Примечание
музыка: Hey There Delilah — omgkirby (и/или Takanashi Kiara x Mori Calliope duet)
тлдр; нагес проживает не самые лучшие моменты, а снежа просто дедушкина бродяжка-симпатяжка пощадившая нерадивую птису
"Знакомьтесь, Снежа" 1 серия, ребят.
Вся жизнь Ифрит — клетка, хотите верьте, хотите нет.
Сады Ирия кажутся огромными, необъятными полями, которые не облететь и за месяцы. Но что есть месяцы, когда Ифрит живёт десятилетия? Ифрит теряется среди деревьев в первые дни своего существования (и каждого перерождения), но уже через полгода всё становится одинаковым.
Вся жизнь Ифрит — круг. Петля — удавка на её шее. Солнце встаёт на востоке — вместе с Ифрит, засыпает на западе — как и Ифрит. Ничего не происходит.
***
Однажды в садах теряется человек. Лучше бы он никогда не приходил. Лучше бы Ифрит никогда ему не помогала.
Её жизнь проклинают. Она проклинает свою наивность.
Но как же сладок запретный плод с золотой яблони.
***
Снежа не знает, чего ищет — она просто кошка в конце концов, вольна ходить, куда захочет. Наверное, не стоит оставлять дуб и златую цепь… но это всё уже в прошлом. Если хотите кого-то обвинить, то дед Снежи первый покинул свой пост, а она даже не записывалась ходить и рассказывать кому-то сказки да песни петь.
Снежа путешествует налегке — кроме собственных пушистых лапок у неё ничего и нет. И за недолгое время она успела поплавать в море (оказывается, Снежа не очень хорошо плавает), потеряться во пшеничном поле (золото! Золото растёт из сыры-земли!), протоптать кошачью тропку в правую сторону от большого камня: Снежа умела читать и потому знала, что ей точно не прямо — она не хотела проверять, как ей «живу не бывати», да и налево ей точно было не по пути — кому нужны эти золотые блестяшки-монеты, Снежа и на цепь насмотрелась.
«Направу ехати — женату быти» — Снежа не знала, за кого её посватают, но она была очень завидной невестой, из приданого, правда, был только хвостик да ушки, но кому какая разница.
Возможно, она сбилась с пути: прошло несколько дней, а она ещё не знакомилась с женихами, её ни разу не покормили, да и забрела в тёмный лес. Нехорошо получилось.
Кто-то должен укусить человека, который поставил камень — он же соврал!
***
— Угомонись же, окаянная!
Яга неловким движением прижала крыло Ифрит к телу, пока она отчаянно трепыхалась, пытаясь выбраться. У неё не оставалось сил.
Её забросили в клетку — позолоченную и пахнущую магией, заговором против огня. Яга провела рукой в толстой кожаной перчатке, какие носили соколиные охотники, по лицу, и Ифрит содрогнулась: часть макияжа осталась на перчатке, открывая вид на то, каким было настоящее обличие колдуньи — наполовину старушечье, покрытое глубокими морщинами и пятнами, и наполовину молодое, прекрасное и румяное, как юной девицы.
В мягком свете перьев жар-птицы, заключённых в фонари, расставленные по всей избе, лицо ведьмы было видно слишком хорошо.
Ифрит давно перестала биться о стены клетки — она не могла выбраться, птичье тело болело от синяков, оставленных прутьями. Она могла только петь в надежде привлечь проходящих мимо путников.
Жаль, что мимо дома Яги проходили только такие же плутоватые типы, как она сама. Жаль, что голос Ифрит уже был мало на что годен: бесполезный дурак, посланный за ней, чуть не перерезал ей горло. Ифрит хотела выклевать ему глаза — наверное, он это понял.
Она лежала на полу своей клетки — боже, неужели она всю свою жизнь собирается прожить в клетках? — напрягая горло, чтобы из него выходили хоть какие-то звуки: кряхтящие, булькающие, хриплые, сухие, ужасно болезненные.
Из неё выходила жизнь — она просто чувствовала, как огонь существования покидает её тело.
***
Снежа моргнула — эта птица светилась. В избе и без того было светло, как днём: Снежа выглядела как огромное пятно сажи, мягко текущее вдоль стен, чёрная шерсть блестела в мягком сиянии.
Ещё эта птица не умела петь — уши Снежи приминались к круглой голове.
Может и не птица это была вовсе? Перьев — с пару штучек, слабенькая. Такую даже съесть жалко было. Яга вообще в питомцах, видимо, мало что смыслила.
Какая жалость.
Снежа махнула хвостом — можно было бы умыкнуть у Яги чего-нибудь съестного со стола — вот бы старая колбаски оставила! — и пойти дальше.
Птица взглянула на неё, издавая своё последнее жалобное кряхтение. И тогда Снежа увидела эти глаза — глубокие синие, как небо в лучшие дни.
Она вздрогнула от металлического привкуса на языке, но ей нужно было сдвинуть щеколду.
