чанбин помогает Чану лечь на живот, поддерживая его за плечо. Он понимает, что это лишнее и ему не нужно было этого делать, потому что тот мог справиться сам, но Чанбину хотелось вновь прикоснуться к чужому телу, хотелось кончиками пальцев схватить тот жар, которое оно источало.
Чанбин считал это наказанием? Нет. Это самый настоящий дар за все те муки, которые ему пришлось испытать за эти недели работы. Это за те дни, когда ему не разгибаясь приходилось часами стоять над дряблыми телами стариков, потому что ему только их и могли доверить. Чанбин готов расцеловать Джиу за то, что именно его она отправила к клиенту. И хоть он и понятия не имеет, что ему нужно сделать, он готов на все.
Чанбин все еще не знает, в чем заключается суть экзотического массажа, но он надеется, что тот, который он сделает Чану, будет ему по вкусу.
Для начала он решается попробовать на сухую, ему интересно, как чужие мышцы будут ощущать под его руками. Затем он добавит немного масел, а потом… Чанбин тихо вздыхает, укладывает руки на спину Чана и начинает осторожно массировать его плечи. Его прикосновения встречают громким выдохом, как будто Чан решил избавиться от легких. Чанбин клянется, эта спина будет сниться ему во всех мокрых снах, в которых он лично будет облизывать ее со всех сторон и снизу-вверх.
Руками осторожно мнет плечи, спускается ниже, начиная больше поглаживать, чем массажировать лопатки. Чанбину хочется зажмуриться, потому что в голове отчетливо виден образ, в котором его губы оставляют влажные следы на этой части тела. Опускает руки еще ниже, круговыми движениями мажет руками по пояснице, останавливаясь у самой кромки белого полотенца. И тогда Чанбин замечает это. Натянутая ткань слегка задралась, тем самым открывая вид на часть обнаженных ягодиц. Чанбин пораженно замирает.
Под полотенцем ничего нет?
Чанбину хочется истерически рассмеяться или на всех парах влететь в стену, чтобы от него ничего не осталось. Он ничего не понимает. Как он оказался в такой ситуации?
Ему нужно срочно привести себя в порядок, вернуть прежние чувства, которые выбило таким дурацким способом. Сколько раз он делал массаж, сколько обнаженных спин (и не только их) увидел. Но ни одна не вызывала такую реакцию. Может быть, дело вовсе не в спине, а в ее обладателе? Чанбин даже в самых отчаянных мечтах не мог представить мужчину, которой на столько внешне будет ему соответствовать. Чан привлекательный, от него так и веет такой терпкой мужской энергией, которая своей мощностью собьет с ног каждого, кто на секунду позволит бдительности пошатнуться.
Чанбин понимает, что затянул с поглаживаниями, что такое действие может вызвать вопросы. Ему пора заняться работой, а не удовлетворением собственного интереса и влажных мечт о том, какого было бы потрогать эту спину при других обстоятельствах. Пора переходить к следующему этапу массажа.
— Я сейчас добавлю масло, — шепотом предупреждает и тянется за стоящей бутылочкой. Чан на его слова мычит что-то неразборчивое.
Чанбин понятия не имеет что значит каждая баночка, стоящая на небольшом столике за кушеткой. Их столько много: разных цветов, размеров и форм. Глаза разбегаются, без возможности зацепиться за одну какую-то конкретную. Чанбин выбирает наугад, ему кажется, что нужно брать ту, которая уже на половину пуста. Именно за ней он и тянется.
В нос ударяет резкий запах трав, когда Чанбин откупоривает бутылек. От него в носу начинает чесаться и возникает острое желание чихнуть. Нет. Это не подойдет. Слишком резко, слишком приторно. Такое точно не подойдет клиенту, что доверительно лежит, в ожидании того, когда Чанбин наконец-то продолжит свою работу. Он решает выбрать другой, тянется за ним, при этом случайно врезаясь рукой бедро Чана. Он хочет извиниться, но все, что он может сделать — резко отдернуть руку, как будто дотронулся до доведенного до кипящей воды чайника. Кажется, что рука до сих пор ощущает чужие округлости, не избавляется от фантомного чувства того, что она все еще лежит на нежной коже.
С каждой прошедшей секундой, которая, как кажется, длится куда дольше, чем раньше. Чанбин понимает, что он оказался в самой настоящей западне, из которой ему уже не выбраться. Он открывает очередное масло, осторожно подносит к носу горлышко и вдыхает, втягивая в себя приятный нежный цитрус, который не вызывает раздражения и неприятного ощущения в носу.
Чанбин выливает его на руку, большим пальцем растирает на ладони, а затем убирает бутылек в сторону, чтобы перелить немного жидкости на другую руку и растереть между ними. Делает очередной глубокий вдох, что в голове на секунду становится слишком пусто и мутно, а затем опускает увлажненные руки на чужую спину. Чанбин надеялся на то, что тех секунд нахождения масло в его руках достаточно для того, чтобы согреть его, но он ошибался.
Чан вздрагивает, весь собирается, когда прохлада кажется ошеломляющей. Но это чувство вмиг проходит, когда Чанбин продолжает массажные движения, когда он продолжает мять плечи, продолжает надавливать на спину и опасно коситься в сторону полотенца. Почему тот вообще находится в нем? Ладно. Он понимает, почему Чан в полотенце, так в принципе и должно быть, но почему на нем нет белья? Чанбин не может, да и не хочет в данный момент, вспоминать каждого своего клиента на наличие белья. Сейчас это кажется лишним, пока все его внимание отбирает чужой зад.
Чанбин залипает. Он ничего не может с собой поделать, не может справиться со своими глазами и острым чувством неудовлетворенности. Чана хочется трогать везде, хочется руками коснуться там, где нельзя, но жжется так, как будто от этого зависит его, Чанбина, жизнь. Хочется опустить руки на ягодицы, хочется их помять, стиснуть в руках и услышать хоть какую-то реакцию от человека, который все так же продолжает молча лежать и лишь иногда вздыхать.
Он сам не понимает, что происходит. Всего лишь закрыл глаза на несколько секунд. Под руками больше нет горячей кожи, нет крепких мышцы и позвонков, которые он успел насчитать и навсегда запомнить, что у Чана есть небольшое искривление.
Ткань под пальцами ощущается неправильно, как что-то такое чего не должно быть, но она есть. Чанбину страшно открыть глаза и понять, что он пересек черту, которую не должен был. И он бы отдернул руки, прекратил то, что начал и извинился, но он этого не делает, потому что никакого сопротивления или возмущения не встречает. Он все еще может все списать на специфику данного вида массажа, может убедить в том, что в его движениях и касаниях нет ничего такого, чтобы заставлять Чана волноваться. Но Чанбину и не нужно лгать, все тяжбы секундно легшие на плечи были сняты тем, что его действия оказались кое-кому по душе?
Чанбин открывает глаза. Руки на полотенце все еще кажутся чужими, но не так, как в первые секунды осознания произошедшего. Он осторожно двигает ими. На пробу. Косится в сторону чужой темной макушки, следит за каждым мимолетным движением, которое сказало бы ему остановиться и прекратить то, что он начал. Но ничего не происходило. Тогда Чанбин позволяет себе чуть больше. Он позволяет себе сжать чужие ягодицы в своих руках, позволяет себе их мять так, как не должен.
