Где-то на фоне гудит телевизор, — оставили включённым, слов больше не разобрать, — Сонхва сжимает в руках податливое тело. Оглаживает пальцами бёдра в скинни джинсах, щекочет за бока и рёбра, сжимает между фаланг бусинки сосков. В голове — каша, и сосредотачиваться на чём-то, кроме Минхо — идея заранее провальная. Минхо умеет привлекать к себе внимание.
От него оторваться навозможно: у него будто лава под кожей, она просвечивает чудесными цветами-языками пламени-океанскими волнами, у него губы с любимым вишнёвым вкусом, длинные коготки царапают лопатки. Минхо пахнет совершенно одуряюще: гелем для душа, пеплом, гарью и собой. Он судорожно вздыхает, стоит только зубам Сонхва сомкнуться на оголённой ключице, после чего посмеивается, запускает пальцы в волосы и прижимает ближе.
Сонхва не выдерживает. Он стягивает с Минхо рубашку так, что некоторые пуговицы отскакивают и со звоном катятся по полу, переворачивается, и этот демон во плоти с его коленей падает на сбившееся покрывало. Смыкает пальцы на чужих запястьях и подмечает, как же дурманит голову сочетание чёрной, словно уголь, кожи на предплечьях и кистях с общей бледностью. Минхо видит, как его пожирают глазами, скалится, показывая острые клычки (их отпечатки на шее и груди тут же начинает покалывать), и поигрывает мыщцами. Лава под кожей приходит в бурное движение, создаёт ещё более изумительные рисунки, и это распаляет ещё больше.
Ещё один стон срывается с губ Минхо, когда Сонхва целует его в шею. Минхо умеет стонать — сказывается многовековой опыт. Глаза у него тёмные-тёмные, чернота занимает всю склеру, выбивается только радужка, похожая на кольцо из дыма.
Сонхва выпутывается из своей одежды, сбрасывает её на пол около кровати и замечает, что чужие руки вырвались из захвата без усилий, и теперь сжимают в руках ягодицы через ткань трусов.
— Я..? — начинает было Сонхва, но Минхо понимает его без продолжения:
— Ты сегодня сверху, — его губы еле двигаются, но шепот раздается в голове, минуя барабанные перепонки.
Губы сминаются в горячем, дерзком поцелуе. Сонхва пальцами оттягивает волосы Минхо, тот покорно запрокидывает голову, чтобы дать губам-зубам-языку прочертить дорожку от демонического оскала вниз. Целуя, прикусывая и зализывая кожу, Сонхва опускается к выпирающим косточкам ключиц, замечая, как лавовые потоки вьюном оплетают их, к бусинам сосков. Их он прикусывает, чувствуя, как прогибается Минхо в спине, отстраняясь и сцеловывая с губ рваный то ли стон, то ли выдох.
Отрываясь от вожделенных губ, Сонхва нависает сверху. Волшебные глаза напротив затуманены не только сущностью Минхо — они то распахиваются, то легко сощурены в экстазе. Он недовольно смотрит в ответ, коготками впивается в рёбра, и Сонхва почему-то уверен, что по чужим прелестным пальцам (что удивительно, маленьким), скатываются капельки крови.
Минхо нетерпелив, и от того, что его растягивать особо не надо, ещё круче сносит голову. В руках сам собой оказывается лубрикант — в прошлый раз забыли под подушкой. Распределяя смазку по члену, Сонхва следит за тем, как Минхо улыбается, чувствует, как чужие ноги обхватывают поясницу, давая удобное положение для входа.
Сонхва медленно входит в податливое тело и следит за тем, как у Минхо на голове материализуются рога. Появляются всего на пару секунд, но и этого хватает, чтобы запечатлеть в сознании то, какие они длинные, с завитками на концах. Демон не любит их — слишком большие, можно ненароком порвать постельное бельё, поцарапаться.
Минхо стонет развязно, гортанно, своим прекрасным высоким голосом. Он ногами подталкивает ещё ближе, ещё глубже и всем своим естеством намекает, что он — не фарфоровая кукла. Он даже не человек, чтобы предварительно ласкать, о чём и сказал в первую совместную ночь. Вот когда Сонхва снизу, тогда он открывался с новой стороны — под его руками млеть можно бесконечно. Вообще от любого Минхо можно развалиться на части, разбиться на осколки, и собраться воедино потом — трудная работа.
Одной рукой Сонхва надрачивает ему, размашистыми толчками вбиваясь в податливое тело. Минхо млеет, ухмыляется и тянется навстречу и члену в себе, и губам напротив.
Разрывая поцелуй, Минхо снова роняет себя на матрас. Руками он ласкает сам себя, пока его грубо трахают, вжимая в кровать. Сонхва крепко держит его за бёдра, сжимает ягодицы и резко выдыхает, когда чёрные пальцы щекоткой проходят по животу, сбивая нарощенный темп.
— Что, мальчик, выдохся? — спрашивает Минхо с усмешкой, нарочно распаляя Сонхва.
Тот рычит в ответ, вбивается размашисто и чувствует, что близок к развязке. Кожа в тех местах, где касается Минхо, горит — не иначе как выпускается подкожная лава.
Минхо прерывисто вздрагивает, вновь царапается, как дворовой котёнок, шипит и закатывает глаза от наступающей эйфории. Сонхва кончает первым, но по интерции продолжает двигаться и сжимать в пальцах член, так же содрогающийся. Не приходится долго ждать, и семя Минхо пачкает пальцы и оба живота.
Демон под Сонхва ругается грязно, притягивает к себе и целует долго и напористо.
У Минхо много ипостасей: покладистый работник, прекрасный друг, раскрепощённый любовник и ещё много-много. Сонхва их всех подмечает, складывает из мелких деталей целостную картинку. Всё-таки демонологу стоит побольше знать об объекте своих исследований, особенно если тот не против.