— Вашей маме гроб не нужен? — звонкий, дробящийся, совсем еще мальчишеский, заливающийся над собственной дурацкой шуткой смех заполняет собой пустую залитую солнцем кофейню; Уилл не знает, как реагировать, а бледный парень с хвостиком и в строгом костюме машет рукой перед лицом, в глазах бесята пляшут, и улыбка совсем кошачья — самодовольная, наглая.
— Простите? — Солас недовольно приподнимает брови; не хмурится: все еще шокирован.
Парень кладет локти прямо на барную стойку, заглядывая в лицо, видимо, встал на цыпочки, скрадывая все эти сантиметры между ними:
— Уф, ты чего серьезный-то такой? Я же пошутил, — выкидывает руку вперед, шевелит тонкими паучьими пальцами, — я Нико, из похоронного бюро напротив. Можно сказать, что эта конторка теперь моя, — не дождавшись ответного пожатия, не теряется, подается еще ближе, вперивается глазами в бейджик, — а ты, значит, Уилл, ну привет, мальчик-солнце.
Он кашляет, все еще деликатно, хоть нервы и на пределе, улыбку выдавить и не пытается, от дурацкого прозвища скулы сводит, но все же цедит:
— Что будете заказывать?
— Мне как обычно, — ухмылка ползет по лицу.
— Я не знаю, что…
— О, Никс, приветики! — из подсобки показывается Пайпер, которая чуть ли не вприпрыжку несется к странному типу, обрывая бариста на полуслове. — Вы уже познакомились? Уилл, это Никс, наш, ээ, сосед, он классный, — и она улыбается во все тридцать два, кладет руки ему на плечи и притягивает совсем по-матерински.
Солас все же хмурится, поджимает губы:
— Чувство юмора у него…
— Специфическое, — довольно кивает напарница.
— Я бы сказал — профессиональное, — Нико щурится словно довольный кот.
Пайпер смотрит то на одного, то на другого как на бойцов на ринге, но с улыбкой качнув головой, ныряет за прилавок и начинает возиться с кофе-машиной, оставляя парней наедине.
— Значит так, Нико, наше представление о смешном кардинально разное, так что попрошу больше без подобных шуток, ты меня понял? — припечатывает стальным голосом; паренек выглядит растерянным, рассеянно хмурит брови, но потом берет себя в руки и с милой улыбочкой заглядывает прямо в глаза.
— Да ладно тебе, все мы когда-нибудь умрем, а у меня можно скидочку на гробы выбить, — и подмигивает, наклонив голову.
Уилл думает, что задохнется от ярости.
— Никс, твой капучино с карамелью готов! — Пайпер вклинивается между ними аккурат в тот момент, когда Солас намеревался придушить наглого похоронщика, сует ему пирожное, а сама виновато улыбается Уиллу, пока его губы сжимаются в тонкую белую линию.
Нико даже не думает уходить, лишь заинтересованно смотрит на чужую ярость, будто бы и не он виновник. Но Пайпер деликатно подталкивает его к выходу, щебеча на ухо: «До встречи, солнце. Заскочишь к нам завтра, как и всегда?». Парень напоследок поворачивается к нему, кричит: «Покедушки, Мальчик-солнце!» и салютует двумя пальцами.
Распрощавшись с гостем, она снова поворачивается к Уиллу, выглядя при этом донельзя виноватой.
— И что это было? — яростно, но тихо выплевывает он.
— Ты уж прости, Нико, но он не желал тебя обидеть. Он просто… ну, такой, понимаешь? — Уилл не понимает, но не возражает, — Понимаешь, в его деле либо с юмором, либо… — она тяжело вздыхает.
— Это было как минимум бестактно.
— Ты реально злишься на него? — Пайпер почему-то заняла сторону этого идиота и решила защищать его.
— Да, — он, в общем-то и сам не может сказать, почему, но парень разозлил его не на шутку со всеми этими кошачьими ужимками и неуместным юмором.
Вдруг напарница резко ухмыляется, ставя голову на локоть:
— Слушай, раз у вас первое знакомство не задалось, то почему бы не попробовать заново?
— Нет, — Уилл непреклонен.
— И ты действительно собираешься злиться на этого котенка?
— Да.
— Уф, да что ты такой серьезный и нудный?
— Я не нудный, я просто считаю, что это неприемлемое поведение, особенно если ты видишь человека впервые, — Солас закатывает глаза, и поджимает губы.
Пайпер ничего ему не ответила и только лишь покачала головой со странной улыбкой.
***
Нико ди Анджело, парень с ангельской фамилией и лицом, который был сущим дьяволом, стал его личным наказанием с этого дня.
Уилл строил планы, составлял расписания, пытался подогнать свою жизнь под золотой стандарт — Нико был хаосом; он появлялся из ниоткуда, вдребезги крушил все то хрупкое и упорядоченное, что Солас так маниакально собирал вокруг себя. Казалось, несносному владельцу похоронного бюро доставляло удовольствие видеть ярость и растерянность на его лице, доводить Уилла до белого каления, а потом черной бабочкой упархивать к своим венкам и гробам.