Чанбин плох в сравнении, его словарный запас становится до боли скудным, когда чувство потрясения накрывает его волной соленой, морской воды. Прямо сейчас ему хочется задрать это полотенце, убрать его к черту, чтобы кожей ладоней почувствовать то, на сколько горячи и упруги ягодицы Чана. Он уверен, что это будет самое лучшее, что ему доведется потрогать в жизни. Будет ли это похоже на то, если два крепких, спелых персика положат в каждую руку? Или это будет еще лучше? Какого это будет?
Чанбину хочется застонать от досады, потому что ему явно не светит подобное. Он уже хочет убрать руки, которые как будто приклеились и их уже никаким образом не отклеить. Он правда собирался это сделать, потому что это слишком. Заигрался.
Громкий дрожащий вздох отрезвляет. Чанбину кажется, что на него вылили ведро ледяной воды. Он смотрит на Чана, ждет, когда тот резво подскочит, начнет возмущаться, скорее всего учинив скандал. Но ничего не происходит, ни через секунду, ни через две. Тот все так же продолжает лежать, как будто не он подал непонятный сигнал, как будто не его громкий вздох отрезвил быстро опьяневшего Чанбина, которому хватило всего лишь коснуться его ягодиц.
Непонятная дрожь проходит вдоль позвоночника. Чанбин это списывает на страх, который импульсами бьет в мозг. Он чувствует себя нашкодившим школьником, которого словили на подкладывании острых кнопок на стул одноклассника. Ему нужно взять себя в руки, нужно продолжить массаж, как ни в чем не бывало. И как только он хочет это сделать, чувствует странное движение под руками. Чанбин не хочет смотреть, потому что опять попадет под гипноз чужих половинок, но он смотрит, о чем жалеет.
Полотенце задирается еще выше. Оно станет совершенно бессмысленным, когда Чанбин уберет руки, потому что только они на данный момент становятся тем барьером, не позволяющим все усугубить.
Чанбин облизывает пересохшие губы, открывает немощно рот, боясь дышать носом. Он должен продолжить делать свою работу, должен наконец-то вернуться к спине и навсегда забыть про произошедшее. И он это делает. На половину. К массажу Чанбин действительно возвращается, только не спины. Чуть разведенные ноги привлекают и отбирают все внимание. Зачем Чан это сделал? Чего он добивался? Но это уже не важно. Чанбин чувствует, как последние крупицы стыда вылетает из него с каждым вдохом и последующим за ним выдохом. Будь, что будет.
Наливает еще масла. Совсем не скупится с количеством, из-за чего излишки стекают вниз, жирными каплями падают на кушетку и обнаженные части тела Чана. Чанбин больше не растирает его в руках, это кажется бессмысленным. Он вообще ни о чем не думает, потому что Чан своим видом отбил все, что нужно. Если после такого его уволят, то он точно не будет этому сопротивляться.
Чанбин не осторожничает. Больше незачем. Руками по все еще скрытым ягодицам проводит, при этом на полотенце какое-то количество масла оставляет. Но на них он больше не планирует останавливаться, не сейчас, когда перед глазами маячит зеленый флаг и разрешение, которое, по сути, никто не давал, но Чанбин считает иначе. Разведенные в сторону ноги точно что-то значат, он в этом уверен. А еще он знает, что будет не в силах сдерживать собственное возбуждение. Жар давно расползается в груди, он орудует на лице, оставляя на щеках яркие пятна стыда; он ползет в противоположную сторону, растягивается внизу живота, горит пламенем, которое уже не потушить. Чанбин его подпитывает, когда руками до обнаженных ягодиц дотрагивается.
Пальцы становятся настолько чувствительными, что Чанбин от этого теряется. Он подушечками чувствует шероховатость кожи Чана, неровности, которые вызваны табуном мурашек. До ушей доносится рваный вдох, Чан как будто захлебывается воздухом, пока Чанбин собственными эмоциями. Руки движутся дальше, хотя их все еще хочется отдернуть и извиниться, прекратить эту пытку, которая уже перестала ею быть. Пытка ли то, что Чанбин чужие бедра мнет? Пытка ли то, как он пальцами до белых отпечаток чужие ляжки сжимает?
Чанбин понимает, что пора прекращать, когда он очередной раз проводит руками сверху вниз, от ягодиц до гладких бедер. Он даже представить себе не мог, что у такого парня на столько идеальное тело. И это дает пищу новым мыслям, которые с каждой секундой становятся более развратными. Закрой Чанбин глаза, как в кромешной темноте начнут всплывать яркие правдоподобные образы того, как он бы припал губами к карамельной коже, зубами оставлял едва заметные красные полосы и после языком бы их зализывал.
Сдерживаться становится все сложнее. Извращенный мозг подпитывают вздохи Чана, которые с каждым новым движением становятся томнее и глубже. В другой ситуации Чанбин бы их собственными губами ловил, не дал ни одному ускользнуть. Но он может лишь мечтать и думать о том, хорошо ли было с ним целоваться и был ли бы Чан опытным любовником, умело владеющим своими губами.
Им нужно прекратить, пока это не зашло слишком далеко. Чанбин знает, что он уже облажался, когда налитый кровью член врезается в давящую его ширинку. Его сбитое дыхание и явно покрасневшее лицо никаким образом не улучшат сложившуюся то положение, в котором он прямо сейчас находится. И если Чан поднимает голову и повернет так, чтобы посмотреть на Чанбина, то первое, что он увидит, будет явно не лицо. Пора заканчивать.
Чанбин заканчивает все не резко, он знает, что это будет поводом для ненужных мыслей в чужой голове. Он все также плавно переходит на спину, в этот раз клятвенно себе пообещав, что он больше не притронется к этому божественному заду. Не сегодня, по крайней мере.
Абстрагироваться от лишних мыслей помогает осознание того, что после Чана и его невероятной накаченной спины, его ожидает дряблый дедуля, который записался на три сеанса подряд и это все в смену Чанбина. От таких довольно неприятных новостей, больше не хочется думать в угоду возбуждения, которое все еще продолжает давить и отвлекать. Сейчас не самое лучшее время, чтобы от него избавиться, а руки разминающие мышцы Чана становятся очередным напоминаем того, почему член не собирается спадать в ближайшее время. Чанбин действительно старается и держит себя в руках до конца сеанса.
— Ваши руки, — Чан хрипит, чуть приподнимает голову, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то, но он не может этого сделать, не тогда, когда единственное, что он желает, продолжать двигать бедрами и привести себя хоть к какому-то облегчению. — Вы творите ими магию.
«Магию», усмехается про себя Чанбин и хочется цокнуть языком, при этом вслух добавив несколько слов, чтобы доказать, что не только руки творят магию.
— Приходите еще, — Чанбин знает, что его голос звучит не так, как обычно предлагают клиентам вернуться за дополнительным сеансов. Тут все гораздо глубже и масштабнее.
— Мы могли бы, — Чан прерывается, чтобы подняться и сесть на кушетку. — Договориться об еще одном сеансе… только в другой обстановке? Вы делаете массаж на дому?
И если Чан его зовет действительно для того, что он сделал ему массаж, хотя сцепленные руки в области собственного паха и смущённый взгляд на чужой, обтянутый слишком плотной тканью ничего не скрывающих джинсов, говорят совершенно о другом, Чанбин все возьмет в свои руки. С порога нагнет и разведет манящие, мясистые бедра в сторону, искусает изнуренные тренировкам ляжки и вылижет так, что Чан не то, что устоять на своих двоих не сможет, собственное имя забудет. Чанбин уж постарается.
