— Ну что, опять у тебя Ледовое побоище? — он примчался к ней сразу же, даже не спрашивая, что случилось. Во-первых, Нарочинская не стала бы звонить в ночи просто так. Во-вторых, достаточно было одного ее слова, сказанного в трубку сухим тоном. В-третьих, Брагин приехал бы к ней и без повода. В любой момент.
Марина истерически усмехнулась:
— Утром уберу. Мне завтра к двум, так что, — она махнула рукой, то ли жалея себя, то ли показывая, что весь этот бардак не имеет никакого значения. — Он проснулся часа два назад, пошел на кухню вроде как воды попить. Слышу какой-то грохот. Ну, я выскочила, а у него по всему телу судороги, истерика, — женщина сама не заметила, как стала говорить быстрее. — Начал все разбрасывать, потом к окну киданулся. Кричал: «Выброшусь, выброшусь».
Олег внутренне дернулся. Сколько же силы нужно иметь, чтобы все это выдерживать. У него столько не было. Посторонним помочь — запросто, даже в более тяжелой ситуации. Но не самому близкому человеку… Брагин вдруг остро почувствовал, что, случись подобное с ним, он бы не справился.
А Нарочинская справляется, да так, что никто из окружающих не подозревает о ее ситуации. Олег бы тоже ничего не заметил, не случись в их истории двух одинаковых мобильников.
Фантастическая женщина.
А Марина тем временем, не подозревая о мыслях мужчины, продолжала:
— Я, как смогла, его скрутила, оттащила в ванную, заперла. Там такой разгром! — голос предательски задрожал. — Лучше даже не смотреть… Ты представляешь, я ему «Реланиум» вколола, а он не действует! — внутренняя истерика все-таки вырвалась наружу, но сейчас Нарочинской было все равно. — Я — тебе звонить.
Олег не знал, что сказать, поэтому врач в нем победил человека:
— Может, это реакция на отмену ноотропов? Ты же сама их отменила.
— Ну, я отменила, — не стала спорить Марина, — она мне сказала, врач его, эта, как ее, Терехина. Светило, блин, хреново! — женщина снова схватила бутылку, но, не став открывать, со всей силы приложила об стол.
И Брагин не выдержал:
— Тише-тише, тихо-тихо-тихо, — обнял ее со спины, чувствуя, какой крупной дрожью пронзает Нарочинскую. — Тихо, все, успокойся, — еле слышно уговаривал он, стараясь не замечать, как реагирует его собственное тело на близость этой женщины. Не время. — Успокойся, успокойся, — мужчина выключил свет и начал гладить Марину по голове.
— Олег, — то ли от нервов, то ли от уже выпитого алкоголя, то ли от близости Брагина, но у Нарочинской подогнулись колени. — Я не могу больше, — судорожный шепот выдал ее с головой.
Олег очень хотел сделать хоть что-то, чтобы помочь. Но вариантов было немного.
— Иди ко мне, — он поднял ее лицо за острый подбородок и дотянулся до губ. — Успокойся….
Марина откликнулась с какой-то остервенелой готовностью, но Брагин почувствовал, что Нарочинская едва сдерживает слезы, и развернул ее к себе.
Поцелуев становилось все больше, пространство уменьшалось со скоростью света, а кислород, кажется, закончился уже давно…
— Как это все неправильно, — ее сорванный голос на мгновение отрезвил его. Показалось, что Марина говорит не только об отце, лежащем в соседней комнате после припадка. Или совсем не об отце.
— Если не хочешь, я не буду, — пообещал Брагин, но запнулся, заглянув в ее глаза.
В них было такое отчаяние. Такая мольба о чем-то непонятном Олегу. Такая неприкрытая боль, источником которой являлось что-то, Брагину неизвестное.
Но задуматься мужчина не успел — Нарочинская снова притянула его к себе.
Это казалось безумием. Чем-то аморальным, нездоровым, унизительным. За стеной умирал папа, а она здесь, на кухне, посреди разбросанных вещей, просто пыталась забыться… И с кем! С человеком, с которым решила не иметь ничего общего. Никогда больше. Ни за что.
Никогда ранее Марина не испытывала к себе отвращение. Но остановиться уже не могла: сначала кусала свои губы, потом чужие, а потом, в попытках сдержать крик болезненного наслаждения, вцепилась зубами в свою ладонь.
***
Когда наваждение прошло, она резко вырвалась и молча направилась проверять отца. Благо, они даже не раздевались, а поправить одежду было минутным делом.
Когда Нарочинская вернулась, Олег подошел к ней и попытался обнять. Это удалось, но Марина будто застекленела в его руках.
