Хван Хёнджин никогда не сможет ответить на вопрос почему и когда это произошло. Он никогда не сможет объяснить почему он так поступает с собой и с Ким Сынмином. С человеком, за которого когда-то был готов жизнь отдать. Он никогда не сможет ничего сказать кроме того, что ему стало скучно. А может ему просто нравится жить на грани. Высокая скорость мотоцикла, косяк за косяком и люди, чьих лиц он не запоминает. Всё это доставляло Хвану странное острое удовольствие. Хёнджину нравилось это ощущение свободы, которой по факту у него не было.
А Ким Сынмину отчаянно нравилось любить Хван Хёнджин. Пожалуй, он никогда не был влюблен в самого человека. Но ему это не было особо важно. Гораздо важнее было ощущения того, что он мог любить. Ощущения любви и почти больной влюбленности. Вот что действительно ему нравилось, и вот что действительно ему было важно. А ещё щепотка драмы и болезненной привязанности. Он всегда имел склонность к драматизму, которую так хорошо восполнял Хван Хёнджин.
Они, пожалуй, слишком сильно подходили друг другу, чтобы быть порознь. Возможно, поэтому они вместе уже три года, несмотря на все обстоятельства, которые всегда складывались против них.
Хотя казалось, что их отношения обречены и держатся лишь на больной привязанности обоих.
***
Чужие пальцы бегут по телу Хёнджина, а губы проходятся по шее. Хван прикрывает глаза, цепляется пальцами за чужие белые пряди волос и тянут их чуть сильнее, чем следовало бы. Возбуждение заставляет прикрыть глаза, оно оседает жаром внизу живота и приглушает чувство вины. Заставляет забыться в этой страсти. Чужие губы на его губах, язык проходится по ряду зубов. Руки Хёнджина на чужом рельефном теле, двигаются все ниже и ниже. Возбуждение бьёт по голове. Дыхание спирает от эмоций и недостатка кислорода. И где-то там, на самом краю воспаленного сознания, болезненной пустотой отзывался вид Ким Сынмина в извечных очках и огромных свитерах. Но чужие губы обхватывают сосок, а рука уже внизу и Хёнджин вновь забывает обо всем. Он подумает обо всем позже.
Дверь чужой квартиры захлопывается, отрезая Хвана от спящего парня, чьего имени он уже не помнил. Громкий хмык вырывается изо рта, вязкий ком слюны с трудом проталкивается в горло, также как чужой член получасом ранее. Язык проходится по сухим обкусанным губам. Хёнджин откидывает с лица каштановую прядь, тяжело выдыхая. Рука чешет затылок. Думать было тяжело. Голова все ещё была забита чужими стонами, горячими поцелуями и шаловливыми пальцами пробегающимися по торсу прямиком вниз.
На ватных ногах Хван идёт к лифту, противное пиликанье и давящая коробка лифта. Голова прислоняется к холодной металлической поверхности, руки обхватывают плечи, а пальцы прячутся в больших рукавах толстовки.
Холод октябрьской ночи окутывает Хёнджина, когда он выходит на улицу. Ветер касается его впалых щёк неприятным касанием. Пальцы тянутся к смятой пачке сигарет и зажигалке. Фильтр обжигает пальцы, запах ментола бьёт в нос, дым царапает горло. На небе горели бесчисленное количество ледяных звёзд и полная луна освещала улицу холодным сиянием. Тёплый свет горящих фонарей резал по глазам, Когда Хван поднимал лицо к небу. Струя дыма вылетает в воздух, а ноги с трудом делают шаги.
Сердце стучит в груди. Болезненно и слишком громко. Чувство вины давит на него, царапая кровоточащее нутро. Зубы кусают щеку, когда сигарета исчезает из его губ. Хван останавливается посреди пустого тротуара.
Он должен вернуться в уютную, уже наверняка тёмную, квартиру. Должен пройти мимо маленькой пустоватой кухни, откуда наверняка будет доносится аромат еды из доставки. Пройдёт мимо тёмной гостиной. Он зайдёт в ванну и залезет под душ, смывая следы сегодняшней ночи и очередного чужого незнакомого человека со своего тела. Даже несмотря на то, что он мылся до этого в чужой квартиры. А после ледяного отрезвляющего душа, Хёнджин тихо пройдёт в спальню. Сынмин уже будет лежать в кровати. Возможно, он будет сидеть в телефоне, дожидаясь его. Скорее всего он спросит о том, почему Хван так задержался. И Хёнджин вновь солжет, как делал до этого сотни раз. И Сынмин снова сделает вид что верит возлюбленному. Но вероятнее всего, он будет спать. И Хёнджин надеялся на последнее. Очень надеялся.
Он не хотел смотреть в карие глаза, в которых так отчётливо читалась обида и непонимание. Не хотел смотреть на губы, искривленные в горькой усмешкой. Не хотел смотреть на человека, которого предавал каждый раз.
Но он был должен. Он всегда возвращался к Сынмину. Он всегда возвращался в ту маленькую тёмную квартиру. В те родные руки. Он всегда возвращался к нему. Как преданая побитая собака, которая возвращается домой после нескольких дней скитания. Он всегда вернётся к хозяину. Даже если сам хозяин не понимает, почему он ещё не усыпил столь проблемного пса. И пёс этого тоже не понимал.
Порой Хван Хёнджину отчаянно хотелось, чтобы Сынмин сказал ему убираться из его жизни и больше никогда в ней не появляться. Ему хотелось, чтобы Сынмин выставил вещи Хвана вон и заблокировал его везде. Тогда Хёнджин смог бы уйти от него и прекратить доставлять столько проблем и боли. Но Хёнджин знал, что это не произойдёт. И где-то в самой глубине души он был этому рад. Он не был готов к тому, чтобы потерять Ким Сынмина.