***
Чан наматывает круги по спальне, задевает пальцами ног выступающие ножки кровати и комода. Секундная боль помогает отрезвить рассудок и отогнать тревогу, которая цепями сковывает грудь. Осознание собственного положения, как всегда, приходит с опозданием. Ведь не будь в тот роковой день Чан опьянен чужими руками и возбужден от их мастерства, то ему никогда бы не пришло в голову то, что после выдал его язык. Додумался же пригласить себе в гости Чанбина, приманив его массажем. Как хорошо, что Чан прекрасно рассмотрел чужое возбуждение и оказался не единственным извращенцем. Их по крайней мере теперь двое и все должно быть проще.
Чан надеется на то, что Чанбин не глупый мальчик, и тот сразу все понял. Но в то же время, он думает о том, насколько это нормально приглашать к себе массажиста для того, чтобы с ним заняться сексом, зная только его имя и то, что его руки слепил сам дьявол. Чан понимает, что на грани истерики, когда нарастающий в горле ком вырывается тихими смешками.
— Господи, что я творю, — голос срывается, руки путаются в еще влажных от душа волосах.
Упоминать господа неподходящее время, но Чан не верующий, чтобы потом бежать и замаливать за это грехи. Тем более, это ведь он позвал незнакомого парня к себе домой, а не кто-то другой. В его жилах грех давно поселился.
Урчащий от тревоги и голода живот периодически хватают спазмы. Чан бы сейчас с радостью побежал на кухню, отворил холодильник и зарылся лицом в еду, которую заранее приготовил. Он бы руками ел, игнорируя палочки, словно какой-то дикарь, лишь бы не чувствовать эту отвратительную боль. Не то чтобы у него вообще не было опыта половой жизни со своим полом, но его было катастрофически мало, чтобы попробовать и узнать себя с разных сторон. Гугл убедительно твердил, что ему нужно прочиститься или же, избежать любой тяжелой пищи. Чан без замедления решил, что будет лучше вовсе избежать какого-либо контакта еды со своими ртом. Он немного переживал о том, что голод как-то скажется на его активности и энергии, но прямо сейчас все эти переживания не имеют смысла, когда Чана трясет так, как будто он выпил несколько стаканчиков кофе, пару банок энергетиков и всадил огромный шприц адреналина возле сердца. Энергии в нем столько, хоть откачивай.
В голове периодически всплывает их с Чанбином прошедший разговор. Как Чан, не чувствуя стыда и хоть чего-то, что могло вызывать смущение, дрожащим от возбуждения голосом прошептал свой номер телефона, и, находясь еще в таком нестабильном состоянии, он сразу же написал и назначил встречу.
Которая должна состояться сегодня.
Звонок в дверь действует лучше любого самодельного средства для отрезвления. Чан спешит, чтобы поскорее ее открыть. Останавливается возле шкафа с большими зеркалами, придирчиво рассматривает себя, как будто сейчас должна состояться какая-то важная встреча или свидание с любимым человеком. Поправляет волосы, которые от влажности начали крутиться, пальцами пробегается по плечам, чтобы поправить съехавший халат, разводит воротник в сторону, еще больше обнажая грудь, и, чуть ослабляет пояс. Не зачем тратить лишние секунды на то, чтобы развязать тот морской узел, который он от нервов скрутил.
Чан считает, что достаточно потянул время, теперь можно открывать дверь. Тем более, что уши раздражает еще один более протяжный звонок. Мокрая от волнения ладонь съезжает с ручки, не дает уверенно ухватиться и открыть с первого раза дверь, но Чан упрям, поэтому без проблем справляется.
Он готовился не один. Первое, что приходит в пустую голову, когда он видит стоящего по ту сторону Чанбина. В нос ударяет резкий запах одеколона, который на полках парфюмерии игнорируется из-за своей кусачей цены. Чан хорошо его знает, потому что сам таким пользуется.
— Добрый вечер, — Чанбин усмехается, пробегается голодным взглядом по голым ногам, старательно игнорируя то, насколько сексуален Чан.
Чан немо открывает рот, хочет поздороваться, но единственное, что он может, отойти от прохода и пропустить Чанбина внутрь. Именно это он и делает. Тот в его квартире кажется чужим, но это не взывает отторжения и желание выгнать гостя. Не тогда, когда он долгожданный.
— Добрый… массаж, — язык заплетается, слова путаются, речь вообще далека от адекватной. Чан впервые замечает за собой настолько неустойчивое состояние, которого никогда раньше не было. — Комната там, — делает шаг назад и кивает головой в сторону, где в ряд расположились две двери и одна из которых распахнута настежь.
Чанбин чужой заминкой наслаждается. Происходящее веселит, и он этого не скрывает, растягивая губы в широкой ухмылке. Быстро расстегивает пуговицы, стягивает с массивных плеч темное пальто, которое сразу же отбирают чужие руки, дрожь которых просто невозможно не заметить. Чан вешает верхнюю одежду на вешалку, не сводя взгляд с Чанбина.
— Надеюсь, вы…
— Ты, — перебивает и смотрит прямо в глаза Чанбина, из своих резко убрав прежнюю неуверенность. Честное слово, настало время прекращать непонятный цирк.
— Надеюсь, ты, — исправляется Чанбин, — подготовился к сегодняшнему сеансу.
Чан раздосадовано поджимает губы, чуть хмурится и может быть, совсем слегка, буравит недовольным взглядом чужое лицо. Это действительно будет просто массаж? Он этого не хочет, потому что рассчитывал на другое. Точно не на это. Или может это игра, которой он, Чан, должен подыграть? Играть он умеет хорошо.
— Готовился, — единственное слово вылетает легко, пухлые губы вмиг становятся влажными, когда Чан проводит по ним языком. — Проверишь?
— Проверю.
Чан не успевает дрогнуть, когда Чанбин резко оказывается слишком близко. Ему кажется, что даже сквозь слои своей и чужой одежды, он чувствует жар чужого мощного тела. От него ноги подгибаются, как будто он совсем юный мальчишка, впервые оказавшийся в таком положении. Воздух в комнате становится тяжелее, он огнем отпечатывается в легких, от которого хочется избавиться, но выходит лишь распалить сильнее.
— Тогда может проведешь меня в свою комнату? — Чанбин пододвигается почти вплотную, его тихий голос обжигает. — Ведь именно там я буду заниматься твоим телом?
Чан на секунду теряется. Не выдерживает то напряжение, которое давит со всех сторон. Не выдерживает энергию Чанбина, которая без шанса сшибает с ног. Чужой пытливый взгляд слишком въедчив. Чану кажется, что в данный момент на нем даже халата нет, что он стоит совсем нагой, не скрываемый даже тонким слоем хлопка.
Делает неустойчивый шаг назад, когда крепкие руки ловят его, прижав к себе. Чан под ними плавится, теряется, трясется, как осиновый лист в промозглую, дождливую погоду.
— Сможешь идти сам, хен… или может Господин Бан? — Чанбин толкает язык за щеку, чуть щурится и так пытливо смотрит.
— Откуда? — Чан немощно бегает взглядом по чужому лицу, пытается уловить там хоть что-то, кроме растянутых в ухмылку губ.
— Найти привязанные к номеру телефона профили не так сложно.
Что же, Чан не единственный, кто прошлый вечер облазил весь интернет, чтобы хоть что-то найти, хоть какую-то информацию и ниточку, которая привела бы его к смотанному клубку, в надежде, что его получится размотать. Он открывает рот в желании задать еще один вопрос, хочет уточнить действительно ли сегодня произойдет то самое, а не массаж, на который Чанбина и позвали. Но он отступает, ничего не говорит, лишь молча отходит на несколько шагов, а потом разворачивается и идет в направлении комнаты. Чан знает, что за ним последуют и не ошибается.