— Как отец? — тупее вопроса он придумать просто не мог. Но надо было сказать хоть что-то, пока эта женщина опять не надумала себе того, чего не стоило.
Впрочем, не помогло:
— Спит, — от истерики не осталось и следа. Нарочинская сбросила с себя мужские ладони и прошла на кухню.
Олег прошел за ней:
— Хорош пить.
— Да пошел ты! — огрызнулась она, совсем не подумав о том, что Брагин не в курсе ее претензий. Господи, да он и не должен быть в курсе. Потому что у нее не должно быть претензий.
Олег ожидаемо психанул и повернул ее лицом к себе:
— Ты обалдела? Нашла мальчика по вызову, — почти прошипел, в последний момент проглотив пару непечатных слов.
Марина вздрогнула и будто стала меньше ростом:
— Отпусти меня, — попросила она и, поняв, что это не произвело должного впечатления, добавила. — Пожалуйста.
Если бы голосом можно было забивать гвозди в стену, у Брагина бы обязательно получилось:
— Нет, — Нарочинская снова вздрогнула, и он чуть смягчился. — Объясни мне, что происходит.
Марина отвела взгляд, но Олег взял ее лицо пальцами за щеки и заставил заглянуть себе в глаза:
— Ну? Мне долго ждать?
Терять было нечего. Впрочем, к этому состоянию Нарочинская давно привыкла:
— Я все знаю.
— Что? — не понял он. Или сделал вид, что не понял.
— Ты спишь с моей медсестрой.
От неожиданности он выпустил ее. Марина не замедлила этим воспользоваться и быстро отошла на несколько шагов, попытавшись забрать бутылку с собой.
Пойло он все-таки отобрал:
— Что значит «с твоей»? Она твоя собственность, что ли?
Господи, он даже не отрицает. Стало так мерзко, что Нарочинская на физическом уровне почувствовала, как ее тошнит. Так. Главное — не начать орать. Хватит с нее унижений.
Женщина подняла на мужчину глаза и явно хотела сказать что-то обидное — Олег это кожей почувствовал.
— Знаешь… Давай ты подумаешь и решишь, с кем ты: с ней или со мной, — губы говорили совсем не то, что Марина собиралась озвучить. Она сама от себя не ожидала такой подставы, но дать заднюю уже не могла. — Совмещать не получится. Во всяком случае, меня. Ни с кем.
Брагин молчал, изучая Нарочинскую тяжелым взглядом. Она тоже молчала, глядя куда угодно, только не на Олега.
— Удивила, — сам не заметил, что продублировал свою первую мысль после их рандеву в ординаторской. — А как же «мне с тобой отношения не нужны»? — очень похоже изобразил интонацию собеседницы.
Марина дернулась всем телом, но уверенно парировала:
— А как же «может, попробуем что-то изменить»? — Брагина она и не пыталась пародировать — не было сил. Их вообще уже ни на что не было. Хотелось спать.
— И что же, — недоверчиво сощурился мужчина, — ты меня готова принять после всего?
— Потом — нет. И при повторении тоже нет.
— А сейчас?
Отступать было решительно некуда:
— Сейчас — да. — Олег молчал, и Марине стало еще некомфортнее. — Думай, Брагин. Двух дней тебе хватит? — она поймала от него что-то похожее на кивок и усмехнулась. — Вот и отлично. Ты как хочешь, а я — спать.
Он решительно ее не понимал. Раз за разом:
— Прогоняешь меня?
Нарочинская посмотрела на него с подозрительным равнодушием:
— Сегодня — нет.
Это была вторая ночь, в которую он не мог уснуть, потому что в его объятиях спала эта женщина.
***
«Два дня» растянулись почти на неделю. Сначала выходные были у Олега, потом у Марины, а затем хирурги работали в разные смены.
В принципе, произошедшее ночью на кухне уже казалось чем-то далеким и нереальным, похожим на неудачный сон. В принципе, Нарочинская о случившемся вспоминала все реже, а по Брагину даже не скучала. В принципе, все было неплохо.
А потом ей позвонила Михалева.
Нет, Марина подозревала, что подружка хранит в себе множество талантов и обладает богатой больной фантазией. Но понятия не имела о том, что Лена умеет материться как портовый грузчик. И даже представить не могла, что такого мог наговорить медсестре Брагин, чтобы Михалева обвинила ее, Марину, во всех смертных грехах.
Она сбросила звонок, не соизволив дослушать пламенную речь. Лена позвонила вновь, и Нарочинской пришлось поставить телефон на беззвучный. Хорошо, что она была дома, поэтому папе не пришлось бы ее вызванивать.
