Император Ким

Кронпринц Чон стоял возле отцовского трона, внимательно следя за приближающейся делегацией, и больше всего на свете желал, чтобы мраморные колонны не выдержали и потолок рухнул, погребая под собой всех собравшихся. Но, к сожалению, его желанию не суждено было сбыться, и ему пришлось стоически выдерживать пристальный взгляд своего новоиспеченного жениха.

На самом деле, он сам во всем виноват, точнее, виновато его неумение держать язык за зубами.

Император Ким — могущественнейший из всех живущих ныне императоров третьего мира. Он обладал недюжинной силой, острым умом, а также огромным шрамом, пересекающим все лицо мужчины справа-налево, и множеством рубцов, рассеянных по всему телу его императорского величества. Кроме того, он был жесток, резок, всегда хмур и злопамятен, что делало его опасным противником и нежеланным претендентом на руку особ благородных кровей.

И так уж случилось, что именно Чону суждено было стать его супругом. А вышло так по нескольким причинам. Во-первых, империя Дорембрен подвергалась частым набегам со стороны кочевников, из-за чего в год казна теряла немыслимое количество денег, а это вело к экономическому кризису, задержке развития и прочим прелестям войны, в списке которых было и уменьшение населения. Именно поэтому император Сохан обратился за помощью к соседней империи, император которой потребовал в качестве уплаты единственного его сына себе в мужья.

Во-вторых, несколько лет назад, когда Чонгук только вступал в юношеский возраст и еще не успел свыкнуться со своей красотой, он глубоко оскорбил Тэхёна, указав тому на его уродство. Несомненно, это был отвратительнейший поступок, за который Чон еще долго себя корил, но в силу политических обстоятельств не мог лично попросить прощения за свои слова.

А теперь его выдают за того, кто в столь короткий срок своего правления успел не только укрепить собственную империю и расширить ее территорию, но и заслужить себе в народе прозвище «Беспощадный».

Чон нисколько не сомневался, что его участь во дворце императора Кима будет незавиднее участи самого отъявленного мерзавца, брошенного в темницу.

«Уж лучше б сразу убил», — устало вздыхал он.

Чонгук изо всех сил старался не выдать своего волнения, так как чтобы ни случилось, он — кронпринц империи Дорембрена, а значит, он должен держать лицо. Ну, а тот, перед кем Чон держал лицо, только улыбался, обнажая ровный ряд белоснежных зубов.

***

Когда все приличия были соблюдены, гости накормлены и напоены, а их вещи прилежно доставлены, император Сохан сидел в своем кабинете, устало потирая виски.

Его мучило счастье собственного сына, коим пришлось пожертвовать, дабы сохранить империю. Он прекрасно понимал всю свою вину перед Чоном и знал, что никогда не посмеет просить прощения, но твердость его решения была непоколебима. Сохан прошел много войн и прекрасно знал, что в любом случае придется кем-то жертвовать, кровь в таком вопросе была не гуще воды.

Сохан сонно зевнул. За последнюю неделю он изрядно исхудал: плечи его опустились, под глазами залегли мешки, а морщин, казалось, прибавилось вдвое. Старик искренне радовался, что жена давно отошла в мир иной и не может сейчас видеть его позора, иначе бы его сердце точно не выдержало. С горькой усмешкой вспоминая скандал, который Чонгук устроил, узнав о предстоящей женитьбе, он потряс головой, вставая из-за своего места и подходя к горящему камину. Его сын всегда был необузданным.

Сохан помешал угли в камине, наблюдая за причудливым танцем пламени, и понял, что никогда не простит себе этой жестокости.

***

Чонгук ворвался в свои покои, сметая все на пути, и бросился на большую кровать, зарываясь в подушках. Его разрывало от чувства несправедливости, из-за того, что приключилось с ним.

«Так тебе и надо, нечего людей обижать», — язвил внутренний голос, который он всячески старался игнорировать.

Плата слишком велика для простого оскорбления, отец не должен был так поступать, а император Тэхён ставить такое условие. Все до ужаса неправильно, но он не понимал, почему никто этого не видит.

Все как будто с ума сошли с этой свадьбой. Хорошо еще, что она пройдет в его родной империи, ведь, будь он на территории Кима, давно бы наложил на себя руки.

Если его мозг был занят, анализируя события, происходящие с ним, то сердце было озабочено тем, что теперь никогда не сможет найти свою любовь, а век придётся коротать с ненавистным супругом.

Чон перевернулся на спину, осматривая свои хоромы. Отец всегда обращался с ним ласково, любовно, никогда ни в чем не ущемлял, а теперь отдает за самого устрашающего человека, о котором он только мог слышать. Думать о благородных целях, которые отец преследовал, ему не хотелось: он был слишком слаб.

***

Тэхён быстро достиг своих покоев, стараясь не отвлекаться на слуг, сновавших поблизости и постоянно о чем-то расспрашивавших его. Сейчас Кима занимала только злость на кронпринца, и ей требовался выход. Войдя в спальню, он скинул с себя нарядные одежды и облачился в то, что не сковывало движений.

Тэхён знал, что встреча с женихом определенно вызовет в нем неприятные эмоции, но то, что они будут такими сильными, и думать не мог.

Переодевшись, он направился в тренировочный зал, дабы вдали от лишних глаз справиться с приступом гнева. Зал был небольшим, но приемлемым для тренировок. Если учесть, что кроме этого зала, было еще и открытое место, на котором чаще всего и тренировались воины, то помещение можно было бы даже назвать удобным.

Он размял шею и начал колотить грушу.

Тэхён ненавидел Чонгука, потому что однажды тот плюнул ему в душу, в то время как Тэхён был готов положить весь мир к его ногам. То, что привело его сюда, во дворец императора Сохана в качестве жениха, теперь отзывалось тупой болью слева, а не безграничной радостью, что была бы более уместна. Кронпринц Чон был очарователен, начиная с его смоляных кучерявых волос, заканчивая аристократической бледностью кожи. И во времена, когда он только был нерасцветшим цветком, Ким влюбился в его необузданную энергию, еще не сокрытую от общества глубоко внутри, как того требовали правила приличия; влюбился в живость мимики и остроту слова; в искренность мысли и глубокую печаль, затаенную на дне глаз.