Свою комнату он считал местом полного уединения и той зоной, которая не должна быть осквернена чужим вниманием и нахождением в ней незнакомых людей. Несмотря на то, что Чанбин ему незнакомец, Чан вовсе не против того, чтобы он зашел в нее, он всеми руками и ногами за. Ему нечего скрывать и нечего стесняться, чтобы не позволить тому войти в нее. С каждой пройденной секундой, Чанбин больше не кажется чужаком. Нахождение в квартире и спальне кажется уже несколько привычным, хоть они и видятся всего второй раз в жизни.
Второй раз, а Чан уже готов переступить через себя и заняться сексом с этим парнем?
— Тебе будет удобно, если я буду лежать на кровати? — Чан не смотрит в сторону Чанбина, боится увидеть выражение лица, к которому не будет готов. Не морально.
— Мне будет удобно в любом положении, — Чанбин, кажется, вовсе на него смотрит, как будто стоит, отвернувшись, и Чан рискует, оборачивается и осторожно следит. Чанбин ковыряется в сумке, достает из нее какие-то бутыльки, наполненные цветной жидкостью. Чан понятия не имеет, что это такое, но полностью доверяет тому, что происходит. — Можешь снимать халат.
Бросает небрежно, точно так же как Чана в дрожь. Он даже не предполагал, что это заставит его впасть в такое состояние. И это не из-за того, что происходит, а из-за того, насколько властным звучал голос Чанбина. Чан не предполагал, что такое заставит его хотеть слушаться, но он в любом случае не может. Не тогда, когда единственное, что на нем надето — только этот несчастный халат. Он посчитал бесполезной затеей надевать белье, которое, как он планировал, все равно должно было с него быть снято. Зачем делать двойную работу, когда можно подготовиться заранее?
Чан жалеет о том, что перед приходом Чанбина не открыл окно на проветривание. В комнате жарко, а еще кажется, что между ними летают разряды тока, пропитанные страстью. Чан не знает, что это такое. Предполагает. Опускает руки на пояс халата, думает о том, чтобы развязать его, но в последний момент тормозит. Готов ли он так быстро оказаться обнаженным перед Чанбином? Мысли сводят с ума, одна извращеннее другой врезаются друг в друга, в голове появляются какие-то образы того, как себя поступит он, когда увидит, что тело Чана больше не скрыто халатом, что на нем больше ничего нет. Чан хочет узнать, хочет рискнуть, но тот жар, который расползается в груди и опускается ниже, говорит о том, что это не лучшая идея. Ему вовсе лучше отвернуться, потому что он знает, что за этим последует.
Чан подходит к кровати, чтобы лечь на нее, перед этим не рискнув снять халат. Он считает, что Чанбин может массажировать поверх одежды, что не обязательно раздеваться. Сам себя обманывает, оттягивает роковой момент, который все равно должен наступить: через несколько секунд, может минут, но должен.
Чан отвлекается на мысли, забывает о том, что где-то в комнате находится Чанбин, который уже достал всю нужное из своего рюкзака и с зажатыми в руках бутылочками подошел к лежащему на кровати Чану. Он клянется, что слышал не скрываемую усмешку над собой.
— Тебе удобно? — Чанбин интересуется незаинтересованно, пока голодный взгляд бегает по широким плечам, обтянутым тканью и ягодицам, что так и приковывают к себе.
— Вполне.
— Ладно.
И опять Чан слышит это. Он уверен, что чужие губы искривлены в усмешке, а в глазах есть что-то такое, что скажет о большем. И может быть, если бы положение Чана не было настолько плачевным, а оно таково, то он бы возмутился и подскочил, но единственное, что он может — вдавить себя в кровать. Это безумие, продолжение которого не раздражает, а только раззадоривает и без того затуманенный возбуждением разум.
— Я начну с легкого массажа, — голос Чанбина к концу предложения становится настолько тихим, что кажется, оно произнесено одними губами.
Чан согласно мычит и закрывает глаза. Он помнит тот день, помнит эти руки на своих ягодницах, которые с остервенением мяли их. И даже не пытается скрыть громкий вздох, когда чужие руки опять опускаются на них. Сквозь ткань это ощущается все еще не так, не слишком, но достаточно для того, чтобы хотеть пригласительно развести ноги. Чан поджимает пальцы на ногах, пока руками крепко держится за подушку, на которой лежит его голова. Он хочет попросить наконец-то сделать это, когда Чанбин сам, без спроса, задирает подол его халата. Если до этого казалось, что жарко, то больше не так. Печет так, как в аду не будет.
Чан знает, что слишком очевиден, когда убирает одну руку от подушки и слегка приподнимается, чтобы попытаться ею развязать узел на поясе. Он не чувствует стыда или давящих мыслей о том, что его положение слишком откровенное, что его обнаженный зад горит от чужого взгляда и рук, которые все еще на нем. Чанбин не использует масло, что лежит совсем близко. Не хочет. По крайней мере не сейчас. Ему хочется так, без всего ощутить то, на сколько чужие бедра гладкие и крепкие. И Чанбин позволяет себе это. Это не похоже на массаж, не тогда, когда он сжимает половинки упругих ягодиц в своих руках и разводит их в сторону. Чан ерзает, прогибается в спине, все еще занятый халатом он подтягивает к себе колени, становясь в слишком открытую и провокационную позу. Но узел слишком крепок, а головка покрасневшего вставшего члена давно трется о грубую ткань халата, отбивая у него последние мысли о том, каким видит его Чанбин. Чан хочет избавиться от этого чувства, наконец-то убрать то небольшое, но все еще давление, которое только раздражает. И когда ему удается наконец-то ослабить хватку завязанного узла, он чувствует это.
Чанбин выпускает чужую задницу из рук только для того, чтобы расстегнуть ширинку собственных джинсов, что уже давно сдавливают все, что только можно. Одна мысль о том, что сейчас не существует каких-то границ, срывает все тормоза. Чанбин знает, с самого начала догадался, для каких целей его позвали сегодня сюда в чужой дом. И если еще в начале были некие сомнения, они вдребезги разбились. Не до сомнений, когда перед лицом маячит задница, которую он хотел вкусить с самого начала.
Чан дергается от звука пряжки, напрягается, как будто в ожидании чего-то плохого, но все обходится. По крайней мере он так считает до того момента, пока теплые руки не возвращаются на его зад. Чан вздрагивает, чувствуя сначала холодное дыхание, а потом осторожные касания, как будто самими кончиками пальцев там.
Чанбин замечает чужое состояние, он его в себя впитывает, пытаясь сильнее раззадорить Чана, который совсем перестал скрываться и пытаться быть невозмутимым. Ладонями напрягшиеся ягодицы оглаживает, пальцами колючую дрожь ощущает как собственную, поднимает руки выше, большими пальцами врезаясь друг в друга, пока ладони исследуют чужую поясницу и изгибы талии. Чанбин заворожен, он чувствует себя под гипнозом чужого тела, над котором проводились титанические работы в зале, чтобы слепить из него то, каким оно является сейчас. Он в тот день не мог поверить, что настолько идеальные тела существуют, сам себе завидовал, что может лишь взглядом облизывать, а сейчас ему открываются, так и говорят: «Оближи меня не только своими глазами». А кто такой Чанбин, чтобы сопротивляться?
