— Я не справилась, – могла бы сказать Эи, – я не справилась и поэтому ушла.
— Это не важно, – ответила бы Яэ, – жизнь должна продолжаться.
Мико знает, как грубо и невежественно звучал бы их разговор, сколь непростительны были бы ее слова для слуха Эи.
Но Яэ здесь, а Эи здесь больше нет, и она вынуждена влачиться по Инадзуме как осенний лист, сорвавшийся с ветки, влачится по сырой земле, пока наконец не прилипнет к подошвам дзори. Так движутся небесные тела. Так движется Мико.
«Тот, кто ждет беды, обязательно ее встретит».
Она знала, что что-то будет. Знала с самого начала. Смерть Макото – страшная и окончательная (как и любая смерть, особенно среди бессмертных) – случилась как бы в подтверждение. Макото ушла, и вслед за ней ушла Эи.
— У тебя всюду оружие, – смеялась Яэ, когда она в очередной раз произносила «оружие» вместо «орудие». Это были стихи Бан Во. Это была весна.
— Потому что у меня война, – отвечала Эи.
Она – Верховная жрица Великого храма Наруками, ей ли не знать, что бывает когда ссоришься с богами?
— Это Селестия. Это…
— Война.
Эи была безжалостна, как бывают безжалостны те, кому есть, что терять. Но смерть смиряет и таких.
Стоял февраль. Мико смотрела на нее и больше не видела.
***
— Я не справилась, – могла бы сказать Эи, – я не справилась и поэтому ушла.
— Я уйду с тобой, – могла бы ответить Яэ. – Я тоже не справилась.
Мико знает, как подло бы это звучало. Макото умерла, и никто не смеет разделять боль утраты с Эи.
Ни звезд, ни луны, ничего. Эи ушла, ничего не взяв с собой, ничего не оставив. Даже пустота кажется поддельной, потому что где-то там сидит Сёгун – единственное доказательство того, что Мико еще не сошла с ума.
— Верни мне сердце Бога.
— Надоело быть неприкаянной?
— Оно не должно находиться у тебя.
— Ошибаешься.
Сёгун молчит, что-то выискивая глазами. Ветер, тревожа деревья, проносится по храму, касаясь колокольчиков, и звон их опоясывает пространство, замыкая.
— У меня нет сердца и у тебя нет сердца, – говорит Сёгун, – но есть нюанс.
Она смеется, как смеются победители – раскатисто, спокойно. Свет отражается в ее глазах и преломляется тысячами «если».
— Очень смешно. Хорошая кукла.
***
— Но человек всегда остается человеком.
— Если бы это было так, нам бы не пришлось вести этот разговор.
Макото смотрела на Эи с примесью стыда и раздражения. Ее пытались убить, впервые. Она не понимает: зачем?
— Казнь состоится на рассвете, только палач и судьи. Ты придешь?
— Конечно, я приду!
Это был ее народ, ее ответственность.
Яэ сидела на бархатной подушке в самом углу комнаты. Ее розовый хвост мерно покачивался из стороны в сторону, а заостренный носик что-то вынюхивал. Она слышала все, что ей было нужно.
Когда Макото ушла, а Эи вернулась к остывшему чаю, Яэ перевоплотилась. Ее молодость была легкомысленна и тревожна. Она знала то, что еще не имела возможности доказать.
— Ты не можешь убивать людей только чтобы защитить ее.
— Могу.
— Они всего лишь исполнители, Эи. Ты знаешь, что заставило их пойти на это.
— Они посягнули на своего Архонта. Даровать им смерть – значит даровать милосердие.
— Милосердие не даруют.
— Тогда мне нечего им предложить.
Мико, оказывается, тоже нечего было предложить.
— Я не справилась, – могла бы сказать Эи, – я не справилась и поэтому ушла.
— Я понимаю, – могла бы ответить Яэ, – но мне все равно больно.
Это было бы честно. И нечестно, потому что этого не было. Мико смотрит на гербарий из белладонны, чебреца и травы наку. Ужасное сочетание. Ей не следовало и пытаться.
«— Это слабость.
— А ты не прощаешь слабость»
***
Мико целовала ее так, словно она уже ушла. Эи – вспышка на небе, ледяная вода в ручье, несправедливо вынесенный приговор – отвечала ей мягким объятием.
— Я отдаю тебе сердце Бога.
— Не боишься, что я его продам?
Яэ щурилась, как будто ее душа не трепетала в ужасе, и улыбалась, словно Эи была способна поверить в ее ложь.
— Коль так, я уверена, это будет равноценный обмен. А мало вещей стоят как мое сердце.
Эи прощалась с ней. Эи хотела уйти.
— Я буду ждать тебя, – обещала Яэ.
«Я буду ждать тебя» – претензия, вынесенная за скобки; обида, затаенная в душе; скорбь, лишенная смысла.
Эи ушла, Мико осталась.
— Ты ушла, – сказала бы она. – Ты не справилась.
— Я знаю, – ответила бы Эи, – прости меня.
Этого никогда бы не произошло. Яэ – скитайся, борись и сдавайся. Эи – разрушь себя до основания, а потом разрушь все остальное.
Смерть только свидетелей и оставляет. Верховной жрице Великого храма Наруками следовало бы это знать.