Сейчас же, смотря на Чонгука, он все так же находил эти черты, но они приобрели какой-то иной оттенок, ставящий между ним и юношей непробиваемую стену.

Тэхён устало опустился на пол, глядя на разодранные до крови костяшки пальцев — мужчина совсем забыл о том, чтобы надеть перчатки. Руки неприятно покалывало, но боль почему-то успокаивала его, отрезвляя рассудок.

Он знал, что хочет видеть Чона своим мужем, но не понимал, от того ли, чтобы тот не был мужем другого человека иль от того, что все еще любил его.

Ким покачал головой, смеясь над собственной глупостью. Он ведь уже жених, так какая разница, чем именно вызвано его желание. Чонгук будет с ним, пусть даже в качестве фарфоровой статуэтки, поставленной на верхнюю полку серванта.

***

День, на который была назначена свадьба, наступил быстро, что не могло не огорчать Чона, который только и делал, что лежал на кровати, жалея себя и ненавидя весь остальной мир. Отношение к женитьбе его никак не изменилось, а слабость, из-за которой он и не поднимался с кровати, стала его постоянной спутницей.

Конечно, Тэхёну сказали, что Чонгук нездоров и не сможет принимать участие в утренних прогулках или вообще быть где-то, помимо своей комнаты, дабы не ухудшить собственное состояние. Оправдание слабенькое, но лучшего, как он считал, император Ким и не был достоин.

В день свадьбы Чона нарядили во что-то странное, и он никак не мог понять, было ли это платьем или же чем-то более унизительным. Штаны, к счастью, шли в комплекте. С волосами его возились недолго и особо ничего не изменили, только вот теперь кудри не беспорядочно вились, а были приглажены и зафиксированы гелем. Красить его не стали во многом потому, что он разбил все имеющиеся склянки с пудрой, тенями и прочим «оружием массового уничтожения».

И вот настал момент, когда Чонгук должен был войти в зал и встретиться с двумя самыми ненавистными ему людьми: отцом, который предал его, и Тэхёном, который просто был тем, кем был — жестоким человеком. Сказать, что Чон волновался — ничего не сказать. Если честно, он не понимал, как только сумел сладить с собой и не сбежать из замка, наплевав на то, что стража поймает его в течение трех часов. Он глубоко вдохнул и вошел в открытые двери, понимая, что это начало его конца.

Убранство зала было приятным глазу, ничего неземного или вычурного, никаких излишеств. Все в пределах разумного, но то, как оно было расставлено… — гирлянды из полевых цветов, развешанные по всему залу; ряды белых роз вдоль красной ковровой дорожки; великолепие праздничных столов, усеянных всевозможными яствами — вызывало восторг.

Но больше всего его внимание привлек император Ким, стоящий рядом со священником, одетый так же, как и сам Чон, но с тем отличием, что одежда Тэхёна была темно-красного цвета, когда как у Чонгука она была алого. Он стоял прямо, гордо распрямив плечи, его величественный профиль притягивал внимание всех собравшихся, но уродливый шрам на все лицо отталкивал, потому взгляды гостей часто метались. Сам же Чон смотрел прямо в глаза своего будущего мужа, идя ему навстречу, и чувствовал, как Тэхён мысленно усмехается. Это бесило его настолько, что чуть было не заставило развернуться.

Император Сохан смотрел на своего сына с гордостью, видя как тот решителен и уверен в себе, и почти убедил себя в том, что этот брак осчастливит Чонгука. А гости равнодушно следили за бракосочетанием, тихо переговариваясь или о предстоящем пиршестве, или о сочетающихся нарядах и других гостях.

От Чона ждали слова «согласен», и он его произнес. От него ждали присутствия на пиршестве, и он там был. Но когда настала пора расходиться по своим покоям, Чонгук намерено скрылся в библиотеке, не желая того, чтобы его беспокоил отец или, не дай бог, Тэхён. Уединившись в дальнем углу, он открыл первую попавшуюся книгу и начал читать, стараясь отвлечься от мыслей о первой брачной ночи, которая, как он понял, ожидает его только тогда, когда они приедут во дворец императора Кима, что давало ему некоторое время на раздумья. К несчастью, все, о чем он мог думать, это варианты убийства, которые оказались бы действенными против такого монстра, как Тэхён. Стоящих вариантов не находилось, а время шло.

Просидев в библиотеке до самого утра, Чон ушел к себе в покои, дабы подготовиться к отъезду.

***

Путь длился две недели, во время которых Чонгук лишь единожды видел своего мужа, и то только через запотевшее окно кареты. Его это не очень волновало, скорее даже радовало, но между тем он все сильнее начинал нервничать и скучать по своему дому, по отцу, с которым он, к удивлению, тепло попрощался. На виды смотреть ему не приходилось, потому что, во-первых, он все тут видел; во-вторых, он был занят тем, что спал, читал художественную литературу, преимущественно стихи, и проклинал себя… Гнев никуда не пропал, только теперь он был направлен не на внешний мир, а внутрь Чона, думавшего о том, как бы удавиться.

Ну, не могло ему так не повезти! Он был слишком талантлив и красив, чтобы достаться в мужья такому жестокому и черствому человеку, как император Ким. Конечно, Чонгук помнил, каким тот был в их первую встречу, когда ответственность за огромную империю еще не навалилась на его плечи: смелым, улыбчивым и мягкосердечным.

Но любой человек имеет свойство меняться, и Тэхён не исключение.

Чон свернулся калачиком, вспоминая, за что именно мужчине приписывают жестокость: Тэхён получил корону, убив отца и братьев. Кровавая история мигом разлетелась по третьему миру, заставив императоров внимательнее приглядеться к своим ближним.