Облизывает губы, делая их настолько влажными, на сколько это возможно, а затем наклоняется, чтобы оставить несколько мокрых поцелуев на поджавшейся от неожиданности ягодице. Чанбин крепко за них держится, сжимает пальцами до такой степени, что отпусти он руки, то на нежной коже останутся отпечатки его пальцев. Ведет носом по горячей коже, впитывая в себя запах чужого геля для душа, достает язык, чтобы несколькими мазками оставить свою слюну. Чан под его ласками млеет, мурчит что-то под нос, совсем разомленный. Чанбин знает, что тот возбужден, видит, стоит ему опуститься еще ниже, как тяжелый, налитый кровью член, болтается между его ног, в желании как можно быстрее получить разрядку. Отпускает одну половинку, сразу же зализывая яркие белые отпечатки, а затем присасывается к ним губами, пока свободную руку между чужих ног просовывает. Горячие яйца приятной тяжестью ложатся в ладонь, Чанбин сжимает их в руке, перекатывает, наслаждаясь каждым новым судорожным вдохом и слишком громким выдохом вылетаемым изо рта Чана. Он не задерживается на них, отпускает, чтобы просунуть руку дальше и обхватить пальцами болтающийся между ног член. Чанбин пальцами чувствует то, насколько он тверд и каждую выпирающую венку, сквозь тонкую натянутую кожу.
— Двигайся, — умоляет Чан, слишком сильно выгнув спину, в желании получить хоть немного ласк, которые смогли бы его хоть на каплю приблизить к долгожданному оргазму.
— Двигайся? — переспрашивает Чанбин, кольцом обхватывает чужое возбуждение, чтобы сжать его в руке, проводит несколько раз по всей длине, а затем отпускает. — Не буду. Разве в моих услугах прописано то, что я занимаюсь членами?
— А в твоих услугах прописано это? — Чан знает, что нарывается, когда пытается вертеть задницей перед чужим лицом, но у него в любом случае это не получается. Не тогда, когда его тело, не привыкшее таким позам, затекает слишком быстро, вызывая лишь глухую боль и раздражение от ее присутствия.
— В моих услугах — да.
Чанбин больше не может тратить время на пустую болтовню, когда может заняться более важным и приятным делом. Бросает тихое: «Ты чист?», на которое сразу же прилетает утвердительный ответ. Чанбин болтающийся халат стягивает, а затем возвращает руки на зад Чана и раздвигает половинки в сторону, проводит языком по губам, а затем припадает ими к упругим ягодицам. Чанбин так мечтал это сделать и наконец-то он сможет воплотить свою мечту в жизнь. Оставляет несколько легких поцелуев, приближайся к самому сокровенному. Розовая, сморщенная дырка, не подготовленная к тому, чтобы ее вообще сегодня трогали, забирает все внимание. Чанбин собирает слюну во рту, а затем одним широким мазком, проводит по ней языком. Сжимает чужие ягодицы еще сильнее и буквально впечатывается лицом в чужой зад, от чего Чан, не ожидавший того, сначала пораженно замолкает, а затем вздрагивает, когда кончик чужого языка начинает толкаться в него. Ему хочется распахнуть рот, разомкнуть губы, что сдерживают рвущиеся из него звуки, но он терпит, не желая показаться таким нетерпеливым.
Чанбин обводит языком контуры сфинктера, не жалеет слюны, которой столько много, что она начинается стекать к яйцам, что уже поджались, предвкушая близкую разрядку. Толкается языком в проход, хочет добавить еще пальцы, но ему будет не удобно.
— Раздвинь их для меня, — отрывается с громким чмоком, облизывает губы, разрывая ниточку слюны, что потянулась за ним следом.
— Что? — переспрашивает Чан, которого лишили долгожданного оргазма.
— Раздвинь, — Чанбин шлепает рукой по половинке, намекая тем самым, что тот должен сделать.
Чан думает о том, как ему это сделать, чтобы удержать себя и не упасть, и с этим ему на помощь приходит Чанбин. Он пододвигается с боку, помогает Чану разогнуть локти и под головой подушку поправляет, чтобы хоть на милю скрасить возможный дискомфорт, который точно возникнет. Чан понимает, что от него хотят, поэтому заводит руки назад и раздвигает ягодицы, собственноручно так обнажаясь перед другим.
Чанбин возвращается назад, шепотом хвалит Чана за то, что он его без вопросов послушался и выполнил то, что ему сказали делать. Губами прижимается к напряженным рукам, оставляет на них легкие поцелуи в качестве благодарности, а затем возвращается к все еще влажному от слюны отверстию. Чанбин присасывается к нему, пытается протолкнуть внутрь язык, проникая. Слюна в его рту накапливается с такой скоростью, как будто он лижет мороженое, а не толкается языком в чужой зад. Все вокруг мокрое и его лицо ниже рта тоже, но это не мешает ему с упоением вылизывать дырку Чана. Отрывается от своего занятия на секунду, чтобы посмотреть, на сколько Чан на пределе. Осторожно касается его яиц, проводит кончиком пальца от мошонки и по возможности дотягивается до головки, жалея о том, что не может обвести уже истекающую от смазки уретру.
— Чего ты хочешь? — Чанбин говорит не громко, не хочет напугать разомленного Чана.
— Кончить.
— Кончить? — переспрашивает и ухмыляется, когда замечает судорожно кивающий чужой затылок, а затем опускает взгляд ниже и громко хмыкает, тем самым привлекая внимание Чана. — Не сейчас.
Чанбин клянется, что в этот момент услышал тихий, отчаянный стон, который ударил по нему не меньше, чем его слова в сторону Чана. Он знает, что его белье уже намокло в области паха, что его собственный член истекает с того самого момента, как его, Чанбина, язык, впервые проник в проход Чана.
— Сделай так еще раз, — просит Чанбин, медленно водя пальцами по члену Чана.
— Что? — сипит Чан, утыкаясь лицом в подушку.
— Вот это.
Чанбин окольцовывает пальцами член и наклоняет голову вперед, чтобы мазнуть языком по расщелине. Чан мычит в подушку, а затем пытается вырваться из плена рук и языка, но ему не дают это сделать. Чанбин знает, что его сил не хватит на задуманное, он не сможет одновременно вылизать и растягивать Чана, пока его вторая рука все еще обхватывает чужой член. И единственный вариант, который он может предложить Чану — сменить позу. Чанбин последний раз толкается в дырку, обводит языком контуры, обильно смачивая ее слюной, а затем отодвигается.
— Иди сюда.
Чанбин убирает руки от члена и задницы Чана, чтобы обхватить его за бедра и потянуть к себе. Тот непонимающе приподнимается, поворачивает голову назад, врезаясь своими влажными, мутными глазами в чужие. Чанбин жалеет о том, что перед тем, как напасть на чужой зад, не попробовал на вкус губы, которые уже успели опухнуть от зубов, которые терзали их.
Чан все еще не понимает, что от него хотят, поэтому садится на пятки, все еще спиной к Чанбину. И такой расклад не устраивает второго, поэтому он помогает развернуться, в этот раз умостив руки на талии.
Еще в самую первую их встречу Чанбин заметил то, насколько красив Чан. Блестящие глаза и пухлые губы привораживали, они отнимали все внимание и порождали желание смотреть на них неотрывно. Чанбин хочет поцеловать Чана, хочет узнать, на сколько хорошо будет своими губами сминать чужие. Но также он понимает, что с ним могут просто не захотеть целоваться. Не после того, как эти губы прижимались к заднице, а язык ласкал колечко анального отверстия. И если Чан откажет ему в просьбе, то он даже не посмеет рта открыть, чтобы воспротивиться чужому желанию. Но все происходит иначе.