А больше она никому и не нужна. Брагин, кажется, решил избавиться от обеих пассий одновременно.
«Ну и черт с тобой».
***
Звонок в дверь прозвучал совсем некстати — у отца опять был приступ, отвлекаться Марина просто не могла. Права не имела.
Когда ей послышалось, что из подъезда доносится голос Брагина, она решила, что сошла с ума от недосыпа и отсутствия полноценного отдыха. Но голос не утихал и, через несколько минут, изловчившись, Нарочинская все же добралась до двери. Правда, открыв замок, метнулась обратно к отцу.
Надо отдать Олегу должное — соображал он быстро и силой обладал внушительной. Вдвоем им удалось удержать Владимира Сергеевича от разрушительных действий по отношению к самому себе и окружающему пространству, вколоть ему необходимые лекарства и дождаться, пока Нарочинский уснет.
Убедившись, что ближайшие часы пройдут относительно спокойно, Марина и Олег вышли на кухню.
— Есть хочешь? — зачем-то поинтересовалась женщина.
Брагин отрицательно мотнул головой:
— Что у тебя с телефоном?
Нарочинская пожала плечами:
— На беззвучном. Лена звонила, — равнодушно сообщила она. — Узнала о ней много нового. О себе, впрочем, тоже.
Олег недоумевающее поднял брови:
— Не понял. А при чем здесь… Я ей не говорил ничего про тебя.
— Значит, она знала, — почему-то Марину перестала волновать эта ситуация. Даже если Олег выбрал не ее. Хотя, зачем-то же он пришел…
Брагин усмехнулся и с легкой издевкой отметил:
— Хорошие у тебя подруги. Знают, что ты с мужиком, и все равно, — понимал, что несет что-то не то и что обвинять одну Михалеву в происходящем — это инфантилизм, но промолчать не смог.
— Да и мужик прекрасный, что уж там, — в тон ему отозвалась Марина. Судя по всему, ее больше не заботил их несложившийся треугольник, и от этого Брагину стало не по себе. Но признаваться в этом не хотелось.
***
Он смотрел, как Марина набирает воду в чайник и ставит тот греться, и чувствовал себя даже не дураком, а полным идиотом.
Нарочинская же, кажется, все понимала и не собиралась его в этом разубеждать.
И поделом.
Начинать разговор первой она тоже не планировала. Поэтому, разобравшись с чайником, прошла мимо Брагина к окну.
— Марин, — не выдержал тишины мужчина.
— Что? — спокойствие в ее голосе розгой било по нервам.
Молчать дальше было нельзя:
— Я определился.
— Поздравляю.
— Нарочинская, ты издеваешься?!
Ему казалось, что она поворачивалась вечность. Но все имеет свойство заканчиваться. Вечность тоже.
Олег застыл. Не знал, как они будут дальше, и побаивался, что Марина его пошлет. Но ее заботили совсем другие вопросы:
— Тебя никто не заставляет на это подписываться, — кивнула в сторону спальни. — Это ад, и я не имею права тебя в него втягивать.
Она серьезно? Мужчина протер лицо ладонью, на секунду прикрыл глаза, после чего пристально уставился на Нарочинскую:
— Марин, ты дура? Ты кого решила этим напугать? И главное — зачем?
Она повела плечом:
— Можно подумать, тебе мало работы на работе.
«Господи, вот вроде умная женщина, но иногда такую чушь несешь».
— А это не работа, — за эти дни Олег не только определился, но и понял еще одну важную вещь. — Помощь близкому человеку работой не считается.
— Близкому?! — неверяще усмехнулась она.
Он кивнул:
— Я вообще-то у твоего отца четыре года учился, — он увидел в ее глазах явную тень и поспешно добавил. — Правда я тогда понятия не имел, что у него есть потрясающая дочь, которая ворвется в мою жизнь и перевернет ее с головы на ноги.
— Может, наоборот? — уточнила Марина, решив «не заметить» его комментарий про ее потрясающность. Кажется, такого слова в русском языке не существовало, но Нарочинской это было неважно.
— Нет, — он неожиданно робко улыбнулся, но для демонстрации знаменитых Брагинских ямочек хватило. — Я все правильно сказал.
Чайник закипел, и Нарочинская взглядом попросила его выключить. Когда Олег выполнил просьбу, Марина зачем-то произнесла:
— Ты и не мог обо мне знать. Я в Питере училась и всячески скрывала, чья я дочь. Там это было проще, — она продолжила бы говорить, лишь бы снова не повисло молчание, но осеклась, увидев его собачий взгляд.
— Мариш, иди ко мне.