Чон задрожал, плотнее кутаясь в одеяло.

***

Когда они прибыли во дворец императора Кима, Чонгук глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя, и вышел из кареты, осматриваясь: огромный дворец, прекраснейший сад, удивительнейшие цветы, и, конечно же, широкая улыбка Тэхёна, не предвещавшая ничего хорошего. Эта акулья улыбка явно еще ни раз будет сниться ему в кошмарах.

Пока прислуга разбиралась с вещами Чонгука, Тэхён повел его на экскурсию по своим владениям. Он рассказывал о своих предках, традициях семьи и интересных фактах из истории империи, и Чон внимательно слушал, радуясь этой прелюдии. В том, что это была прелюдия, он не сомневался.

Спустя несколько часов, Ким довел Чонгука до их общих покоев и, дав указание после всех процедур спуститься к ужину, ушел прочь, на что тот только облегченно вздохнул.

Когда с ужином было покончено, Тэхён повел его в библиотеку, где они и расположились, попивая горячий чай. Чон боялся, а когда он боялся, то дрожал, поэтому уже дважды чуть было ни пролил чай. На его состояние Ким благоразумно не обращал внимания, рассматривая картину над камином.

 — Думаю, нам нужно поговорить, — наконец заключил он, переводя взгляд на Чонгука.

 — Если Вам так хочется… — только и смог промямлить Чон, неосознанно пялясь на шрам на его лице.

— Тебе страшно?

— С чего мне бояться?

На этот вопрос Тэхён лишь усмехнулся, проводя ладонью по лбу.

— Все боятся.

— Вас это устраивает?

— Вполне.

— Вы жестоки.

— Правда? — оскалился он. — Продолжай, мне так интересно твое мнение.

— Не смейтесь. Если бы Вам было интересно мое мнение, вы бы не поставили такие условия моему отцу, — раздраженно парировал Чонгук. — Вы ведете себя крайне неразумно.

— Неразумно — это грубить тому, кто может свернуть тебе шею, — ощетинился Тэхён.

— Неужто? Так вот чем обернется для меня этот брак? — Чон вопросительно выгнул бровь, пряча дрожащие руки в карманах пиджака, и удивленно пискнул, когда Ким, подскочив с места, навис над ним.

Чонгук взглянул ему в лицо, и злость закипела в нем, едва на дне глаз Кима показалось самодовольство. Хотелось сломать все кости в теле этого человека, чтобы тот чувствовал то, что чувствует Чон, но он понимал, как глупо было его желание, поэтому крупно дрожал, сжигаемый собственной злостью.

А Тэхён видел его метания и удивлялся, как в одном человеке может быть столько холода и жгучей ненависти, и, наблюдая борьбу этих чувств, радовался своей удаче, что помогла ему приобрести столь занимательный экземпляр. Не имея причин противиться своему желанию, он притянул Чонгука к себе, сажая на колени, и сжал узкие бедра в своих руках.

— Я твой муж, милый Чон, и этого факта тебе не изменить. А теперь иди спать, потому что завтра тебя ждет тяжелый день.

***

Спать Чон отправился, только вот не смог уснуть, потому что всю ночь боялся прихода Кима. Встав утром с постели, он понял, что то состояние, до которого он себя довел, грозит ему обмороком, но делать было нечего. Закончив с водными процедурами, Чонгук оделся и спустился вниз к завтраку, который провел в одиночестве: как передал слуга, у Тэхёна шел важный военный совет.

После завтрака, он, в сопровождении свиты, состоящей из двух фрейлин, от которых он вначале пытался отделаться, отправился гулять по саду, игнорируя любые расспросы. Сад был увит буйной растительностью, что успокаивало глаза и давало насладиться приятным цветочным ароматом. Солнце было в зените, но день не был жарким, скорее теплым, с севера дул прохладный ветерок, охлаждая разгоряченную кожу, и все бы ничего, если бы не мысли Чонгука, что уносили его далеко отсюда, к родным краям, и тоска брала сердце, от чего он зло сжимал ладони в кулаки.

Фрейлины о чем-то болтали, не пытаясь более втянуть его в разговор, и лишь изредка бросали на него беспокойные взгляды.

Когда наступило время обеда, Чон впервые за день увидел Кима, и от того, каким расслабленным тот был, хотелось выть. Они обедали молча, и он постепенно успокаивался, абстрагируясь от Тэхёна, но неожиданно тот заговорил, и раковина, в которую пытался уйти Чонгук, треснула:

— В пять состоится прием, на котором соберутся представители высших сословий Аркадии, чтобы

я смог представить им тебя.

Он коротко кивнул, дав понять, что услышал, и продолжил трапезу, стараясь не смотреть на Кима.

После обеда Чон отправился в покои, дабы увидеть книги, привезенные из дома, но не смог их найти. Он ожидал чего угодно от Тэхёна, но это было низко даже для него.

Чонгук ворвался к нему в кабинет, еще точно не зная, что сказать, но чувствуя острую необходимость сорвать свою злость.

— Чем могу тебе помочь? —поинтересовался Ким, не отрывая взгляда от бумаг.

— Дорогой супруг, — начал Чон, все более раздражаясь, — где книги, которые я привез с собой из дома?

— Я приказал их выбросить.

— Как? — опешил он. — Зачем?

— Мне показалось, они замедлят процесс адаптации.

— Это… — хотел было возмутиться Чон, как его нагло прервали.

— Хорошее решение, — закончил Ким, поднимая голову. — Не расстраивайся, я думаю, у меня в библиотеке найдется все, что тебе нужно, — уже мягче сказал он, видя, что Чонгук сейчас либо разрыдается, либо сломает что-нибудь.

Но Чон только стоял и не знал, куда девать все те эмоции, что накопились в нем: хотелось просто лечь и не вставать. Ким смотрел на него, и ему было хорошо, он чувствовал свою власть над Чонгуком, и это не столько льстило его самолюбию, сколько просто приносило чувство удовлетворения.