— Ты можешь поцеловать меня? — смущенно спрашивает Чан. Удивительно, что это чувство все еще при нем, особенно после того, как в его заднице побывал язык того, кого он просит это сделать.
— Я могу не только это, — Чанбин чувствует облегчение от чужой просьбы, а еще некое предвкушение и секундные стенания о том, что после таких губ никакие другие не захочется целовать.
Чан наклоняется первым. Его щеки все еще пунцовые, а глаза как будто полны слез, но Чанбин знает, что, если в первом случае это смущение от той ситуации, в которой они сейчас находятся, то во втором — реакция организма на возбуждение. Глаза сами опускаются вниз, впиваются в колом стоящий член, прижавшийся к низу живота. Чанбин вытягивает руку вперед, хочет коснуться пальцами разводов смазки, что успела оставить свой след внизу живота, но его руку перехватывают.
— Не надо, — голос Чана ломается, — если не хочешь, чтобы я прямо сейчас кончил, то не надо.
Чанбин понимающе кивает, а затем кладет свободную руку на щеку Чана и тянет его к себе, не давая и секунды на то, чтобы подумать или передумать. Они врезаются губами, неловко так, как будто оба незрелые школьники, пробующие что-то новое. А потом Чанбин все берет в свои руки, с напором начинает двигать губами, чтобы Чан за ним последовал и начал ему отвечать. Этот поцелуй далек от романтичного, в нем столько страсти и не скрываемых желаний, которые болью напоминают о себе. Чанбин был прав, когда думал о том, что целовать эти губы будет райским наслаждением. Он толкается языком в чужие зубы, своим действием кричит о желании оказаться им внутри. И Чан его пропускает. Только перед этим Чанбин отрывается с чмоком, высовывает свой язык и проходится им по распахнутым влажным губам Чана, перед тем как к ним припасть и пропихнуть его внутрь, переплетаясь с чужим.
Впервые Чанбин жалеет о своей дурацкой привычке держать глаза открытыми. Сидящий перед ним Чан смотрит прямо на него, его ресницы трепещут, пока в глазах пугающая пустота, как будто он не тут. И тогда Чанбин напирает, начинает беспорядочно своим языком в язык Чана толкаться, хочет добиться хоть какой-то реакции на свои действия. Но его отталкивают.
Чанбин не понимает, что происходит. Ему как будто почву из-под ног выбили, оставив болтаться в пространстве. Он прикасается пальцами к своим губам, ощущая кончиками на сколько они горячи. Растеряно смотрит на Чана, чьи щеки стали еще ярче.
— Я не хочу так, — он как будто извиняется, смаргивает накопившуюся влагу, что оставляет на щеках мокрые разводы, пока его губы искривлены как будто после болезненного спазма.
— Как?
— Так быстро.
И тогда до Чанбина доходит, когда он опускает взгляд ниже. Он думал, что причинил боль. И это так. Но эта явно нравится Чану, который жмурится, сжав в кулаке уже бордовый член. Ему осталось совсем немного. Чан не сможет так долго терпеть, отсрочивая оргазм.
— Потерпи еще немного, хорошо?
Чанбин наклоняется вперед, оставляет невесомый поцелуй на губах Чана, а потом отодвигается, но только для того, чтобы иметь возможность дотянуться губами до чужого члена. Он знает, что не поможет этим Чану, но сдерживать свои желания не планирует. Поэтому наклоняется еще раз, только в этот раз оставляет поцелуй на влажной от выделений головке. Чанбин отодвигается, облизывает губы, ощущая на кончике языка вкус Чана. В этот момент он рад тому, что на нем все еще надеты джинсы, которые вызывают боль в пахе и тем самым отгоняют мысли о том, чтобы обхватить губами член Чана и опуститься на нем до самого лобка.
Чанбин слазит на пол, чтобы побыстрее стянуть с себя мешающую одежду. Толстовка летит вниз, подметая и без того чистые полы, пока джинсы вызывают трудности. Любое прикосновение к члену вызывает дискомфорт, от которого хочется побыстрее избавиться. Только с плотно сидящими джинсами не получается это сделать так быстро, как хотелось бы. Чанбин сжимает зубы и резко дергает их вниз. В какой момент перед ним оказывается сидящий на коленях Чан, он не замечает, занятый тем, чтобы избавиться от одежды. Тот помогает стянуть ему джинсы, помогает выпутаться из узких штанин. Чанбину поверить тяжело в то, что этот шикарный по всем параметрам парень сидит перед ним на коленях совсем обнаженный.
— Позволь помочь.
Чан задирает голову вверх, смотрит в глаза Чанбина, покрытые дымкой возбуждения. Ответа не дожидается, тянется руками к кромке белья, поддевает резинку пальцами и тянет вниз, высвобождая член. Чан громко вздыхает, не ожидая увидеть это перед своим лицом. Чанбин не то, что большой, он просто огромный. У него за всю жизнь было всего несколько партнеров, довелось даже с любителями качалки повстречаться пару месяцев. И ни один из них не мог похвастаться своими размерами. В их нижнем белье пряталось то, о чем не редко шутили. И увидеть такой член у Чанбина действительно становится самым настоящим сюрпризом.
Чан тянется рукой к нему, хочет дотронуться, подарить столько же ласк, сколько он получил.
— Не спеши, — просит Чанбин и пытается осторожно отодвинуть Чана.
— Но я хочу, — пальцами окольцовывает член, двигает пару раз на пробу, задрав голову и во все глаза следя за эмоциями на чужом лице. — Позволь мне, — пробует еще раз Чан, а затем наклоняется, чтобы губами обхватить головку. Чанбин закрывает глаза, жмурится до белого света впереди, руками в непослушных волосах Чана путается, позволяя тем самым ему хоть на секунду почувствовать себя главнее.
— Не спеши, — просит, громко выдыхая, пока язык неспеша с головкой играется, кончиком уретру очерчивает, а горячая узость щек давить со всех сторон. — Остановись.
Чанбин говорит тихо, почти шёпотом, потому что сил больше нет, горячая лава внизу живота разливается, готовится к извержению. Чан его слышит, голову вверх задирает, глаза щурит и ресницами хлопает, прежде чем попытаться заглотить еще больше. Только ему не позволяют. Чанбин его за плечи осторожно толкает, от себя отдалить пытается, потому что не сдержится.
— Погоди немного, — просит все еще шепотом, чтобы не тратить лишнюю энергию. — Иди сюда, — отступает назад, садился на кровать и ползет к стене. — Давай же, хен, иди ко мне, — Чан светит горящими щеками, послушно встает, неловко переминаясь с ноги на ногу, пока его возбужденный член, болтающийся между ног, от каждого движения подскакивает, как будто сейчас ему наконец-то помогут освободиться. — Садись на меня, — ложится на подушку, что еще влажная от слюней, но Чанбин не брезгует, лишь усмехается слегка. Сразу же тяжесть на ногах чувствует, чужую обнаженную кожу на своей. Чан горячий, как будто при лихорадке. — Не сюда, — осторожно исправляется Чанбин, а затем рукой у лица проводит. — Сюда.
— Я тяжелый, — тоска в чужом голосе слишком ярка, но Чанбин от нее отмахивается.
