14 сентября, 1942 год

Таня, отпустив Зою на ее очередное свидание пораньше и оставив включенной только одну лампу, прибирала в зале. В голове у себя она мысленно представляла себе завтрашнюю встречу с кем-то из Юговцев.

В прошлый раз, спустя пару дней после ее посещения аэродрома, она встретилась в гримерных с молодым парнем Пашей. Пришлось рассказать ему о том, что там на аэродроме, сколько самолетов. Но она не сказала ему главного — что она сама все видела это своими глазами — поэтому приврала, объяснив, что кто-то из летчиков проговорился в баре.

Таня, улыбаясь и сама того не замечая, мысленно повторяла про себя содержание записки. «Зима. Как там погода у вас? Жду твоих новостей».

Зима. Такой вот теперь у нее псевдоним. Как сказал дядя Миша — простенько и со вкусом. Зимина ведь, поэтому и Зима.

Закончив мыть полы, Таня оглядела бар и остановила взгляд на фортепиано. Макса она уже не видела почти неделю. С тех пор, как начались бомбежки советской авиацией, она редко виделась с ним. Ведь какая тактика была у нашей авиации: с наступлением темноты и до рассвета один-два самолета прилетали с интервалом десять-пятнадцать минут. И так держали город всю ночь в напряжении. В такие ночи она часто слышала и видела, как помимо советских самолетов, летали еще и немецкие. Тогда Таня очень боялась. Боялась не разрушений, не смертей и пожаров. Боялась за Макса.

За это время она привязалась к нему. Почему-то теперь она уже не могла себе представить свой бар без него. Риделю каким-то образом удалось стать какой-то неотъемлемой частью ее жизни.

Тут с улицы до нее донесся какой-то шум. Таня, осторожно выглянув из-за плотно задернутой шторы, внимательно оглядела темную улицу. Мимо нее пробежали, что-то громко крича, несколько гестаповцев. Видимо, ищут кого-то.

Все это началось после той самой первой бомбежки. На следующий день немцы повесили везде плакаты: «Жителям города Ростова-на-Дону. За каждого убитого немецкого солдата будут расстреляны 50 жителей. За каждого убитого немецкого офицера будут расстреляны 100 жителей». Девятого августа немцы вывесили приказ: евреям готовиться к переселению, которое начнется 11 августа.

Таня видела, как евреев увозили на машинах со сборных пунктов. Она сразу поняла, что не будет никакого переселения, но надеялась, что их во всяком случаем отправят в лагерь — хотя бы живыми останутся. «Хотя, — думала она, смотря на проезжающие мимо машины, — тут уж как посмотреть. Может, лучше умереть, чем попасть в их лагерь».

Только потом девушка узнала, что всех отвозили в Змиевскую балку, где сразу же расстреливали. Выгружали из машин и сразу в ямы.

Одиннадцатого августа ростовский бургомистрат провел перерегистрацию всех погорельцев, тех, у кого были разрушены дома, и их вселяли в еврейские квартиры. Лучшие квартиры, конечно, забирала немецкая администрация. Еврейские квартиры и квартиры эвакуированных были объявлены конфискованными и перераспределялись.

Как отметила про себя Таня, с Первого сентября жизнь их изменилась. Заработали школы с первого по четвертый класс, где уроки вели как и наши учителя, так и немцы. Появились старосты, которые собирали списки на карточки. Хлеб давали по 250 граммов в ларьках, магазинах. Таня радовалась, что ее кормит бар — за него давали прибавку в 200 грамм. Это хоть и мало, но все-таки лучше, чем ничего.

Закрыв штору, Таня решила вернуться к делам. Осталось только протереть стойку, и на сегодня она свободна. Теперь она могла спокойно ходить по улицам — получила аушвайс.

Ее отвлек неожиданный звук, раздавшийся откуда-то со стороны черного хода. Отложив влажную тряпку в сторону, Таня пошла на звук.

Она замерла, когда дверь черного хода быстро раскрылась и почти тут же с грохотом закрылась. Девушка, стоя за стенкой, вглядывалась в темноту служебного помещения, слыша оттуда шуршание тихих шагов.

«Кто это может быть? — думала девушка, стараясь не выдать своего присутствия. — Дядя Миша не может прийти. Юговцы — тоже. Встреча-то ведь завтра. Может, из немцев кто? Нет, вряд ли… Макс? Или Йоахим? Они бы с парадного зашли…»

Наконец собравшись с духом, Таня выглянула из-за угла. В этот момент к ней совсем близко подошел парень, с которым она чуть не столкнулась. Увидев его лицо, девушка на выдохе произнесла:

— Коля…

Таня с трудом верила в происходящее. Она считала, что брат скрывается где-то, ушел в подполье. Два месяца она не видела его, не получила ни одного письма. И вот сейчас он стоит перед ней, явно чем-то недовольный.

— Коленька, — она протянула к нему руку, увидев ссадину на его лице.

Парень резким движением руки оттолкнул Таню и, недобро сверкнув глазами, двинулся на нее.

— Коля! — тихо вскрикнула девушка, отходя от него. — Коля, что с тобой? Коля, это же я… Таня!

— Да лучше бы ты была кем угодно, но не Таней, — она заметила, как он сжал кулаки. Да так, что забелели костяшки пальцев.

— Коля! Да что происходит?

Таня охнула, когда Коля рывком вжал ее в стену, нависнув над ней. «Что же это с ним? — испуганно думала она, пытаясь найти хоть какую-то подсказку на такую неожиданную перемену. — Что с ним произошло за эти два месяца? Почему он так переменился?»

— Что происходит?! — взревел парень. — Сейчас объясню тебе. Сейчас…

Таня заметила, что он задышал чаще и громче, с ненавистью глядя на нее. «В чем же я провинилась? — думала она, ловя на себе его взгляд. — Что сделала не так?»