Нико любили все сотрудники кофейни. Кроме Уилла.
***
— Оу, Солнечный мальчик, знаешь, что я понял? — Нико со своим раздражающим шумом по обыкновению маячил перед носом; к сожалению, в это раннее солнечное утро он был единственным посетителем, нарушавшим покой и скрадывающим прозрачные воздушные лучи своим черным пиджаком.
Уилл закатил глаза:
— А ты умеешь?
— Фу, как грубо, — ди Анджело сморщил острый нос, но тут же его лицо вновь приняло нагловато-дьявольский вид, словно колкость бариста совершенно его не задела. — У тебя же нет моего номера, так не пойдет! На, держи, — и он всунул в руки оторопевшего Уилла какую-то карточку, а потом, по обыкновению отсалютовав ему, вылетел из кафе, даже не заказав свой кофе.
Солас постоял еще несколько секунд, пытаясь понять, что это было, а потом решил рассмотреть, что же все-таки всучил ему несносный Нико.
Этим нечто оказалась визитка его бюро, которая выглядела совершенно не так, как ожидаешь от подобных заведений — шершавая, плотная, кораллового оттенка бумага с оттиском глянцевых кроваво-красных бабочек по бокам и надписью «Angel's funeral», сделанную тем же цветом; на обороте короткая надпись «И все же бабочки улетают…» с парой телефонных номеров под ней. Просто. Необычно. Красиво.
Уилл выдохнул:
— Бабочки? — еще раз посмотрел на визитку с обеих сторон, — И как это понимать?
Он поднял голову, глядя через огромные панорамные окна на дом через дорогу, что всегда был в тени. Дверь конторы Нико черная — хоть что-то соответствует его делу. После первой же их встречи Уилл твердо решил, что не пересечет этот порог ни в каком виде — ни живом, ни мертвом. Слово свое он держал, хотя нет-нет, а любопытство, словно прыткий зверек, так и подначивало его сорваться со своего места, перейти через улицу, на ее другую, темную сторону, где от стен веет холодом и сыростью, дернуть на себя ненавистную дверь — зазвенит ли под потолком колокольчик? или в такие места заходят бесшумно? А потом… Что потом? Неловко смотреть в огромные бездонные глаза ди Анджело, топчась на пороге как идиот, не знающий, что говорить? И эта мысль сразу отрезвляла, охлаждала жгучее и такое ребяческое желание. Уилл — не Нико, и он не будет импульсивно следовать своим хотелкам.
И улыбаясь таким мыслям он снова и снова принимался за работу, игнорируя похоронное бюро и, в особенности, его невыносимого владельца.
***
Нико продолжает хаотичным ураганом врываться в их тихую кофейню, а Уилл так и не решается спросить про бабочек, учитывая их напряженные отношения: он едва сдерживается, чтобы не начать распускать руки, а ди Анджело заливисто хохочет, ловко уворачиваясь от грозного взгляда — такой мальчишка.
Намного ниже Соласа, худой как скелет, он даже не пытается прикинуть сколько ему лет: Нико как будто вовсе не имеет возраста. То он легкий и невесомый как весенняя капель и кажется совсем ребенком, но когда на бледное лицо упадет ненароком тень, сверкнут обсидиановые глаза, ловя ускользающее солнце, а на губах заиграет такая улыбка, словно он уже не одну тысячу лет живет на земле и знает все тайны мира.
Уилл самому себе не признается, но украдкой, положив голову на локоть, наблюдает за вечным гостем и нарушителем так обожаемого им покоя, и вот он вроде бы уже даже не такой раздражающий и шумный, когда в ранний час пьет любимый кофе в пустом зале. Но вот — чуть поймает внимательный взгляд голубых глаз, спрятанный за круглыми стеклами очков, и все наваждение спадает, а в Уилле начинает клокотать привычная ярость, в ответ на которую парень лишь хохочет.
— Эй, Солнышко, как думаешь, может, стоит начать помогать прятать тела? Ну, за соответствующую сумму, конечно? — Нико спиной оперся на прилавок, через плечо заглядывая ему в лицо.
Уилл, словно в замедленной съемке, чувствует, как рвутся тросы его стальных нервов. Он не выдерживает и хватает ди Анджело за его вечный неаккуратный хвостик, притягивает к себе и шипит:
— Еще. Одна. Твоя. Гребаная. Шутка. И ты пожалеешь. Понял? — дробя на слова выплевывает он, пока парень пытается вывернуться из его железной хватки.
Наконец ему это удается, он отскакивает в угол кофейни и, потирая затылок, пищит тонким голосом:
— Такой красивый и такой абьюзер!
Уилл от себя сам такого не ожидал: испуганно смотрит на парня, грудь поднимается вверх-вниз — страшно, страшно за Нико. Он ведь не хотел причинить ему вреда. Не хотел же?