— Я тоже не маленький, — и Чан знает, понимает, что речь сейчас не только про тело.
Чанбин закрывает глаза, знает на сколько неловко это все может быть. Поэтому дает Чану секунды на то, чтобы он сам смог все сделать, чтобы без вопросов своей задницей на уровне чужого рта оказался. Чанбин еще не закончил свое занятие. Копошение возле ушей слишком громкое, жар от близости чужого тела ощущается так правильно, что руки сами находят Чана. Его бедра все еще далеко от лица и Чанбин позволяет себе открыть глаза, чтобы помочь ускориться. Он понимает, что в очередной раз пропадает, когда накаченные бедра совсем близко оказываются. Чан вздыхает тяжело, оборачивается, неловко взгляд отводя, когда понимает, что его рассматривают и даже не скрывают этого.
— Еще, — командует Чанбин и тянет на себя несопротивляющегося Чана, который только ногами успевает шевелить, ползя на одних коленях. — Достаточно, — шепчет и улыбается, когда понимает, что, приподняв голову, он окажется у цели. — Садись.
— Я не буду, — упрямится и вперед наклоняется, локтями в матрас упираясь. Чанбин хмыкает, горячее дыхание на собственном лобке ощущает. Пусть будет так.
— Хорошо, — соглашается Чанбин и руками за бедра Чана хватается, упругие ягодицы пальцами сжимает, чтобы развести их в сторону. — Делай, что хочешь, — небрежно бросает и навстречу тянет себе задницу Чана.
Тот вздыхает, головой ложится на бедро Чанбина, чтобы собраться с мыслями. Его эти ласки заводят. До такой степени заводят, что он больше не может сдерживаться, не может сжимая зубы вырывающиеся наружу стоны прятать. Горячий язык, который, дразнясь, кружит возле прохода, бросает в дрожь. Чан прижимается губами к бедру Чанбина, засасывает нежную кожу, чтобы хоть на секунду отвлечься от того, на сколько ему сейчас плохо и хорошо одновременно. Член уже давно ноет, требует, чтобы ему наконец-то позволили кончить, позволили излиться семенем. И Чан прогибается в спине, чтобы хоть чем-то ему помочь. Тихий стон срывается с его губ, когда внутри него оказывается язык Чанбина, он дразняще входит и выходит. Его задница натянута, раскрыта до такой степени, что Чан чувствует себя странно, потому что его заводит то, в каком он положении.
На еще одном толчке Чан не выдерживает. Все еще негромко вскрикивает, всем телом дрожит, находясь в плену больших ладоней. Хочется вырваться, сбежать от них, рукой обхватить свой возбужденный орган и довести себя до разрядки, выстрелив белесой спермой и залив ею чужую грудь. Чан закусывает губу, когда грязное хлюпанье доносится до его ушей. Все вокруг кажется таким обостренным, как будто он чувствует и слышит всеми частями тела одновременно. Зубами в мясистое бедро Чанбина впивается, когда тот размашистыми мазками его дырку покрывает. Это самое настоящее безумие и он его участник.
Чан понимает, что близок и совсем не может терпеть, когда членом задевает пресс Чанбина. Он понимает, что если сильнее прогнется в спине, то может тереться о него каждый раз, когда будет поддаваться навстречу языку. И если он сможет это сделать, то сможет наконец-то излиться. И Чан бы это сделал, он бы наконец-то отпустил себя, если бы его член не оказался сжат у самого основания. Ему хочется плакать от этой пытки.
Чанбин понимает, что с Чана больше нечего вытягивать. Пора дать ему кончить. Но перед этим он последний раз присасывается губами к сфинктеру, а затем с громким чмоком отрывается, облизывая губы. Чанбин проводит пальцем по краям, с упоением рассматривает проделанную работу и то, на сколько опухшей выглядит дырка Чана. Губы растягиваются в ухмылке, пока палец, что до этого кружил по кругу, проникает в горячую узость. Чан падает на него, больше не в силах стоять на коленях и Чанбин знает, что от трения тот уже не сможет терпеть. Вытягивает свободную руку вдоль кровати, чтобы нащупать один из бутыльков, которые он на нее положил. Ему нужно найти хотя бы масло, потому что слюны явно не хватит, да и мало это будет для Чанбина, который любит, когда слишком мокро.
— Поможешь мне найти на кровати масло?
Чанбин вынимает из Чана палец и проводит рукой вдоль спины, спускается ниже и гладит круглые ягодицы. Тот слушается, чуть двигается вперед, чтобы иметь возможность встать и опять не рухнуть на Чанбина, но тот его держит, крепко вцепившись в упругие бедра. Чан становится на колени, рукой опирается о кровать между разведенных бедер, пока второй по постели водит. Пальцами нащупывает то, что видимо у него просил Чанбин и цепляется, чтобы обхватить и отдать тому.
— Спасибо, — Чанбин забирает масло и оставляет благодарный невесомый поцелуй на ягодице.
Пока Чан стоит на своих ногах, Чанбин чуть приподнимается и опирается лопатками о стенку кровати, чтобы было удобнее. Открывает бутылек, и перед тем, как вылить его на руку, ей же надавливает на поясницу Чана, чтобы он вернулся назад. Тот слушается, устраивается грудью на животе Чанбина, подогнув ноги в коленях, а руками цепляется за чужие бедра, что в красных отметинах и укусах. Налитый кровью член маячит перед глазами, влажная от смазки головка призывно блестит, от чего слюна во рту собирается так же стремительно, как растет желание взять ее в рот. Чан чуть приподнимается, упирается локтями о матрас, губы облизывает языком, чтобы увлажнить их, а затем опускается к члену, прижимаясь к нему.
Чанбин громко вздыхает, кусает губу, потому что внизу так хорошо. Внизу пухлые губы Чана ласкают его член, обсасывают со всех сторон, как сладкий леденец. Он резво выливает масло на руку, между пальцев его растирает, а затем подставляет их к проходу, чтобы толкнуться ими внутрь. Два проходят не так легко, но Чанбин знает, что его языка и смазки достаточно для того, чтобы они без препятствий вошли, растягивая еще сильнее. Чан выгибается в спине, мычит, все еще прижатый губами к члену, отчего пускает вибрации по нему.
Чанбин все-таки проклинает тот день, когда встретил Чана.
— Что ты творишь? — шипит и вгоняет пальцы по самые костяшки, когда его член в плен горячего рта берут. Чан не отвечает, да и ему нечем, когда рот занят.
Чан изо всех сил старается, пытается вобрать в себя столько сколько может. Втягивает щеки, проезжается скользкими стенками по члену. Самим кончиком зубов нежную кожицу задевает, из-за чего Чанбин ругается позади него сквозь зубы. Чану все равно, он лишь головой двигает вперед и назад, с каждым разом пытаясь взять в себя больше. Его собственный член зажат между ним и Чанбином, с каждым новым движением вытекающей смазки из него становится больше. Чан уже чувствует влагу, которая размазывается не только по его, но и чужому прессу.
Чанбин устремляет глаза в потолок, пока пальцами Чана медленно растягивает, избегая как может простату. Его живот сводит от предвкушающего чувства скорой разрядки. Чан хорошо старается собственным ртом и языком, а еще вибрацией, которая из-за заглушенных стонов из горла вырывается каждый раз, когда Чанбин кончиками пальцев проводит по тому месту, где находится бугорок.