Чон еще немного постоял, не сводя с него глаз, и ушел, надеясь, что плохая шутка под названием «его жизнь» вскоре закончится.

***

По наступлению пяти часов Чонгука одели и накрасили: из-за того, что он не спал всю ночь, белизна его лица стала болезненной, поэтому пришлось наносить румяна. Нарядили его в нежно-розовую тунику, с вшитыми золотыми нитями и жемчугом на груди, и белоснежные штаны, плотно обтягивающие стройные ноги. В волосы вплели полевые цветы и полили их духами.

Войдя в зал, Чон ахнул, увидав убранство помещения: чего только стоила бриллиантовая люстра. Но долго наслаждаться разноцветными фресками на окнах и расписанными стенами ему не дали. Тэхён повел его через толпу, взяв под руку.

Чонгук слегка подрагивал, ощущая на себе внимание сотен людей и крепкую хватку мужа. Ким обменивался любезностями, а потом перед взором Чона возникло два трона примерно одних размеров, разве что тот, на который впоследствии сел Тэхён, был богаче отделан. Они расселись, и толпа поприветствовала новоиспеченного императора Чона.

После прелюдий начался пир, который он стойко пытался пережить, но сонливость взяла вверх, и он в одно ухо слушал разговоры Кима, а другим пытался удобнее устроиться на своей ладони. Вскоре все звуки смешались, глаза закрылись и он, наконец, обрел покой. Но как это свойственно покою, он недолговечен. И вот, спустя какое-то время, Тэхён, пытаясь привлечь его внимание, увидел, от чего Чон так неразговорчив. Будить мужа ему почему-то не захотелось, но и оставить того так было нельзя, поэтому Ким взял его на руки и, под одобряющие взгляды собравшихся, отнес в покои.

Положив Чонгука на кровать, он ласково убрал прядь волос за ухо, вглядываясь в беспечную улыбку спящего. Трудно описать, каким красивым он был, и совесть на мгновение качнулась в душе Кима. Но Чон неожиданно проснулся, и все вновь вернулось на круги своя.

— Где я? — спросил Чонгук, пытаясь сфокусировать свой взгляд на муже.

— Там, где обычно спят люди.

— Я уснул, —нервно хихикнул он.

— Здесь нет ничего смешного, — возразил Тэхён, — моему мужу недозволенно так себя вести.

Чон шумно вздохнул, в страхе замирая перед грозным взглядом Кима. Тот что-то говорил, мягко касаясь его плеч, но Чон как ни пытался, не мог разобрать его слова. Внезапно гнев на лице Тэхёна сменился растерянностью, и Ким выбежал в коридор, забыв прикрыть дверь. Долгие минуты Чонгук думал, что умирает, пока пришедший с Кимом человек не заставил его выпить какую-то дрянь. Это помогло Чону понять, что человек перед ним — доктор. А потом слух вернулся к нему.

— Дышите глубже, молодой человек, — уверено говорил доктор, давая Чонгуку выпить еще одну настойку. — Это успокоительные, пейте, не бойтесь, — уверял старик, гладя его по волосам, — Вы в безопасности.

— Конечно, он в безопасности, — вмешался Тэхён, но, увидев, что Чон начал дрожать сильнее, умолк.

— Все хорошо, — шептал доктор.

Минуты три он еще дрожал, а потом уснул, и старик укрыл его одеялом.

— Что с ним? — выйдя в коридор, осторожно поинтересовался Ким.

— Это связано с нервами, видимо, стресс из-за переезда.

— Такое повторится?

— Зависит от того, будет ли он нервничать. Ему нужна спокойная обстановка и как можно меньше раздражителей, мой император

.

— Хорошо, — кивнул он. — Что-то еще?

— Он, как я погляжу, плохо спит. Думаю, вам нужно за этим проследить.

— Хорошо, —вновь кивнул Тэхён и, развернувшись, отправился в зал, к гостям.

***

Чон проснулся, ощущая аромат чужих духов, но не предал этому никакого значения, переворачиваясь на левый бок, но, когда его голова наткнулась на что-то твердое, он быстро принял сидячее положение, открывая глаза.

— Что за… — прошептал Чонгук, глядя на того, кто спал рядом.

Поняв, в чем дело, он начал суматошно ощупывать себя, и с облегчением понял, что одежду с него не снимали. Однако, вопрос о том, что делал Тэхён в его кровати, стоял достаточно остро, но он решил его благополучно проигнорировать, отправившись принимать ванну.

Только тогда, когда Чонгук погрузился в горячую воду, он смог, наконец, собраться с мыслями, но из-за отчаянья, вновь поднявшегося в его душе, у него заболела голова, и он медленно скользнул по дну ванны, уходя под воду.

Было тепло, неприятно щипало нос, а головная боль только усилилась, но так он по крайне мере мог почувствовать себя по-настоящему в безопасности, точнее, в опасности, но той, что не исходила от Кима: бояться его было не только омерзительно, но и чертовски утомительно, из-за чего ему начало казаться, что он в скором времени поседеет.

Неожиданно чьи-то руки схватили его за плечи и начали тянуть вверх, отрывая от размышлений. От испуга Чон раскрыл рот, и вода хлынула внутрь, заставляя зайтись в ужасном кашле. Вышвырнутый из воды, он бил себя по спине, ощущая холод мрамора под собой.

— Боже… — прохрипел Чонгук, с обидой уставившись на того, кто так напугал его, на Тэхёна.

Тот только и мог, что в растерянности осматривать Чона на наличие повреждений. Когда он вошел в ванну и увидел супруга, полностью ушедшего под воду, то подумал, что Чонгук собирается покончить с собой, и ужас затопил его сердце, от чего руки непроизвольно потянулись к телу, стараясь вытащить его из воды.

Теперь же Ким чувствовал стыд и злился на себя за излишнюю сентиментальность, и кивнув, вышел из ванной комнаты с совершенно нечитаемым выражением лица.

