Мондштадтские оладушки

Беннет — Пиро, но Рэйзору всё равно непонятно, как он может быть таким теплым. Не таким, как его стихия. Потому что огонь может греть, как костерок, на котором Рэйзор иногда готовит перекус для них, а может быть опасной стихией, уничтожающей всё, что можно. Беннет… Беннет может быть опасен разве что для самого себя.

Беннет глупый. Но почему-то его глупость вызывает не раздражение и желание уйти, а тепло в животе, желание исправить, помочь, позаботиться.

— Он не глупый, милашка, — хмыкнула в своё время Учитель, потрепав его по кудлатым волосам, — Он просто невезучий и думает о других больше, чем о себе. Ты тоже думаешь о других, разве нет?

— Лупикал… — пытается было возразить Рэйзор, но женщина перебивает его мягким смешком.

— У него тоже есть его семья и его друзья. И он идет ради них на всё.

Рэйзор понимает. И в то же время — не понимает.

Беннет смеётся неловко и всё время извиняется, когда Итэр в очередной раз хлопает его по макушке сложенным бинтом, чтобы не вертелся, пока Итэр перевязывает его обожженные руки. Паймон летает рядом и тоненько кричит на Беннета, а Рэйзор хмурится.

— Почему ты такой? — прямо спрашивает Рэйзор, когда Итэр с Паймон уходят к озеру, а Эмбер убегает к обрыву, чтобы опробовать новый планер, который ей отдал Итэр. Беннет подсаживается к костру, на котором Рэйзор жарит для них всех стейки, и улыбается ярко и довольно — так, будто не сделал больно до крика сам себе, когда решил ударить того хиличурла.

— Я просто невезучий, — посмеивается Беннет и потирает затылок. Улыбается. Радостный. И почему только такой радостный?

— На вот, — ворчливо выдыхает Рэйзор и пихает ему на колени выполняющую роль тарелки деревяшку с картофельными оладушками.

— Они… В форме лапок, ух ты, — почти благоговейно шепчет Беннет и сжимает тарелку крепко, так, что даже ойкает. Рэйзор виновато поджимает губы — он ведь специально не в руки дал…

— Съешь всё, — командует он и отворачивается.

Он избегает лишний раз смотреть на Беннета. Он сам не знает, почему. Не то чтобы ему не нравится или ещё что-то, просто… Он начинает волноваться. Не только за него. Просто… Просто волноваться.

— А остальные? Нужно поделиться, наверное?

Вот же неугомонный.

— Я тебе сделал, Беннет. Ешь.

— Так вкусно… Спасибо. Один из пап тоже часто готовит такие оладушки, но у него они не так хорошо получаются. Он обычно льёт в котёл много масла, но оно брызгается и…

Рэйзор молчит, пока Беннет сидит рядом и болтает с набитым ртом. Не перебивает, делает вид, что вообще не обращает внимания, но сам слушает внимательно. Ему интересно. Вообще всё, что касается Беннета. Ему интересно, как он живёт, как мыслит, интересно, как дела у его пап (в ряды которых, как Рэйзору кажется, уже записался так или иначе весь город), как он провёл последние несколько дней и даже что он съел сегодня. Да, он не показывает этого (зачем?), но это не значит, что он слушает без интереса. Он ведь слушает. Внимательно. Не перебивает.

— Рэйзор… Я тебя расстроил, да? Думаешь, что я плохой?

Рэйзор озадаченно моргает и даже поворачивает к Беннету голову. Тот сидит на поваленном бревне, почти поджимает под себя ноги и смотрит на последний оладушек, который уже почти доел — вернее, обкусал у «лапки» «пальцы» и подбирается к «ладошке». Рэйзору почему-то кажется это милым.

— Почему?

Беннет пожимает плечами. Кажется, что он как-то помрачнел — хотя на закатном небе не так много облаков, чтобы закрыть стремительно краснеющее солнце.

— Ты… Будто избегаешь меня. Итэр говорит, что мне кажется, но я же вижу. Я надоел тебе, да? Мне разговаривать поменьше?

Рэйзор качает головой и снова смотрит в костёр. Мясо почти готово — он аккуратно, чтобы не обжечься, перекладывает куски мяса на другой бок. Итэр говорит, что оно вкуснее, когда румяное. Рэйзор не особо понимает, почему оно «румяное», но так и правда лучше.

— Нет. Говори больше. Мне нравится тебя слушать.

