Чонин проклинал своё умение совать нос не в свои дела. Чаще всего это заканчивалось какими-то чужими проблемами, разочарованиями или испорченными отношениями, но не в этот раз. В этот раз всё закончилось чёртовым трехметровым русалом в его машине!
А мог бы не идти на странный громкий стрёкот на побережье, мог бы списать это на птиц или на скрип деревьев — так наверняка сделал не один человек. А его чёрт понёс на отмель, копаться в тине и камышах. И откопать там человека без сознания. А потом обнаружить у этого человека двухметровый хвост. Возможно, он даже оставил бы его там, но тогда он бы просто не был Ким Чонином. А ещё у бессознательного существа будто был разодран бок — по крайней мере, голубая жидкость вполне была похожа на кровь и текла именно из него, сейчас нещадно пачкая заднее сиденье и плед, которым Ким укрыл русала ниже пояса. Не потому, что беспокоился, что его пассажир замерзнет — хотя кожа того была холодна, как лёд — просто не хотел лишних вопросов от проезжающих мимо людей. А здоровенный хвост обязательно вызвал бы вопросы.
И не только вопросы. Взять русала на руки ничего не стоило — не таким уж и тяжёлым он был — а вот его хвост… Хорошо хоть, что у Чонина был частный дом, а не квартира — иначе его попытки обмотать чужеродные человеческому организму конечности (можно ли называть двухметровый рыбий хвост конечностью?..) вокруг себя и внести в дом были бы совсем провальными и увенчались разве что видео на ютубе, снятым одним из соседей.
В ванну помещаться этот хвост тоже не хотел. Кай упрямо, но бережно запихивал его в ванну, а потом просто плюнул и сунул конец оного в раковину. Чёрт знает, зачем. Он часто делал какие-то непонятные штуки на авось — вдруг действительно прокатит. Например, запихивание русала в ванну, наполненную прохладной водой — тот вполне пережил больше получаса в его машине, значит, способен дышать обычным воздухом, не только жабрами — которые, как ни странно, находились не на шее, а под тощими ребрами, только сильнее выделяя последние. Да и вообще… что теперь делать? Мозгов Чонина хватило только на то, чтобы перебинтовать грудь и живот русала — аккуратно, стараясь не задевать жабры — и украдкой погладить серебристо-серый хвост, доставлявший столько проблем. Тот был холодным и совсем не таким гладким, как на вид — но трогать его почему-то было удивительно приятно.
Да и в принципе русал был красивым. Красота была аристократичной, холодной — прямой нос, четко очерченные скулы и линия челюсти, узкие губы, чёрные волосы, оттеняющие бледную кожу. Бледность — почти болезненная, открывающая при искусственном освещении ярко-голубую сеточку вен. И худоба, подчеркивающая утонченность и какую-то ломкость всего организма. Выступающие тазовые косточки, частично уже покрытые чешуйками, тонкие руки, длинные изящные пальцы… Нет, Чонин был не из таких вот, ему всегда нравились только девушки — но тут он просто считал красивое красивым. Вне зависимости от пола и вида. Ой, рыбок он тоже считал красивыми, и что?!
Ким помотал головой, отгоняя всякие странные мысли и начиная думать о насущном. А вернее — о том, что теперь с этим водолюбивым гостем делать. Выходить и оставить себе, как домашнее животное? А если русалу (наверняка) не понравится эта идея? И чем его кормить? А прививки или прогулки? А если…
Поток мысленного бреда прервался слабым, но очень гневным стрекотом. Очнувшийся гость, судя по всему, был совсем не рад оказаться в человеческом доме, ещё с каким-то подозрительным типом в непосредственной близости. Русал бил хвостом, разбрызгивал воду, клекотал и шипел, показывая чуть заостренные зубы.
— Эй, эй, ты чего! — Чонин увернулся от удара хвостом и поспешил выскочить за порог ванной. Хвост выглядел не только хлёстким, но и мощным, а жёсткие плавники подсказывали Киму, что если его гость метко хлестнет его по лицу, от оного останутся окровавленные ошмётки — возможно, узнаваемые, но это не точно.
— Тише, тише, — успокаивающе говорил человек, показывая русалу свои ладони — мол, смотри, ничего нет, я не собираюсь тебе вредить, — Я просто хочу помочь, окей?
Тот смотрел затравленно и зло, на каждое движение Чонина отвечая стрекотом и предупреждающим подрагиванием хвоста.
— Ты говоришь на каком-нибудь языке? — попробовал Ким, делая шаг к ванне и тут же уворачиваясь от удара, — Чёрт, ну хотя бы понимаешь?
Дальнейшие действия русала сводились к отработанной схеме и показывали, что если тот и понимал что-то, то принимать не хотел. Более того — чем больше Ким пытался наладить хоть какую-то связь, тем больше его гость нервничал, бился о края ванны и тревожил бок — повязка уже пропиталась голубым почти насквозь.
— Ну и что мне с тобой делать? — вздохнул Ким, осознавая, что затащить чёртов хвост в ванную было совсем не проблемой. Проблемой было вразумить его обладателя.