А Чон еще минут пять сидел на полу, стараясь понять произошедшее, но то ли виновно последствие вчерашнего вечера, то ли головная боль настоящего, но понять действия Тэхёна он так и не смог.

***

Первая половина дня прошла так же, как и вчера: Чонгук позавтракал в одиночестве, прогулялся в саду с фрейлинами и вновь на обеде встретился с Кимом, который казался сильно обеспокоенным, но к концу обеда это его состояние прошло, и он, весело усмехнувшись, заговорил:

— Что ты думаешь о верховой прогулке?

— Я бы предпочел остаться во дворце.

— … у меня есть отличная коллекция вороных жеребцов, — будто бы не расслышав ответа, продолжил Тэхён. — Тебе должно понравиться.

— Но…

— Решено, прогулка состоится, — счастливо заключил он. — Через час.

Закатив глаза, Чон уставился в свою тарелку, моля всех известных ему богов дать силы, чтобы суметь не запустить ее в мужа. Ким же, не доев, ушел.

***

Они уже около часа прогуливались по лесу, от чего вся нижняя часть туловища Чонгука была уже усеяна мозолями. Он никогда не любил верховые прогулки, хотя учили его им еще с пяти лет, но во дворце отца ему удавалось увиливать от подобных мероприятий — теперь же он вынужден кататься по лесу с человеком, которого не прочь здесь зарыть. Тэхён широко улыбался, вдыхая запах хвойного леса. На душе было спокойно, и даже то, что сзади него плелся Чон, нисколько не портило общего настроя. Он с иронией смотрел на то, как грациозно Чонгук держится в седле и на то, какое отчаянье написано у того на лице. Ким внезапно ощутил досаду, понимая, что подобное сосуществование скоро станет невозможным: он прекрасно понимал, что их ненависть друг к другу слишком разрушительна, чтобы тактика игнорирования смогла сработать.

Чон с трудом управлялся со своим конем, который был не только красив: вороной, с хорошо развитой мускулатурой, черными, как ночь, глазами, — но и сноровист, и дерзок. Чонгук метался между двух желаний, которые состояли в том, чтобы свалиться с коня и свернуть себе шею, и ни в коем случае не падать с коня, ломая себе шею.

Конь мягко ступал по густой траве, фыркая, когда насекомые по ошибке залетали в его ноздри, и мягко покачивал головой, тряся густой гривой.

Солнце медленно плыло по небосводу, изредка скрываясь между облаков, но обязательно возвращалось; ветра не было, зато из-за густой растительности леса и влажности никто не чувствовал духоты.

Наконец, они остановились возле большого дуба, ветки которого, казалось, вплетались в сами небеса, и слезли с коней, привязывая их к стволу кустарника.

— Ну что ж, — привлек внимание Тэхён, кивком указывая куда-то.

Когда Чонгук взглянул туда, куда тот указывал, то увидел, что через пару десятков метров начинается обрыв, и восхищенно ахнул, в оцепенении замирая на одном месте. Его взору предстала поистине прекрасная картина: большие белоснежные облака, напоминающие сладкую вату, тяжело плывущие над верхушками гор, только слегка их касаясь; горные цепи, растянутые по линии горизонта, будто бы предупреждая странника об опасности своей остротой; многочисленные каньоны и красная земля с редкой растительностью в виде кактусов и чего-то помельче, что в силу расстояния он не мог рассмотреть.

Все это заставило его на секунду выпасть из реальности и обрести гармонию, которая, к несчастью, была разрушена смехом Кима, что уже расстелил покрывало и вытащил из походной сумки фрукты.

— В ваших-то краях такой красоты не найдешь! — воскликнул он, располагаясь на покрывале. — Чего стоишь? Иди сюда, — прошептал Тэхён, указывая на место подле себя.

Чон тяжело сглотнул, отчаянно глядя на своего коня и понимая, что верховая прогулка еще не самая худшая вещь в мире. Через несколько мгновений он собрался с духом и подошел к нему, устраиваясь рядом. Чонгук не знал, что может случиться, и это незнание делало его раздражительным и злым. Кима не волновало, что он чувствовал в этот момент. Тэхён был рад тому, что находился в своем любимом месте и рядом с ним сидел человек, над которым он имел абсолютную власть. Но когда Чон начал учащенно дышать, он с опаской следил за тем, как его грудь вздымается и опускается. И этого его настолько заворожило, что он не заметил возмущенных взглядов. Чонгук чувствовал чужое внимание к себе, и если вначале он мог это игнорировать, то вскоре это начало злить. Не зная, что делать, он попытался отползти подальше, но цепкая хватка Кима остановила его.

— Что такое, тебе противно мое внимание? — в притворном удивлении спросил Ким, с силой притягивая ближе. — Я твой законный муж и смею делать с тобой все, что сочту нужным.

— Отпустите меня! — заорал Чон, в ужасе начиная ударять его ногами и руками, пытаясь освободиться.

Ситуация веселила Тэхёна ровно до того, пока кулак Чонгука не задел ему нос. Тогда он повалил его на спину и придавил собою сверху, фиксируя положение рук и ног.

— Успокойся, — прошептал Ким, стараясь звучать как можно более спокойно.

— Отпустите… — прошипел Чон, пытаясь скинуть грузное тело, а потом заплакал.

Вообще-то, он не любил плакать, и плакал довольно редко. Каким бы обидчивым и чувствительным Чонгук ни был, слезы редко когда действительно грозились прорваться наружу, но сейчас, чувствуя всю безысходность своего положения, понимая, что он не сможет сражаться ни за тело, которое легко сломать, ни за душу, которая уже изранена, он не смог противиться им.

— Тише, тише, — шептал Тэхён, гладя его по голове. — Я пошутил, все хорошо. Этого не повторится.

То, что минутами ранее казалось ему смешным, обернулось сущей катастрофой. Происходящее будило в нем совершенно вздорные чувства. Видя, как беззащитен сейчас Чонгук, Ким чувствовал вину за все то, что сделал и что собирался сделать. Сейчас, когда он, наконец, прижимал его к себе, совесть, наконец, смогла поднять голову.