Метро пустое. На часах почти одиннадцать вечера. Пальцы сжимают пачку сигарет в кармане. Усталость ударяет по мозгам и Хван почти засыпает в полупустом вагоне. В наушниках играет что-то громкое, но Хёнджин был слишком погружен в себя, чтобы обратить смысл на слова песни.
Напротив сидят парень и девушка. Рука девушки спрятана в кармане толстовки парня, у них одни наушники на двоих и они выглядели такими убого счастливыми, смеясь на весь вагон и получая недовольные взгляды других людей. Хёнджин наблюдает за ними и на губах его появляется грустная улыбка, полная зависти. Рука цепляется за каштановые волосы и Хван выдыхает.
Может быть в другой вселенной они могли бы вот также сидеть с Сынмином. Его бы рука покоилась в кармане Хёнджина и на них бы кидали недовольные взгляды другие люди, пока они продолжали быть слишком счастливыми для серого города. Но они не в другой вселенной, а все ещё в этой. И в этой вселенной, они не были счастливы. Может быть в те редкие моменты, когда они забывают все, что между ними было.
Кто-то наверняка бы спросил у них, почему они все ещё вместе. Но не один из парней ответить не сможет. Потому что правильного ответа не было. А может быть потому что они продолжали цепляться за остатки чего-то, чего никогда даже не существовало. А может быть просто так судьба распорядилась. Хёнджин, наверное бы, сказал, что из-за второго. А Сынмин, что из-за первого. Но был ли хотя бы один вариант из этого верный?
Когда Хёнджин выходит на своей станции, то он лишь вздыхает ночной воздух огромного города. До дома около пятнадцати минут быстрым шагом. А значит у него в запасе есть ещё около двадцати пяти минут.
В окне горит свет и это неожиданно напрягает Хвана. Он выдыхает, понимая, что Сынмин точно не спит. Это на какой-то миг парализует его. Все шло не так, как обычно. От того было страшно.
Рука касается дверной ручки. Хёнджин сглатывает, облизывает губы. Палец на автомате набирает знакомый цифровой код и дверь пиликает.
Обувь ставится на полку, хотя Хван почти всегда забывал это сделать. Его шаги такие медленные и неуверенные, что наверняка в других вызвали бы раздражение.
В квартире выключен свет. Он горит лишь в гостиной. И Хёнджин отчаянно надеется, что это потому что Ким забыл о том, чтобы выключить его.
— Ты пришёл. — Хёнджин не уверен, что заставило его вздрогнуть. Может, то была совершенная безэмоциональность в голосе Сынмина, а может просто неожиданность.
Хван останавливается у входа. Опирается на косяк и смотрит за тем как его парень бездумно перелистывает каналы на телевизоре, даже не вникая в смысл увиденного.
— Почему не спишь? — Потресканный неуверенный тон и дрожащие руки. А ещё давящее, угнетающее чувство вины.
— Где ты был?
— Ты же знаешь, что меня постоянно задерживают на работе… — Такая отвратительная ложь, на которую не поведётся никто.
— Хватит. Кто на этот раз? Ты хотя бы имя этого парня запомнил? — Сынмин перебивает Хёнджина. Хван вздрагивает. — Ты ведь не собираешься оправдываться, да?
— Почему именно сейчас?
— Не знаю. Просто захотел спросить почему. — Ким замолкает. — Просто хочу понять, почему ты поступаешь так со мной на протяжение двух из трех лет.
Холодный ровный тон Сынмина неожиданно болезненно бьёт по Хвану. Этот тон проходится ледяными пощёчинами по горящим щекам. Чувство вины вновь даёт о себе, протыкая стрелами кровоточащее сердце.
— Ты же знаешь, что я не смог дать тебе ответ. Так зачем спрашиваешь?
— Мне подумалось, что ты хотя бы попытаешься. — Хёнджин до сих пор не видел лица Сынмина. От этого становилось только хуже. Но почему-то ему показалось, что сейчас он не имеет право сесть рядом.
— Тебе от этого станет легче? — Вопрос такой ужасно глупый, но Хёнджин должен был его задать.
— Мне станет легче тогда, когда ты прекратишь бегать от члена к члену. То есть никогда. — Сынмин поднимается с дивана. И холодный взгляд карих глаз останавливаются прямиком на лице Хёнджина. Шатен сглатывает вязкий комок слюны.
— Тогда почему не бросишь меня? — Дрожащим голосом спрашивает Хёнджин, сам не зная на какой ответ он надеется. — Так сильно любишь меня?! Готов терпеть все мои выходки?! — Он не имел право срываться. Не он тот, кто должен сейчас истерить.
— Я, если честно, второй год этим вопросом задаюсь. Может быть дело именно в том, что… Ты всегда возвращаешься сюда? Я не знаю. Но я хочу. Хочу, чтобы ты кое-что запомнил. Если ты однажды не вернёшься в эту квартиру. В нашу кровать, то между нами будет и вправду все кончено. — Сынмин тянет улыбку. В его глазах видны слезы. Хёнджин отводит взгляд, кивая. Это уже и так было их негласным правилом.
— Я люблю тебя. — Рука Хёнджина ловит руку Сынмина, когда тот проходит мимо. Ким поднимает на него глаза, скрытые за линзами очков.
— Тогда прекрати уже все это. Мне больно. — Сынмин неуверенно улыбается, забирает руку из ладони Хвана и уходит в темноте квартиры. Хёнджин дрожаще всхлипывает. А в голове звучит горькое, произнесённое с улыбкой: «тогда прекрати уже все это. Мне больно».