Фото

Не сказать, что у Арена было много фотографий — парочка его фото с почти-друзьями из Родоса: Амбриэль, Стюардом, иногда — ещё с кем-то, вроде учителя. Так, фотки по мелочи — только место на карте памяти порой засоряли. И, возможно, он был немного сентиментальным, раз не удалял их.

Но если Арен был немного сентиментальным, то что надо было сказать в таком случае о Сюртр? У Сюртр фотографий было много — и это всё, что было у неё за душой: виды со всей Терры на полароидных фотокарточках, и маленькая мантра: «на память».

Он почти смеялся над тем, как всё у неё было аккуратно подписано и разложено по кармашкам невзрачного потёртого альбома с кожаной обложкой — неожиданная педантичность от той, с чьей расой связывают невзгоды.

Почти — ключевое слово, потому что Арен не смеялся: стереотипы достали. Он уже был ей благодарен за то, что она практически без боя — поворчала, конечно, но плюс в виде цены на топливо высоко оценила — согласилась взять его с собой на хвосте, просто потому что ему не хотелось тухнуть на корабле.

Он не выносил скуки, а она не терпела надоедливых проходимцев, вроде него. Чудесный дуэт, особенно — для совместных путешествий.

Не сказать, что ему так сильно хотелось повидать мир — опять-таки, он просто гнил изнутри от засухи где-то под кожей — но разве можно было упустить возможность помотаться по свету с загадочной рыжей дьяволицей? Ни за что на свете.

«Ни за что на свете» — подумал он в первый раз, и думал также в каждый последующий раз, когда Сюртр соскребала заслуженную зарплату, брала отпуск и отправлялась на поиски чего-то.

Поиск этого эфемерного чего-то Арена не особо заботил: Сюртр раз за разом вспоминала что-то клочками-урывками и шла по пятам этой памяти, пытаясь собрать воедино то, что по факту было авангардной картиной, слепленной из кусков разных мозаик — слишком мало понятного смысла. А потом ей, кажется, просто понравилось путешествовать.

И это Арена уже заботило: кем была девушка, которая ничего о себе не знала? Оружием судного дня, сарказ? — Арен поморщился: не без этого, конечно, но она явно была чем-то большим.

Он листал её альбом, сидя в их общем номере в недорогой гостинице, где они сделали очередную остановку на пути к очередной странице в этом самом альбоме. Леса, пустыри, города, пустыни, руины, оазисы — всё это он видел с её фотографий, и всё же… это всё было не ею.

Кем была она на этих фотографиях заснеженных урсусских лесов? Где была она на улице города, ни на что не похожего? Каждая фотография, он заметил, была историей, которую Сюртр бережно сохранила, но в которой не было её самой.

— И что ты будешь вспоминать, смотря на них? — он усмехнулся, заметив, как она вошла в комнату. — Места, где, возможно, была? Как сейчас?

Он давил на больное, поэтому мало кому нравился — они оба это понимали. Сюртр нахмурилась — слишком много времени они провели вместе, чтобы она вспыхнула из-за одного замечания от него. В какой-то мере он даже был прав — может, именно поэтому она его терпела.

— Хочешь, я сделаю фотографию, которая тебе нужна? — он выглянул в окно: они были рядом с морем, но из этого отеля его было едва-едва видно — какая трагедия.

Сюртр закатила глаза, выхватывая альбом из его рук — впрочем, Арен видел, что внутри, уже так много раз, что мог поспорить, что часть видов с фотографий приходила к нему во снах.

— Не делай вид, что ты самый умный.

— И не пытаюсь. К слову, я прекрасно смотрюсь в очках, хочешь посмотреть? — она фыркнула.

— Обойдусь.

Он снова выглянул в окно — погода, всё же, была прекрасной. Самое оно, чтобы прогуляться по пляжу.

— Так что? Хочешь фотографию от меня? — он лениво нацепил на макушку бейсболку, прекрасно зная, что она согласится. Сюртр всегда была любопытной, иначе бы не колесила по земле без остановки. — Тебе понравится, обещаю.

***

Она не сказала «да», но согласилась: просто решила посмотреть, что он придумает. Фактически, она сказала, что выбросит всё, что ей не понравится.

Арен не изобретал велосипед — и в итоге придумал свидание: обычную прогулку по прибрежному городку с любованием архитектурой и обедом во дворике какого-то небольшого ресторанчика.

Никаких злых шуток, розыгрышей и неприятных приколов — только совершенная противоположность. И фотографий в его прогулочной сумке стало даже много: Сюртр всегда делала какую-то одну-единственную фотографию с тех мест, куда приезжала — то, что ей ярче всего вспоминалось в редких видениях прошлого — поэтому Арен решил сделать всего и много.

Интересно, она сама понимала, как обманчиво безвредно выглядит, когда наслаждается мороженым? Арен покачал головой, пряча фото у себя — вот вечером и узнает.

Они всегда шли близко, потому что Сюртр нравилось, как от него пахнет — это вообще был первый комплимент, который он от неё услышал, и это застало его врасплох. Наверное поэтому каждый раз, когда они куда-то заходили, все вокруг думали, что они встречаются (и Амбриэль назвала их «женатиками»).

На пляже он отпустил её идти впереди — ему отчаянно хотелось запечатлеть её такой, какой она была для него здесь и сейчас: расслабленная, закрывающаяся от лучей заката под полами соломенной шляпы (концы её рогов, выглядывающие из прорезей имели своё особенное очарование) и поднимающая босыми ногами брызги с приходящих на берег волн.

Самая обычная девушка. Самая прекрасная девушка. Сюртр.

— Ты фотографируешь? — она обернулась, заводя прядь алых волос — ещё более ярких на фоне заката.

— Конечно, — Арен улыбнулся, и она ответила ему тем же — небольшой искренней улыбкой.

И он, конечно, сделал фотографию.

***

«От твоего любимого друга Арена». Он подписал всего одну фотографию — самую последнюю, ту, на которой она улыбалась, зелёной ручкой прежде, чем отдать её Сюртр.

Она выглядела удивлённой — он мог только гадать из-за чего: из-за того, что он отснял гору фотографий за одну прогулку или из-за того, что он не стал писать «любимого и единственного друга». Впрочем, это было не его дело.

Он видел, что ей понравилось — значит, он сдержал своё слово.

Она смотрела на фотографии и на каждой видела себя — но будто какую-то другую: более яркую, более радостную — такую, какой её видел Арен. И она вложила в альбом их все, задержав взгляд на самой последней.

«От твоего любимого друга Арена». Её ручка была красной.