***

Назад к дворцу они возвращались молча. Чон не мог смириться с тем фактом, что заплакал на глазах у Тэхёна. Его ущемленная гордость никак не могла заткнуться, подкидывая то новые поводы себя ненавидеть, то способы убийства супруга. В его душе творилось черти что, но сильнее всего его мучило то, что ему понравились объятья, в которых несколько часов держал его Ким.

Чонгук вздохнул. Он явно не выдерживал той нагрузки, коей подвергся в последние месяцы, и теперь у него начиналась развиваться симпатия к монстру.

Ужин прошел также в тишине, хотя Тэхён несколько раз бросал общие фразы просто потому, что теперь эта тишина его угнетала. Он хотел бы поговорить с мужем, чтобы понять, в порядке ли он, потому что по отсутствующему выражению на его лице невозможно было ничего разобрать.

После окончания ужина, Ким повел его в библиотеку под предлогом показать интересную книгу. Чон решительно ничего не понимал и от этого раздражался, а неприятный инцидент во время прогулки только усугублял его настроение. В его планах после ужина было пойти в свои покои и не выходить из них, желательно, никогда, но вот Тэхёну что-то вновь взбрело в голову.

Они вошли в библиотеку, и мягкий свет, исходящий от свечей, немного разрядил атмосферу. Чонгук уселся в кресло, а Ким остался стоять у двери, наслаждаясь тем, как блики света играли с курчавыми волосами Чона, из-за чего те на несколько секунд приобретали карамельный оттенок.

— Вы что-то хотели мне показать?

Вместо ответа, Тэхён подошел и опустился перед ним на колени, пристально глядя в глаза. Чон мигом напрягся, ожидая чего угодно, но время шло, а тот так и стоял перед ним на коленях, ни слова не говоря. Он сглотнул: сейчас для него все было таким нереальным, казалось, любое резкое движение и он пробудится ото сна, поэтому Чонгук медленно поднял свою руку и дотронулся подушечкой указательного пальца до шрама на лице Кима, аккуратно ведя по всей его длине. Сонливости не было, только спокойствие, на которое рассудок приводил множество аргументов, пытаясь уберечь тело от потенциальной угрозы, но он никак не реагировал на это, наслаждаясь воцарившейся гармонией.

Тэхён ликовал, хотя точно знал, что причин для подобного у него нет, просто Чон смотрел на него, был спокоен, а рука вместо того, чтобы причинить боль, ласково водила по шраму, до которого даже ему было неприятного дотрагиваться. Чон, его мальчик, больше не боялся его, что заставляло сердце Кима трепетать.

«Он принял меня, он не уйдет», — думал он, касаясь руки Чонгука и нежно целуя ее.

Тот же растерялся от такой нежности, не зная, как реагировать, но долго раздумывать ему не пришлось: Тэхён мягко поддался вперед, накрывая его губы своими. Он целовал Чона нежно, стараясь дать тому как можно больше свободы действий и возможность распробовать момент на вкус.

Когда они отстранились друг от друга, Ким улыбнулся, наслаждаясь общим возбуждением. Волосы Чонгука растрепались, щеки покрылись румянцем, а губы слега опухли и стали еще более соблазнительными. Не выдержав этой картины, он поцеловал его второй раз, потянув к себе на колени.

— Как ты?

— Я… — Чон не знал, как объяснить свое состояние, поэтому отчаянно отводил взгляд, пока Ким не подцепил пальцами его подбородок, заставляя посмотреть в глаза, — Мне…

— Тебе понравилось? — он улыбнулся, мягко скользя ладонями по его спине.

— Д-да…

Чонгук чувствовал, как возбуждался, и ему с каждой секундой становилось все более и более неудобно, но выбраться сейчас из рук Тэхёна казалось сущим безумством.

Вскоре тот припал к его шее, оттягивая края рубашки; руки Кима плавно пробрались под верхнюю одежду, мягко касаясь выступающих ребер, от чего Чон весь покрылся мурашками и тяжело дышал, из всех сил закусывая губы. Тэхён смотрел на него, не находя в себе прежней ненависти и чувствуя лишь ликование и довольство. Через несколько минут он отстранился, приглаживая растрепанные волосы мужа.

 — Уже поздно, дорогой, нужно идти спать.

Чонгук, пытаясь подавить развязную улыбку, в первые секунды даже не расслышал его, а после попытался быстро отстраниться, за что был вознагражден тяжелым взглядом.

— Ты все еще меня боишься?

— Нет, я… — он стушевался, опуская взгляд в пол. — Просто…

— Я сказал, что уже поздно, — в притворной обиде прошептал Ким, — а не то, что ты должен игнорировать произошедшее.

— Да, конечно, думаю, Вы правы.

***

На следующий день Чон проснулся довольно поздно, около одиннадцати часов, что вначале привело его в ужас, но когда он вспомнил события вечера, то глупо улыбнулся, перекатываясь с одного края кровати на другой.

Ким, конечно же, давно встал, но то, что он ночевал именно в этой кровати, воодушевляло.

Позавтракав, Чонгук решил навестить его. Он должен был находиться у себя в кабинете, поэтому, идя по длинным коридорам дворца, Чон думал, что скажет ему при встрече, и пытался всеми силами подавить в себе стыдливый румянец. Когда он начал подходить к кабинету, то услышал громкие крики и увидел, как тучный мужчина лет сорока с жидкими усиками с грохотом раскрыл двери и, очень недовольно что-то ворча себе под нос, ретировался. Чонгук сам не понимая почему спрятался в нишу за доспехами воина в полный рост. И эта ужасная маскировка сработала, потому что мужчина продолжал ворчать, проходя мимо. Но единственное, что сумел он расслышать из этого потока был отрывок, взволновавший его сердце: «Император Дорембрена не потерпит такого».

Зайдя к Киму, Чон застал того развалившимся на стуле, с закинутыми на стол ногами; он задумчиво глядел в потолок, хмурился, а его руки крутили на пальце брачное кольцо.

