Съёмки наконец-то подходили к концу. Как и всякое «интерактивное» шоу, получилось оно необычным. По задумке режиссёра неизменным должен был оставаться лишь начало и конец, а всё остальное полагалось выбрать зрителю. Эмма считала, что проще было бы создать видео-игру, но ей платили не за то, чтобы высказывать своё мнение. Да и ей грех жаловаться. Ведущим актёрам пришлось потрудиться гораздо больше неё. Хорошо, что режиссёр облегчил им работу, и на главную роль, которую должен был занять ребёнок, решил никого не брать. Воинственного жучка нарисовали на компьютере.
Эмме, по хорошему, было бы без разницы, что там творится у «высших существ», как окрестил их сценарий. Ей-то в двух сценах появиться надо было, и все в одной локации — когда её впервые навещает маленький рыцарь, и когда пытается подарить цветок. Эмме её героиня не понравилась. Типичная сумасшедшая аристократка, от которой отвернулись даже ей подобные. Даже пожалеть её не получается.
Не понравилось Эмме и то, что встретиться и сыграть с Мари нельзя и в этот раз.
Ей роль досталась ещё меньшая. Было обидно, — такой талант пропадает на такой маленькой роли! Но, по крайней мере, красивой. Призрак, который предан сцене и хочет, чтобы его голос хоть кем-то был услышан… Поэтично. Вот что благородно, вот что красиво. Жаль только, что она появляется так ненадолго — в одной сцене. Ей режиссёр даже не разрешил цветок подарить.
Но вскоре стало понятно, почему.
Героиня Эммы, в отличие от неё самой, не отличалась любопытством, иначе осмелилась бы хоть разок выйти из клетки, куда загнала себя сама. Но почему-то на сердце стало чуть тяжелее обычного, когда она пришла в день съёмок Мари. Просто чтоб поддержать. Посмотреть лишний раз. Зрителям не повезло, они не смогут полюбоваться на неё дольше.
В отличие от Эммы.
Она подошла пораньше, пока народу не так много. И поняла всё сразу.
— У меня будет малыш, — улыбнулась Мари после недолгой беседы, которую Эмма тут же выкинула из головы. — Представляешь? Я наконец-то стану мамой!
Обычно голос её — мелодия, что помогает душе успокоиться. Но теперь она трепещет где-то внутри и, быть может, от того сияют глаза её. Но она ведь хорошая актриса. Глаза она скроет за веками, а темнота за маской поможет ей.
Захотелось улыбнуться вместе с Мари. Но радость фальшивой будет. Совсем как у её напыщенной героини, которая, будто пытаясь себя успокоить, смеётся, как не в себя. Хоть это можно было выцепить из немногословного сценария. Как и то, что Марисса — последняя её роль — не больше, чем призрак.
— Знаешь… Даже жаль, что придётся расстаться. Вряд ли мы ещё сможем в каком фильме вместе… Сыграть.
«Вместе».
— Да ничего страшного, — улыбнулась Мари, в первый раз после съёмок. — Думаю, я и без того сделала всё, что могла.
«И правда», — кивает Эмма. И правда. Вовремя уйти тоже надо уметь. Не хотелось бы, чтобы она разделила судьбу той, кого играет.
— Но знаешь… Спасибо тебе, Эмма.
Имя резануло по душе. Таким голосом она обращалась к мужу, с таким голосом она открывала душу?
— За то, что была рядом.
Рядом?.. Уж точно не ближе, чем тот, кто осквернил её тело семенем.
— И тебе спасибо, — кивает та. — Было бы здорово, если б наши героини встретились, да?
— Как знать, может, за кадром так и было! — Мари вздохнула. — Да и мне, знаешь, не надо много напрягаться. Мне кажется, нам всем надо отдохнуть после съёмок…
— Да… Да, конечно.
— Может быть, сходим в кафе? — предложила Мари.
Эмма нахмурилась под маской. Долгие проводы ни к чему.
— Знаешь… Боюсь, дела, дела, — улыбнулась Эмма. — Да и тебе не надо напрягаться.
Мари прищурилась, словно в недоверии. Надо бы его развеять.
— Я бы хотела… Подарить тебе кое-что.
Дрожащие лапки не без труда смогли найти в сумке то, что надо.
— Какая чудесная брошка! — хлопнула Мари. — Она похожа на амулет…
— Я сделала её сама. Своими руками, вот…
— Получилось просто чудесно! Розовая, красивая… Она отлично подойдёт к костюму!
Эмме захотелось сказать, что ей подойдёт что угодно, но смолчала.
— Рада очень, что нравится.
— Всегда буду носить!
Но вот уж начали собираться жуки. Скоро начнутся съёмки.
— Эх… Пора уж идти.
— Удачи тебе, — сказала только на прощание.
И Эмма не могла сказать, искренне ли это сорвалось или так нужно было сказать лишь по правилам приличия.