приручила меня — не взглядом, заклятьем, постатью, приручить меня, ведьма, было ну очень просто ведь, привязала меня — не зельем, слезами, голосом, полюбил я первей всего твои дивны волосы;
твои волосы, ведьма, —
мед на солнце, медь, гроздь рябины да лисья морда среди кустов, угли в печке, янтарь, осенний златой листок…
а сама ты, родная, — клейма да плети
острие языка тебе кто смазал ядом, а? ты меня им часто ранила, ненаглядная, и пора бы мне кровью истечь иль загниться ранами. ну же, милая, не рви мою душу словами бранными, ну же, славная, сердце не бей мне злым-едким смехом — ты меня ненавидишь, я знаю, — так то не грех.
не забыть мне уже, как ты ночью плясала босая на поляне вокруг костра и, сверкая, как яшма, змеями вились косы и дымились пучки из трав.
но то было давно: повстречал тебя так впервые, не ходи туда, Юрка, дед мой мне говорил, не ходи, там нечистики, лешие, водяные; не послушал его — и увяз в тебя, словно в ил, как в болотные топи, как мошка в смолу-живицу, утонул, провалился в темный глубокий пруд.
ты была не одна — смутно помню других вештиц я, но из всех вас и выделил — только тебя одну.
так тебя повстречал я впервые, лукавая, —
и пропал.
мне уж скоро — на смерть, опосля — появляться в сребре зеркал, во зеницах мелькать и дрожать в отраженье водном; и тогда-то ты, ведьма,
лишишься своей свободы,
и тогда-то ты, ведьма,
обрежешь
тугие косы,
и тогда-то ты, ведьма,
сломаешь
волшебный посох,
и тогда-то ты, ведьма… а впрочем, пока довольно.
на меня одним глазом косится ручной твой ворон, хрипло каркает, злится и вьется над головою. улетает. мне хочется крикнуть: вернись, постой! но
он (и время) не остановится, не вернется.
твоя черная кошка млеет, глядит на солнце; на меня, вот как только увидит, зараза, — всегда шипит. ко мне раньше тянулась, но — полная ласки (теперь — обид).
твои звери, родная, любили меня как ты.
все сегодня закончится. время сжигать мосты,
время отбрасывать лишнее
и чужое
с т е б я в е д ь х в а т и т
н е т н е х в а т и т
(ты уж простишь мне?)
ты убьешь меня на закате.
*
ты давно мне прожгла да сгубила память
твои волосы, ведьма, — все мак да пламя
а глаза твои, Мила, мороз и… море? пусть его не видал волны никогда, но могу я с любым (да, любым!) поспорить, что в глазницах твоих солена вода. говорят, ее пить ни за что нельзя; ну а где же мне было то знанье взять?
я так сильно тебя ненавижу и все, в тебе что, и не думаю, будто это хоть каплю грешно: пусть когда-то и видел я нежность в твоих глазах, так давно все святое ушло, что не описать, так давно в тебе, Мила, я вижу все страх да ярость, ты так сильно, ты так разительно поменялась, ты уж больше не прежняя — девица на поляне, что со смехом скакала в яркое злое пламя.
а коль скоро ты больше не прежняя, то тогда
разве можно сказать, что посмел я тебя предать?
*
как соврешь напоследок ты: «не люблю», как сплетешь из волос своих мне петлю, как накинешь ее, глядя мне в глаза, — так проглотишь все то, что я не сказал: и сильна ты, ведьма, и бессердечна, и бесстрашна — а только обнимешь плечи, закрываясь, — и ясно: боишься.
(меня иль себя?)
взгляд скользит повыше,
и я вижу,
что губы твои дрожат.
…твои волосы, ведьма, — огонь да ржа
(ну а я — твоя с л а б о с т ь. она тебе не нужна. (не) прощай, не увидимся снова, моя княжна.)
малахитовый взгляд ножом режет в последний раз, я тебя напоследок жалю словами-аспидами. расскажи мне, мой яхонт, но честно и без прикрас: так ли сильно ты хочешь со свету меня свести?..
так и быть, дорогая. удавку затянешь споро — я и пальцем не двину, чтоб тебе помешать. но ты помни, голубка, что не смертна душа, что увидишь меня еще — через сто лет иль скоро.
не умру, задохнувшись, — рассыплюсь зловещим хохотом.
ты поймешь, но не сразу.
а знаешь, с ужасным грохотом все надежды меня никогда ни за что не видать (и не слышать, не помнить, не знать и не чувствовать) рухнут; не сумеет спасти тебя вся королевская рать, не одарит хмельным забвением и медовуха.
шутка в чем: ты хотела сбежать от меня, обрести и покой, и свободу, быть счастливой — забыть, не любить, кляня; быть счастливой — дни, месяцы, годы…
не получится. жить будешь в горе, переплачешь плакун-траву, ведь терзать я начну тебя вскоре — хоть во снах, а хоть и наяву, ведь вернусь к тебе я, красавица, и за все справедливо воздам.
от меня ты хотела избавиться?
не избавишься.
ни-ког-да.
Примечание
все избито, банально, шаблонно, непонятно, непоследовательно и некрасиво
от персонажей остались только имена: автору просто религия не позволяет выложить это как ориджинал. а лапслок — потому что я не уважаю читателей.