— Ким? — не очень уверенно подал голос Чонгук, останавливаясь в дверном проеме. — Кто это был?

— Да, так… — он рассеянно махнул рукой, подзывая к себе. — Ты как?

— Тот мужчина… он говорил что-то про Дорембрен.

 — Про Дорембрен?

— Что это значит? — Чон отшатнулся от него, поражаясь своей догадке. — Ты отказал отцу в помощи?

— Не совсем.

— Что?

 — Я думаю, для всех было бы лучше, если бы Дорембрен присоединился к Аркадии.

— Как? — он задохнулся от возмущения. — Вы заключили договор, ты обязан прислать свои войска!

— И я их пришлю, — раздраженно ответил Тэхён.

— Это подло, Ким! — он с каждой секундой злился все больше и больше, и теперь ходил по кабинету, сжимая ладони в кулаки. — Он мой отец, ты не можешь так с ним поступить!

— Правда? Неужели?

— Да!

— Тогда я сделаю это, Чон. Твой отец слаб и телом, и духом, народ Дорембрена страдает, а казна пуста. Я окажу империи твоего отца большую услугу.

— Ты, правда, в это веришь? —Чонгук всплеснул руками. — Ты что, не понимаешь, что собираешься сделать?

— А что я собираюсь сделать? — зло плюнул он. — Ты мой муж, и должен поддерживать меня, а не защищать того, кто продал тебя.

— Не тебе его судить.По крайне мере он не более жесток, чем ты!

— Да, что ты знаешь?!

Ким поднялся со стула, сокращая расстояние между ними, но Чон упрямо стоял на своем месте, с вызовом глядя на него.

— Что ты знаешь, глупый мальчишка?

Тэхён схватил его за руку, притягивая ближе к себе. Чонгук не мог смотреть ему в глаза, поэтому смотрел на вздувшиеся вены на его шее и на раздувающиеся ноздри на его лице, чувствуя крепкую хватку.

— Я знаю, — спокойно ответил он, прилагая все усилия, чтобы звучать ровно, — что ты убил своего отца и всех братьев, чтобы сесть на трон.

— Что ж, — прошипел Ким, — раз ты так хорошо меня знаешь, то скажи, зачем мне нужно было убивать своих братьев будучи старшим сыном? Империей в любом случае правил бы я.

Чон растерялся, шумно вдыхая. По его телу прошла крупная дрожь, которая грозила перерасти в истерику, но он лишь сильнее сжал зубы, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Заметив его состояние, Тэхён немного успокоился, но все так же продолжал больно стискивать его руку. Постепенно он начал понимать, что наговорил много лишнего, но уже было ничего не исправить, поэтому решил, что раз этот разговор состоялся, то его следует довести до конца.

— Ты не можешь ответить, Чон, — с горечью проговорил он, — потому что никогда не пытался хоть немного подумать о ком-то, кроме себя. Я не убивал своих братьев.

Он отпустил его, отступая назад.

— Я не убивал братьев, — дрожащим голосом повторил Ким, — потому что любил их. Но я убил своего отца, потому что обязан был отомстить ему за их смерти.

Чонгук смотрел на него и только сейчас по-настоящему видел его: разбитого и до ужаса одинокого. Захотелось подойти и обнять Тэхёна, но в то же время еще и развернуться и уйти, потому что смотреть в его глаза, полные грусти и боли, было равносильно тому, что самому испытывать эту боль. Он рвано вздохнул, ощущая, как по его сердцу проводят скальпелем, и громко сглотнул.

— И поэтому ты стал тем, кто причиняет столько страданий, Ким?

— Ты единственный, кому я не хочу их причинять. Уже нет, — тихо ответил он, устало проводя рукой по лицу.

— Тогда почему я их испытываю до сих пор?

— Я…

Но Тэхён не знал, что ответить, поэтому Чонгук развернулся и ушел, чувствуя глухое разочарование.

***

Чону было больно, и он пытался заглушить в себе эту боль тем, что отвлекался на каждую мелочь в покоях, но, по сравнению с тем, что он испытывал, все казалось ему таким мелочным и пустым. Ему было неизвестно, сколько он пролежал на кровати, но постепенно начинало казаться, что, кроме боли, никаких иных чувств не существует: он не смог спасти себя, а теперь не может спасти своего отца и империю. Чонгук чувствовал себя таким бесполезным и беспомощным, и это заставляло его сворачиваться в позу эмбриона, глуша в себе стоны отчаянья. Несколько раз к нему стучалась прислуга, чтобы занести еду, но он только отрицательно мотал головой.

Вечер медленно наступал, а его состояние только ухудшалось, и, постепенно, боль превратилась в пустоту, что заполнила каждый уголок его сердца. Когда часы пробили шесть, он поднялся с кровати и открыл окно, впуская в комнату свежий воздух. Сонливости не было, было желание стереть себя с книги мироздания или отвесить ее автору знатный подзатыльник.

Сумерки еще не наступили, но солнце уже скрылось за горизонт, и Чон пожалел, что не успел насладиться закатом. Немного подумав, он стянул с себя туфли и забрался на подоконник, высовывая ноги наружу. Вечер был тихим, и это немного успокаивало его, пока он небрежно прислонялся к оконной раме и придавался воспоминаниям о доме.

***

Ким после разговора с Чоном весь день пробыл как на иголках, а новость, что его муж отказался спуститься к обеду и не принял еду от прислуги, когда та поднялась к нему, знатно вывела его из себя, и поэтому он был особенно зол и придирчив. Проведя поздний ужин в одиночестве, он решил прогуляться по саду, чтобы хоть как-то успокоить нервы.

Недолгая прогулка заметно его расслабила и помогла принять решение касаемо Дорембрена, и Тэхён с легкой улыбкой возвращался во дворец, когда увидел Чонгука, свесившего ноги с окна их общих покоев. Его сердце тревожно забилось, и он ринулся во дворец, в ужасе ничего не замечая.