Снежа никогда не была тихим ребёнком и с годами это, видимо, не изменилось — клетка дребезжала под кошачьими потугами, пока не сдалась.
И вот была эта птица — как сильно от неё отдавало жаром печи! — даже неспособная самостоятельно выбраться. Снежа повела ухом — Яга, похоже, проснулась — схватила птицу за загривок — её кожа была такой тонкой, что порвалась бы, приложи Снежа чуть больше усилий — и выволокла её из избы.
***
Это было местечко, которое Снежа заприметила после нескольких дней блуждания по дремучему лесу — маленькое чистое озерцо, в котором даже не водилось рыбы.
Снежа оставила птицу на камне, втянула воздух — пахло жаром, травами, отголоском неба после дождя. И металлом — спёкшейся кровью. Снежа облизнулась: было бы глупо съесть эту бедную птицу после того, как она её спасла, а есть-то хотелось.
Ифрит не двигалась и едва дышала. Снежа покачала головой: никакой помощи в этом лесу! Сама — всё сама!
***
Снежа цокнула на ветки, жалея, что не может отодвинуть их в сторону руками — она придерживала полы своего платья, видимо, уже не такого белого от горы ягод, которую она несла в нём.
Лунный свет обманчиво искрился на поверхности воды, окружающая полутьма лишь с большей мощью выделяла черты худого человеческого тела жар-птицы — маленькие культи, оставшиеся от крыльев, выглядывая из-под волос, отдавали мягким светом, как и золотой венец, мерно жужжащий над русой головой.
Снежа по-кошачьи склонила голову: интересно, все ли жар-птицы — блондинки? Снежа вообще никогда не видела жар-птиц так близко — только ту, что летала над садами Ирия, но только издалека.
— Эй, хочешь ягод, птица? — она остановилась, заглядывая в воду через плечо Ифрит.
Наверное, зря: её новая знакомая вскочила, пытаясь развернуться, поскользнулась и угодила в воду — села на берег, ошарашенная.
Снежа снова наклонила голову: повезло, что птица была без одежды, сейчас бы всё намокло. Луна медленно сменила своё положение на небе, Ифрит подняла лицо — Снежа обомлела.
Она просто смотрела в лицо этой птицы и чувствовала, что впервые увидела солнце — вот ведь шутка: увидеть солнце ночью при луне! — в этих глазах же явно рождалось небо: Снежа смотрела в глубокий голубой неотрывно, как очарованная.
Эта птица была небосводом — с глазами, ради которых украли небо, и волосами, которые соткали из солнечных лучей.
— Я Снежа, а ты? — она улыбнулась — дедушка всегда говорил, что у неё исключительно очаровательная улыбка. Ифрит не очень понравился вид белоснежных клыков. — Хм? Неужели кошка поймала за язык? Я могу устроить, — улыбка стала шире. — Или воды в рот набрала? — Снежа засмеялась.
Ифрит закатила глаза — над ней смеялись, замечательно. Отвратительный день, как и вся прошлая неделя или около того в прочем.
— Ифрит, — она фыркнула, выпуская клубы горячего пара из ноздрей: её голос был уже далеко не таким мелодичным, как она привыкла, — жар-птица.
Снежа наклонилась чуть ближе, прополаскивая ягоды в воде.
— Ммм, я люблю птичек, — ягоды оказались слегка кисловатыми, — они вкусные. Если без перьев. И поют красиво, — она закинула ещё одну ягоду в рот, — а ты умеешь?
Ифрит провела пальцами по горлу — замечательно, шрам остался даже в человеческой форме — последних крупиц магии хватило лишь на то, чтобы прижечь мягкую кожу. Можно отправить певческий голос далеко и надолго.
— Видимо уже нет, — она недовольно выползла из озера, садясь на берегу рядом со Снежей. Шрам, как и любая новая вещь, начинал её излишне беспокоить — она снова провела по нему ладонью, недовольная шероховатостью поверхности.
Снежа посмотрела на неё — хвост ритмично задвигался, как и всякий раз, когда она думала. Она аккуратно стряхнула ягоды со своего платья на землю между собой и Ифрит и оторвала полоску ткани от подола (возможно, ей немного понравился звук, с которым рвались нити, что делало сам процесс не таким уж и болезненным).
Ифрит посмотрела на неё — ну как же Снеже нравились эти голубые глаза!
— Хэй, ты чего?
— Не шевелись.
Они посмотрели в отражение в воде — на шее Ифрит красовался белый воротник с немного кривым бантом. Шрама видно не было. Снежа замурлыкала — прекрасно получилось.
— Думаю, так лучше, — Снежа улыбнулась их отражениям, прищурившись от удовольствия.
Ифрит моргнула, касаясь шеи. Неловко улыбнулась в ответ.
— Думаю, да. Спасибо.
На её шее был кусок платья бродячей кошки, и она уже никогда не сможет петь и летать, но — боги во небесах — она была самой свободной жар-птицей в мире в этот момент.