Всю оставшуюся ночь Чонин убил на то, чтобы показать русалу, что он не опасен. Сначала он пытался подойти — впрочем, довольно скоро он бросил эту идею и просто сел на пол, так, чтобы тот его видел. И сидел он так около двух часов, иногда подавая голос. Старался говорить спокойно, в основном что-то спрашивая. Русал отмалчивался, предпочитая глазеть на человека. Вопросы типа «откуда ты?» и «что мне с тобой делать?» он проигнорировал с таким видом, будто делал человеку одолжение только тем, что слушает его бредни. Впрочем, Чонин бы не удивился, если бы это было и правда так.
— Как тебя зовут? У тебя есть имя? — ни на что особо не рассчитывая, спросил Ким, но тот ответил. Русал пару раз стрекнул, будто отвечая. Цк, цк, цк.
— Будешь Сехун, — решил человек. Русал не возражал, внимательно глядя на Кая серыми глазами.
Шарахаться от Чонина Сехун перестал через пару дней — судя по всему, понял, что без помощи человека в новых условиях не выживет, а человек совсем не собирается делать больно. Разве что подсовывает какую-то странную еду, но если выкинуть пару раз противное за постоянно открытые двери ванной, человек намеки понимает и больше не приносит. По крайней мере, Чонин пытался быть хотя бы чуть-чуть догадливым — ну, насколько мог. На том, что рацион Сехуна будет состоять из сырой рыбы, живой или совсем недавно ею бывшей (по крайней мере, не замороженной) они сошлись на третий день. Как-то втолковать Сехуну, что из ванны периодически нужно сливать воду и наливать туда новую, удалось на четвертый. Через неделю русал уже позволял человеку расчёсывать свои волосы и тихонько напевал — оказывается, его клекотание могло быть вполне мелодичным, если Сехун его растягивал. Откуда у Чонина появилась страсть к чьим-то волосам, он сказать не мог — ему просто нравилось смотреть, как проходит расчёска через непослушные черные волосы. Он даже почти заволновался, когда понял, что сидит так часами, слушая клекотание русала и занимаясь расчёсыванием его волос — но потом махнул рукой, понимая, что оно того стоит.
Через две недели Чонина уволили с работы за систематические прогулы, но он и бровью не повёл. Денег на рыбу для Сехуна ещё хватало, а сам он может перебиться и на хлебе с чаем пару раз в день — главное, чтобы не отвлекали. Чонин даже спал рядом с ванной, притаскивая на ночь два одеяла и подушку — на одно ложился, чтобы не простудиться от лежания на холодном полу, другим накрывался. Сехун любезно не брызгался на человека, пока тот спал — даже иногда позволял себе спеть ему клекочущую колыбельную или потрогать мягкие каштановые волосы.
Их существование, кажется, устраивало их обоих. Чонин отдавал всего себя заботам о русале и даже не мог подумать, что делает что-то неправильное. А Сехуна, кажется, это полностью устраивало. К этому моменту его бок почти полностью зажил и русал спокойно мог резвиться в узкой ванне, сшибая хвостом полки, а потом зубасто улыбался (судя по всему, перенял эту привычку у Чонина), и человек сразу же всё прощал.
— Тебе нужен простор, конечно, — грустно говорил Ким, — Но я не могу тебя отпустить. Я не знаю, как и куда. Подожди ещё немножко, хорошо?
Но как бы Чонин ни старался, через три недели русал стал капризничать, а через месяц начал чахнуть. Он больше не пел, несмотря ни на какие увещевания, не реагировал на еду и не брызгался в Кима застоявшейся водой.
Когда посреди ночи Чонин выносил из дома обнимающего его за шею русала, который недовольно шипел на каждое неаккуратное движение и каждый неудобный перегиб хвоста, он плакал. Почти рыдал навзрыд. Но не мог не подчиниться тоске в серебристых глазах и оставить его себе «ещё на чуть-чуть, Сехунни».
Ехали молча. Сехун тяжело дышал на заднем сидении, запахнувшись в предусмотрительно намоченную чонинову рубашку, а Ким вжимал педаль газа практически в пол, гонимый чужой волей к Большой Воде.
Это были самые длинные и самые короткие минуты в жизни Чонина — когда он, осторожно подняв на руки драгоценную ношу и чувствуя, как хвост неуклюже обвивает его туловище, заносил в морскую воду существо, которое успело стать для него самым дорогим.
Сехун плавно скользнул с его рук в воду, пару раз окунаясь и всплывая на поверхность. Чонин дрожал, стоя по грудь в ледяной воде — но не от холода. Его трясло от немых рыданий — ибо нет горше доли человека, полюбившего русалку и потерявшего её.
Последним утешением для него стали робкие объятия русала. Чонин бережно обнял Сехуна в ответ, пытаясь выразить через эти объятия всю свою любовь и привязанность — и внезапно почувствовал, как в его рот вгрызаются жадным поцелуем, выбивая почву из-под ног и воздух из лёгких. Поцелуй был обжигающим, клеймящим, опустошающим, убивающим и дарующим жизнь.
— Так ты точно не сможешь меня бросить, — хрипловато произнёс Сехун, глядя в глаза Чонина.
— Я и не собирался, — улыбнулся Чонин, ласково касаясь серебристого хвоста Сехуна своим, почти чёрным.