***

Чон весело насвистывал детскую песенку, текст которой он уже и не мог вспомнить, и делал глубокие вдохи, фокусируясь на своих ощущениях, когда его грубо схватили за волосы и потянули назад, на что тот успел только удивленно ахнуть.

Ким бросил его к стене, и он ударился спиной, скуля от боли. Расфокусированным взглядом он видел только смазанную фигуру, грозно приближающуюся к нему.

— Ты… — яростно прошипел Чон, пытаясь подняться на ноги. — Ты…

— Что ты делал в окне?! — прокричал Тэхён, набрасываясь на него и прижимая к полу.

— Ничего! — обиженно прокричал он в ответ. — Слезь с меня!

— Чтобы ты еще раз залез на подоконник…

— Чем тебе подоконник не угодил?

Ким несколько секунд всматривался в лицо растерянного мужа, а потом тихо рассмеялся, целуя того в лоб.

— Что ты делаешь? — тихо спросил Чон, не смея пошевелиться.

— Я испугался за тебя. — он слегка отстранился, с серьезным выражением лица смотря на него. — Чон…

— Да?

— Я выполню условия договора.

— Ты это делаешь, чтобы… — начал Чонгук, но был прерван поцелуем.

— Я это делаю, и это главное.

— Почему? — не сдавался он.

— Ты мой муж. Такой ответ тебя устроит?

— Вполне.

***

Чон нервничал, сильно нервничал, потому что это был их первый раз. Они жили вместе уже три месяца, но все никак не решались обсудить эту тему, а потом случился званый ужин и красное вино, и теперь он, дрожа от предвкушения, стягивал с себя одежду под изучающим взглядом Кима, и это смущало настолько, что он бы точно закрыл лицо руками, если бы не обещание, данное раннее.

Ким же, быстро раздевшись, с наслаждением наблюдал за тем, как он снимает с себя одежду, и думал о том, что здесь невинными поцелуями уже не обойтись.

Когда с одеждой было покончено, Тэхён потянул его на кровать, целуя жестко, грубо, а от того больно, потому Чонгук дергался, еще более распаляя мужа, чьи поцелуи, в свою очередь, перешли на тонкую шею, оставляя на ней засосы.

Чон болезненно стонал и извивался, царапая до красных широких полос спину Кима, пока тот проходился языком по линии челюсти и спускался к кадыку. Он рвано дышал, ощущая дискомфорт в области паха, где член, налившись кровью, отдавал пульсирующей болью. Стискивая одной рукой плечо мужа, вторую он запускал в его короткие волосы, от переизбытка чувств царапая ногтями кожу головы.

Потом Тэхён влажными поцелуями перешел к его груди, обводя языком по пути выпирающие ключицы, задевая зубами затвердевшие соски и пересчитывая кончиками пальцев ребра. И отстранился, вглядываясь в помутневшие глаза и очерчивая пальцем контур припухлых губ, незаметно доставая из-под подушки флакон с маслом.

— Как же ты красив, — шептал он, жадно целуя Чонгука в приоткрытый рот.

Ким вылил себе на руки жидкость из флакона и растер их, сладко улыбаясь, пока Чон, теряясь в ощущениях, рассматривал его широкие плечи и мускулистую грудь, желая кончиками пальцев пройтись по каждому кубику. Тэхён поймал его мечтательный взгляд и хмыкнул, напоминая, что ночь будет длинной. После он перевернул его на живот, осторожно оглаживая вход, и сжал ягодицы, вызвав очередной стон.

— Будет больно, придется потерпеть, — предупредил он, прижимаясь ближе и задевая языком ушную раковину.

Ким медленно растягивал его, отвлекая от боли поцелуями и стимуляцией члена, а потом его палец задел простату, и Чон выгнулся дугой, переворачиваясь на спину. Тэхён быстро поцеловал его, а потом застыл, всматриваясь в темные глаза.

— Продолжай, прошу, — всхлипнул Чонгук, проводя рукой по его прессу и слегка задевая стоящий член.

— Хорошо, — выдохнул Ким, шире разводя его ноги, и медленно вошел, следя за реакцией. — Все хорошо?

— Д-да…

Постепенно Тэхён начал двигаться глубже, с каждым толчком увеличивая темп. Чонгук как не в себе целовал его, больно кусая губы мужа и размазывая кровь по их лицам. А когда Ким задел простату, то будто в забытье начал выкрикивать имя супруга.

Тэхён оттягивал за волосы Чона, слизывая свою кровь с подбородка, а свободной рукой сжимал у основания его член, не давая кончить.

— Пожалуйста… Ким… — стонал Чонгук, не зная, как еще справиться с возбуждением.

— Что «пожалуйста»? — спрашивал он, обводя языком его ушную раковину.

— Я хочу… дай мне…

— Чон?

Ким сильнее сжал его член, размазывая большим пальцев выступивший предэякулят.

— Я хочу кончить…

Тэхён оскалился, грубо целуя Чонгука, и начал надрачивать ему, глубже толкаясь. Вид раскрасневшегося, растрёпанного Чона, больше всего на свете желающего, чтобы он не останавливался, лишал всяческих мыслей и оставлял только желание целовать его до скончания веков.

Чонгук плавился и искрился, чувствуя, как капельки пота стекают с его лба и замечая их же на лице Кима. Он выглядел таким сильным и прекрасным, и даже шрам не портил его в этот момент. Когда Тэхён в очередной раз задел простату и провел ладонью по его члену, Чон излился ему в руку, стискивая плечи. Ким тоже был на грани, еще пару раз толкнувшись в него, он кончил, сжимая бедра Чонгука.

Он упал на кровать, чувствуя блаженство, растекающееся по груди, и пальцы Чона, обводящие его пресс.

— Что такое, мой император? — спустя время спросил Тэхён, мягко улыбаясь из-за прикосновений.

Чонгук не ответил, прижимаясь к его боку и обнимая поперек живота.