Когда Чанбин добавляет третий палец, нос Чана утыкается в его лобок, он обдает горячим воздухом нежную кожу, отчего тот дрожит. Если он думал, что сможет извести пальцами Чана, то глубоко ошибался, потому что еще не понимал, что его изведут минетом. Губы Чана посасывают головку, язык проезжается сверху по расщелине уретры, слизывая выступающую предсеменную жидкость. И Чанбин не выдерживает, глухо стонет, толкаясь бедрами вперед, в глубину жара чужого рта. Пальцами нащупывает простату и не прекращает ее стимулировать до тех пор, пока Чан обхватив губами головку, не начинает двигать бедрами, трясь членом о грудь Чанбина.
Они оба на пределе. Каждому осталось сделать пару движений для того, чтобы отпустить себя. Чан первый, кто сдается, когда Чанбин с громким хлюпающим звуком в очередной раз загоняет пальцы и давит ими на простату. Он выпускает член изо рта, задирает голову и громко вскрикивает, когда внизу живота разливается долго копившееся тепло, становясь настоящим пожаром, в котором горит он сам. Чанбин вытаскивает пальцы, обхватывает их своими губами и дергает бедрами в пустоту, в погоне за подступающим оргазмом. Судорожно сжимающаяся от неожиданной пустоты дырка Чана маячит перед его лицом, пока язык проходится между пальцев, которые еще секундой ранее были в ней. Чанбин кончает следом, его бедра дергаются последний раз, когда жар собственного тела сливается с жаром Чана. Сперма из его члена выстреливает непрерывной струей, ее так много, что Чанбин не может привести дыхание в норму, пока она все еще вытекает из него. Осознание того, что рядом находится лицо Чана приходит слишком поздно.
Чанбин укладывает руки на упругую задницу, чуть сминает ее, пока приводит дыхание в порядок. Во рту сухо, как в пустыне, пока голова полна ваты, а уши оказались окунуты в воду. Кажется, что сумасшедший пульс порвет барабанные перепонки. Чанбин вздрагивает, когда его все еще чувствительный член обхватывают чужие пальцы, он елозит бедрами по постели, сминая простынь, которая за последние минуты пережила все, что только можно.
— Ты как? — хрип из горла почти похож на предсмертный, Чанбин его пугается. Чан на нем шевелится, пытается собрать себя на место, после оглушающего оргазма, который выбил из него последние силы.
Чанбин никогда не думал, что сможет так быстро возбудиться, стоит ему увидеть чужое лицо в разводах собственной спермы. Чан выглядит на столько развратно, что в голове нет ни одной адекватной мысли. Ему хочется обхватить ладонями чужое лицо, притянуть к себе и вылизать до кристальной чистоты, как пес вылизывает собственную миску после плотного обеда. Кажется, что он вовсе не здесь. Даже тогда, когда Чан подносит к его губам собственные пальцы, он послушно их размыкает, пропуская их в жар собственного рта.
— Я в порядке, а ты? — Чан усмехается, пальцами во рту Чанбина хозяйствует. И тогда тот чувствуют странный привкус, когда языком по ним проводит и слизывает то, что на них было. — Тебе нравится? — Чанбин молчит, пытливо бровь задирает, все еще держа рот открытым. Чан вынимает из него пальцы, вытирает мокрые от слюны о собственные накаченные бедра, а затем зачерпывает ими с груди Чанбина собственную сперму.
— Нравится, — сам двигает голову навстречу, обхватывает губами чужие пальцы и лижет активнее по ним языком. Чан усмехается на его груди, языком проводит по губам, а второй, свободной, рукой с собственного лица Чанбина стирает сперму.
— Хочешь? — Чан растирает между пальцами белую вязкую жидкость, а затем засовывает их в рот, начиная обсасывать подушечки.
Чанбин чувствует себя диким зверем, из его груди вырывается непонятный рык, когда он достает из своего рта пальцы Чана, а потом дергает его и за вторую руку, чтобы освободить его рот. Хватает за плечи и к себе тянет, впиваясь своими губами в чужие, утягивая его в поцелуй. Знает, что того количества смазки, которые он вылил для растяжки достаточно, поэтому Чана подхватывает за ягодицы, приподнимает его, а тот и сам все понимает. Своей рукой берет член Чанбина и помогает себе насадиться, пока их губы прижаты друг к другу, а языки переплетены в диком танце.
В этот раз им не понадобится много времени. Они не так давно получили свою долгожданную разрядку. Чанбин не отрывается от поцелуя, когда начинает бедрами махать навстречу заднице Чана, чтобы вогнать в него поглубже член, пока яйца громко шлепают о упругие ягодицы. Чан первый разрывает поцелуй, он языком губы Чанбина облизывает, а затем к его ключице присасывается. Кажется, что он сейчас задохнется, поддаваемый навстречу Чанбину. Его бедра напряжены, а половинки ягодиц под натиском чужих рук разведены в разные стороны.
Чан чувствует подступающий жар слишком скоро. Чанбин видимо тоже, судя по тому, насколько лихорадочными и беспорядочными стали движения его бедрами. Член входит в него настолько быстро, что Чан каждый раз захлебывается слюной, когда он проезжает по простате. Выдержать такой темп слишком долго просто невозможно. Еще пару толчков и он позорно кончит, распахнув все еще мокрые от чужой слюны губы. Чанбин делает последние быстрые толчки, перед тем как перейти на более размашистый темп. Чан понимает, что они последние, когда отпускает себя второй раз этот вечер. Этот оргазм не получается таким же оглушающим, как первый. Сперма неровно выстреливает, стекая по члену вниз, собираясь внизу на яйцах и низу живота Чабина.
— Мне так хорошо, — шепчет Чан, прижимаясь своими губами к губам Чанбина. Тот последний раз в него толкается, а затем застывает, громко мыча в поцелуй. Чан знает, что это слишком грязно, а еще очень муторно. Очищать себя после секса не так приятно, как им заниматься, но он позволяет Чанбину заполнить себя спермой.
Член Чанбина находится все еще внутри него, когда их губы медленно двигаются навстречу друг другу. Чану впервые так хорошо после секса. Впервые ему не пришлось тащить все на себе и впервые он был тем, кто не только дарил ласки, но в большей степени и получал их. Невеселые мысли о том, что это все одноразово и они вообще чужие друг другу люди накатывают неожиданно. Чан не думал о том, что такие мысли накроют его так скоро. Думал, что продержится хотя бы до ухода Чанбина, чья голова, как кажется, не занята мучительными размышлениями, пока его губы заняты тем, что целуют другие.
Чану грустно и это, как оказывается, очень хорошо ощущает на себе Чанбин. Он осторожно отрывается от чужих губ и смотрит в глаза напротив, в которых тоски столько много. Большими пальцами осторожно чужие щеки гладит и ободряюще улыбается.
— Пойдешь со мной на свидание?
— Ты зовешь меня на свидание, пока во мне находится твой член?
Чанбин усмехается, облизывает губы и дергает бедрами, чтобы выйти из чужого разгоряченного тела, но Чан не дает ему этого сделать, сжимая член внутри.
— Пойду, только если ты после предложишь мне встречаться, — у Чана своя игра, которой Чанбин планирует поддаться.
— Я буду идиотом, если не предложу тебе стать моим парнем, — Чанбин наклоняется вперед, чтобы оставить на чужих губах легкий поцелуй.
***
— Так как тебе массаж? — Джисон откидывается на стуле и складывает руки на груди. — Ты нам так и не рассказал.
— Да нечего, — отмахивается Чан и отворачивается от друга, чтобы скрыть от него свои розовеющие щеки. — Массаж как массаж.