— Н-нико?.. — шепчет на одном дыхании: правда ведь не хотел, он же такой хрупкий, почти невесомый, мальчик-пушинка, тронешь — и разлетится на тысячи осколков, потом и не соберешь.
Ди Анджело больше не улыбается, он серьезен как никогда, взял и так резко перескочил с вечных шуток. Уилл ловит его взгляд — ни страха, ни злости, одна только укоризна: совсем не похоже на его мальчишескую хитрость, в них что-то мудрое, вековое, глубокое. Он молчит, неодобрительно качает головой, а потом так же молча уходит, оставляя Уилла в тяжелом одиночестве, словно заставляя его задуматься. Сердце все так же колотится об ребра, как испуганная птица трепещет в клетке.
А Нико ушел, забирая с собой что-то, что до этого всегда было здесь — яркое солнце, заливавшее светлое помещение резко спряталось за серые тучи, а вместе с мальчишкой ушли его легкость и тайны.
Уилл остался совсем один, все еще прижимая руку к груди, наполняющуюся резко появившимися тревогой и страхом.
***
Нико перестал приходить, и сколько бы Солас не сверлил взглядом его любимое место возле окна в самом углу, тот так и не появлялся. И солнца резко стало меньше. Он машинально обслуживал клиентов, только и глядя на дверь похоронного бюро, самонадеянно ожидая, что Нико вот так просто возьмет и появится, перейдет через дорогу, пересечет зал, ловя все солнечные лучи на свой пиджак, а потом... потом подлетит к кассе, положит голову на руку и с улыбкой промурлычет: «Представляешь, Мальчик-солнце, нам такие здоровые гробы сегодня привезли, даже ты поместишься!». Но этого не происходит, ведь жизнь не фильм или сказка, поэтому Уиллу только и остается, что тяжело вздыхать да смотреть на черную дверь, пока за окном становится все темнее.
Он смотрит на дожди и снегопады, на спешащих куда-то людей, на серые тучи и редкие проблески солнца. Пока однажды не выдерживает.
Уилл словно в омуте берет стакан кофе; тело голову совсем не слушает, так и рвется туда, в темный магазин через дорогу, куда он когда-то зарекался ходить. Не успевает даже вдохнуть, а ноги уже сами несутся к черной двери с темным стеклом и золотыми буквами — услышит ли он колокольчик? Сердце готово вырваться из груди, тянется к ручке кончиками пальцев, понимает, что сам себя не сможет остановить. Преодолевает тягучие мгновения и ныряет в неизведанное, под чудесный перезвон стеклянных трубочек над головой.
Нико реагирует сразу же — мгновенно оборачивается на звук, бледная кожа в темноте едва ли не светится, держит в руках какую-то книгу, а ноги закинул на стол. И вроде бы это привычный ди Анджело с хвостиком, из которого выпадают черные пряди, в белой рубашке и черном костюме, но выглядит нереально, словно ангел с кладбищенской статуи: неподвижный, одинокий, печальный.
Большие глаза расширяются от удивления, в них отчего-то страх и тревога.
— Уилл? Что-то случилось? — он первым нарушает тишину, голос полон беспокойства.
Он выдавливает из себя:
— Не читай в темноте, зрение посадишь.
Нико смотрит на него пару секунд, а потом как засмеется своим чистым серебряным смехом. О, как давно он его не слышал, и как от него на душе сразу стало легче.
Солас мнется, вертит теплый стакан в руках:
— Я просто понял, что за все время нашего знакомства так ни разу и не был у тебя, — нерешительно поднимает глаза на парня, ловит мягкую, радостную улыбку которая появляется у него на лице, а в груди все почему-то сжимается, — будешь кофе? За счет заведения.
Нико радостно кивает, отчего непослушные волосы тенью ложатся на него.
— И я все хотел спросить: что значат эти бабочки?
Парень улыбается — мило, неловко и радостно, будто он так и ждал, что кто-то его спросит; от такой улыбки у Уилла самого в животе просыпаются бабочки:
— Это символ перерождения и бессмертия, — тихим, чуть звенящим голосом начинает он, — а еще бабочки — проводники душ в мир мертвых. Я не хочу, чтобы у людей смерть ассоциировалась с чем-то ужасным… Поэтому я выбрал их вместо каких-нибудь черепов или черных роз.
— Мне нравится, — тихо отвечает Уилл, и аккуратно берет его за руку, заставляя их пальцы переплестись. — И, Нико, мне очень жаль… — его голос сорвался, — за то… что тогда произошло.
Парень заглядывает ему в глаза:
— Все нормально, правда. Мне даже больно не было.
— Точно?
— Точно, — Нико с тихим смехом вторит ему, — Но теперь ты задолжал мне свидание.
Уилл расплывается в дурацкой улыбке, когда ди Анджело победоносно припечатывает:
— На кладбище, — и понимает, что некоторые вещи не меняются.