— Ты… Л-ладно.

Рэйзор думает, что люди странные. Очень. И их чувства тоже странные. Рэйзор путается в них, вязнет, не понимает совершенно, а спросить у кого-нибудь… Не хочет. Странно спрашивать. Стыдно.

Он слишком волк, чтобы понимать что-то в таких чувствах, но слишком человек, чтобы вовсе их не ощущать.

Это злит. Это раздражает. Это, а не Беннет.

— Ты не должен подвергать себя опасности. Мне это не нравится.

— Я должен тренироваться. Чтобы потом защищать Мондштадт и своих пап. И отряд «Бенни», конечно же. Как иначе я бу…

— Я буду защищать тебя, — перебивает Рэйзор и смотрит на Беннета серьезно и насупившись.

— А? — Беннет вскидывает на него глаза и хлопает ресницами. У Рэйзора во рту пересыхает.

— Ты — Лупикал. Я буду защищать тебя, — повторяет Рэйзор и решается. В конце концов, сколько можно бегать от самого себя?

Он — волк. Он должен быть храбрым.

Рэйзор тянется к Беннету и с нажимом проводит языком по его щеке. Так делают в стае, всё должно быть понятно, несмотря на то, что Беннет — человек. Человек, который смотрит на Рэйзора огромными глазами и дышит глубоко, будто после долгого бега.

— Так… Люди так не делают, — ворчит Беннет и Рэйзор хмурится. Он недоволен? Почему он такой красный? Может, он ожёг себе ещё и лицо? Ему больно?

— А как делают? — ворчит Рэйзор, поправляя капюшон и почти натягивая его на своё лицо.

— Вот так.

Беннет тянется к нему, чуть приоткрыв рот. Рэйзор думает, что он вот-вот его укусит, но вместо этого Беннет только касается губами его щеки. Мягко. Приятно. И, кажется, здесь точно замешаны элементы или магия Беннета, потому что щека начинает гореть. Вторая отчего-то тоже. Так, что Рэйзор её потирает, задумчиво глядя на Беннета.

— Не нравится? — посмеивается Беннет и выглядит так, будто снова нашёл сундук с одной лишь чуть лежалой капустой. Рэйзор качает головой.

— Нравится. Это что-то из Пиро?

Беннет улыбается уже спокойнее. Волновался из-за реакции Рэйзора?

— Нет. Это просто поцелуй.

— Поце… Поцелуй.

Рэйзор кивает. Он что-то слышал про эти поцелуи — только вот разве это так делается?

— Получается, это и значит «целоваться»?

— Ну… Не совсем, — щеки Беннета постепенно снова становятся краснее. — Поцелуи бывают разные. Зависит от того, что ты чувствуешь и что ты хочешь показать человеку. И…

— Хэй, наши стейки подгорели! — верещит Паймон, налетая на костёр и принимаясь бешено кружить вокруг в попытках вытащить с горячих камней мясо. — Чем вы вообще тут занимались?!

— Целовались, — серьёзно отвечает Рэйзор и вытаскивает мясо с камней. У него получается намного лучше, чем у Паймон — наверное, именно это её так шокирует?

— В смысле, я рассказывал Рэйзору, что такое поцелуи! — смеётся красный, как наливное яблочко, Беннет, пока Паймон с тихим свистом покачивается в воздухе. Подошедший Итэр только посмеивается и смотрит то на Рэйзора, то на Беннета, с таким видом, будто прекрасно знает всё-всё на свете, но вопросов не задаёт.

Наверное, это очередная вещь, которую не нужно говорить людям? Тогда почему другие о поцелуях говорят?

— Я потом тоже приготовлю для тебя что-нибудь, — с улыбкой обещает Беннет, отдавая Рэйзору подобие тарелки из-под оладушек. Итэр отвлекает Паймон, на запах чуть подгоревших стейков (всё равно вкусных!) прибегает Эмбер и они вместе возятся у костра. Не слышат, наверное?

— Я приготовлю ещё, — эхом отвечает Рэйзор и старается улыбнуться Беннету. И говорит уже куда тише, — А ты приготовь мне поцелуй.

Беннет снова краснеет и кивает несколько раз с яркой и счастливой улыбкой.

Про то, почему он такой красный, Рэйзор спросит когда-нибудь потом. Хотя бы потому, что пока он смотрит на такого Беннета, он чувствует, говорить ему ещё сложнее, чем обычно.