Снова оказаться в доме Хоук так странно. Так больно, особенно после той ночи, прекрасной и худшей одновременно. В большом, холодном на вид особняке всегда тепло и уютно — явно не обходилось без леди Лиандры, — а Хоук, радостная, счастливая Хоук встречала гостей, будь то друг или очередной придурок, что решил покуситься на ее жизнь. А теперь здесь царила странная, жуткая тишина, будто в склепе.
Фенрис нерешительно прошел в гостиную, где столкнулся с Боданом. Гном убирал остатки работы Сэндала и не заметил вошедшего поначалу, но даже увидев, печально покачал головой. Орана тихонько подметала пол, сметая лепестки треклятых белых лилий. Взгляд, полный печали, уставился в пол. Фенрис не стал никого расспрашивать, где Мариан. Сам знал, куда идти.
Куда идти совершенно не хотелось после того, как ушел подобно трусливой псине.
Но нужно.
Он поднялся по лестнице, стараясь отгонять воспоминания о том, как они, спотыкаясь, спешили туда, дабы отдаться тому желанию, переполнявшему обоих. Старался не видеть образ любимой, ее мягкие и теплые черты, горячее дыхание у самого уха, одежду, брошенную на пол…
Вот она, одинокая и всеми покинутая. Сидела в том же самом одеянии, на кровати, где… Фенрис прикусил губу, заглушая непослушные мысли.
— Не знаю, что сказать, но… Я здесь, - он подал голос, чтобы не стоять как идиот.
Она подняла голову. В слезах тонуло удивление вперемешку с горечью.
Мариан попыталась улыбнуться – она всегда улыбалась по-особенному ему, только ему – но губы болезненно скривились от рыданий. Тот шагнул в комнату, осторожно приблизился. Хотелось вновь коснуться, почувствовать то тепло, что согревало, утягивало за собой в бездну под названием любовь и…
Он не поддался порыву. Нельзя.
Он сел рядом.
С уст не упало никаких «зачем» и «почему». Хоук знала, что смерть Лиандры на ее нежных, как шелк, руках, так же как судьба Бетани, оставшейся в пыли Ферелдена, и Карвера, которого поглотили Глубинные тропы. Хоук будто знала, что ей суждено остаться последней, что нить ее судьбы продлится гораздо дальше — Фенрис заметил сию нить в тонких полосах белизны ее волос. Хоук сидела одна, рядом с призраком, что покинул ее однажды.
Совесть въелась в Волчонка, как кислота. Почему он такой трус? Ведь, если бы не его глупость, можно…
Рука невольно погладила девушку по голове, оставшись на затылке. Мариан подняла глаза. Фенрис, не давая отчёт действиям, опустил руку к лицу, провел по щеке. Тепло чужого тела манило, словно огонь неразумного мотылька.
— Я здесь, Хоук, — сказал Фенрис упавшим голосом.
Она слабо улыбнулась, уже без боли. Подалась вперёд, в его распростертые объятия. Лиандру это не вернёт, но по крайней мере Хоук поймет, что далеко не одна на всем белом свете.
А Фенрис понял, что, когда тебя касается кто-то родной, не так страшно и больно.