Ocean Drive

Машина плавно едет по бульвару. Плавность была последней, что можно было ожидать от вождения Дайске, а кроме приглушенных фар машины свет был разве что от редких уведомлений с телефона, навигатор которого давно погас. Он им был уже не нужен. Дайске чувствовал, как хмурится Хару, затягивается сигаретой и даже не трудится выдыхать дым в окно, заставляя дышать ядовитыми смолами и Дайске, который, в свою очередь старался вдохнуть каждую крупицу ядовитого углекислого газа, словно в дыме можно было прочитать все мысли и переживания Хару.

Приборная панель показывала полупустой бак, а сердцем ощущалась лишь оглушающая пустота.

— Камбе, — слабо позвал Хару и Дайске моментально откликнулся, поворачивая голову и прекрасно зная, что сделает Хару. Он делал это почти всегда, когда звал его так, Хару был слишком открыт для него и это чертовски разбивало ему сердце, потому что в такие моменты они слишком притворялись, слишком любили и это было близко, отчаянно и так одиноко под сирены полицейских, которыми когда-то являлись они сами. Дайске почти вслепую обхватил дешёвую сигарету губами, затягиваясь глубоко и с отчаянием, подметив самому себе, что слабый свет отражается в глазах Хару, пока он смотрит на его губы.

Нет, он так не может. Не способный игнорировать обжигающий взгляд, Дайске с силой давит на педаль тормоза и снова поворачивается лицом к Като. Он поворачивает ключ зажигания, чувствует жадную улыбку, — свою и чужую. Хару дожидается, а потом притягивает к себе за рубашку.

— Водишь кошмарно, — шепча выдыхает он и Дайске почти готов встать перед ним на колени и сделать всё что угодно ради этой нежности в его голосе.

— Стараюсь, — отвечает Дайске, наклоняясь. Хару целует, вынуждая выдохнуть дым очередной затяжки ему в рот. Он целует нетерпеливо, но не спеша и с чувством, слишком хорошо, чтобы быть притворством. Дайске снова позволяет ему, отвечая на каждое прикосновение и цепляясь в сжатые на лацканах ладони. У него дрожат руки и Дайске это чувствует и понимает, поскольку дрожат и его собственные.

Дыхание у Хару сбивается, как и дыхание Дайске, но они не смеют отстраниться. Источником света является одна единственная сигарета, которую Дайске потом потушит об кожаную обивку черного Мерседеса, не смея отстраниться от его губ. К черту, он просто сбросит его в реку, как это почему-то обычно и происходит. Вода же уносит и прячет в своей темной глади всё, что в неё попадает, да?

Он почти чувствует кровь на своих и на чужих руках, по ощущениям это было похоже на муки ада, единственным утешением которым являлось лишь горячее дыхание Хару, сбитое и пропахшее дешевыми сигаретами.

А ещё он почему-то вспоминил Лондон. Вспомнил, как было холодно, как ни бокс, ни сигареты, ни даже крепкий виски не согревали его. А потом появился Хару и устроил настоящий пожар, с ним всё стало по-другому и Дайске ни секунды не мог сопротивляться этому огню.

Слишком правдиво для притворства.

Сирены становятся громче, а разум яснее. Они ничего не говорят друг другу, Дайске лишь без особой охоты отталкивается от Хару заводит машину и давит на газ, игнорируя красные сигналы светофора. Это уже было похоже на него. Бак стремительно пустеет, но у Дайске совершенно нет на это времени ровно так же, как и на ожидание зеленого света. На улице кромешная темнота, перед глазами очертания панели и желание наконец покончить с этим дерьмом и выбраться из этого адского безумия, а на переферии мучительно маячит фантомный поцелуй Хару, о котором всё ещё напоминала слюна на губах. Хару всё понимает, не жалуется на скорость и отсутсвие света, лишь кусает губы и хмурится, но Дайске никогда этого не увидит.

Дороги назад не было, они закрыли её когда оказались в этой машине, когда Хару взял чертову сигарету, когда предложил её и когда оба поддались тому, что столько лет оба пытались называть притворством. Их руки оклевещены кровью, тёмное шоссе Сиднея ведёт их вникуда, они погружаются в непроглядную тьму и думают об одном и том же.

— Мы не уйдём от них, — вдруг говорит Хару и Дайске улыбается так широко, что сводит скулы.

— Держись, — сказал он и это что-то сотворило с Хару.

Он принёс огонь в его холодный мир, вселяя в него почти слепую надежду и Дайске не собирался давать ему погаснуть. Не здесь, не сейчас, не сегодня и не завтра. Никогда.

Мияги Юске мёртв, а ноутбук с информацией снова украден, люди Мияги заметили их двоих слишком невовремя. Они его не убивали, но Дайске чувствовал свою причастность, как и Хару, но жгучее чувство вины шло ко дну вместе с Мерседесом с прожжёной обивкой, оставляя после себя лишь ощущение свободы.

Сирены растворились так же резко как и появились, а мигалки погасли в непроглядной тьме. Адреналин ещё не успел покинуть голову, они лишь очень долго бежали по неосвещённому шоссе, которое привело их на бульвар, освещаемый одной лишь лампой. Хару почему-то засмеялся так искренне и громко, хватая Дайске за руку и притягивая к себе, сжимая его под тёплым освещением уличной лампы бульвара, единственным, освещающим лавочку. Дайске устало уткнулся лицом в его грудь, с облегчением выдыхая. Сейчас они точно не притворялись.

Даже если эта дорога ведёт вникуда, они собирались следовать по ней до самого конца, уже без притворства.