— Почему, когда я возвращаюсь из госпиталя…

— Ты был в госпитале? — перебила его девушка.

— …то узнаю, что моя сестра якшается с каким-то немцем?! Что теперь в ее баре всегда рады этим… фашистам! Почему?!

— Коля, я, — промямлила Таня.

— Что «ты»? — закричал он, замахиваясь на нее.

Таня испуганно зажмурила глаза. Она уже приготовилась к тому, что брат сейчас ударит ее, отвесив тяжелую пощечину. Но шли секунды, а ничего не происходило. Она лишь слышала, как он шумно дышал носом, все еще нависая над ней.

— Ты думала, я ударю тебя? — уже намного тише спросил он, когда она открыла глаза. — Танька, да что же ты…

— Коля, я все объясню, — прошептала она. — Позволь, я… Я объясню, все тебе объясню.

— Попробуй, — он отошел назад, присев на край стола. — Давай же, я слушаю.

Таня, присев рядом с ним, рассказала ему всю правду. Рассказала обо всем: о Риделе, о баре, о Юговцах. От Коли она решила ничего не утаивать. Только лишь умолчала об аэродроме и частых разговорах с Максом. Это она посчитала слишком личным.

Закончив свою речь, Таня замолчала и понуро повесила голову. Она ждала реакции брата.

— Да-а, — протянул он, «переварив» всю ту информацию, что выдала ему Таня, — вот это ты, Танька…

— Что? — тихо спросила она, все также не поднимая головы.

— Не ожидал, честно, — он приобнял ее за плечи. — Но ты молодец, уважаю.

— Коль, — произнесла она, посмотрев на парня, — ты как меня вообще нашел? И… Как ты вообще про все это узнал?

— Я к матери заходил, она и рассказала. Точнее, теть Света. Мама лишь сказала, где тебя найти. Ты и вправду тогда подумала, что я ударю тебя?

— Но… ты замахнулся ведь…

— Эх, Танюшка, я бы тебя ни за что в жизни бы не ударил.

— Коля, — она ухватила его пальцами за подбородок и повернула к себе лицом, — откуда царапины?

— С фронта.

— Что? Ты же… Ты же говорил, что к партизанам ушел.

— Это в первую оккупацию было. Сейчас не утерпел, не смог, ушел на фронт. Две недели назад ранило в руку, отправили в госпиталь. Ну я там полежал, руку подлечил, а потом сбежал, потому что выписывать не хотели. По тебе с матерью соскучился. А у вас тут вот что…

— Ты сейчас-то матери сказал, что на фронте был?

— Нет. И не скажу. Все равно уже не вернусь туда.

— Что так?

— Сказали, что для фронта не гожусь, поэтому теперь снова партизанить буду. Сегодня уже дядь Мишу видел, обо всем договорился. Тань, а, Тань…

— Чего тебе?

— Тебя тут никто не обижает?

— Ты на него намекаешь?

— Не намекаю я ничего, — она внимательно посмотрела на него. — Ладно-ладно, про него! Ну ты пойми меня, я ж забочусь о тебе все-таки. Сестра ведь, младшая…

— Коль, не волнуйся, со мной все хорошо. Все мои посетители меня уважают, а он… — Таня, закусив губу, запнулась.

— Ну, что он?

— Он хороший, Коль. Добрый такой… Всегда помочь мне готов.

— Смотри мне, — усмехнулся парень. — Если что — зови меня.

— Обязательно, — Таня поднялась и прошла к стойке, которую бросила вытирать. Недолго помолчав, она спросила: — А как там… она?

— Она явно скучает по тебе, — Коля прошелся по залу. — Она мне-то ничего не сказала, но я-то все и сам вижу. Тань, почему ты ей ничего не рассказала? Вам же обеим легче было бы.

— Как будто сам не знаешь, — вздохнула девушка. — Если вдруг меня поймают, или еще что-то случится, то она будет в безопасности. Если поймают меня, то следом и ее — мать ведь все-таки. А так — мы не общаемся несколько месяцев, так что тут и говорить не о чем — ее сразу отпустят. Да и ты же ее знаешь — она не упустит момента похвастаться перед соседями. Перед той же Светланой… Понял теперь?

— Да, — кивнул Коля и устало потер ладонью шею. — Пойду я, наверное…

— Куда ты? Скоро ведь комендантский час. Может…

— Нет, Тань, нет. Забыла, что фронтовиков эти ребята не очень любят?

— Так ты же не в форме.

— Но и аушвайса у меня тоже нет. Так что… пойду я.

— А ночевать где будешь? У мамы?

— Ну не у тебя же, — усмехнулся он. — Но и не у мамы. Дядя Миша уже устроил.

Таня, закусив губу, закивала головой, продолжая тереть уже почти высохшей тряпкой стойку. Краем глаза она заметила, как Коля подошел к ней и, не церемонясь, обнял.

— Береги себя, — прошептала она, обнимая брата в ответ.

— И ты себя, мелкая.

— Не называй меня «мелкой»! — возмущенно пробурчала Таня, дружески пихая парня в плечо.

— Хорошо-хорошо, — тихо рассмеялся Коля, — не буду.

— Точно, устроился? — она отстранилась от брата и, держа его за руки, внимательно вгляделась в его лицо. — Если что — можешь здесь переночевать.

— Ага, тут этот твой немец может в любой момент заявиться, а тут — на те! — я. Нет уж, спасибо. Лучше в Нахичевани* перекантуюсь.

— Коля, он — не мой, — вздохнула Таня.

— Ну да, — ухмыльнулся Коля, отходя задом к служебному помещению, — как же.

— Коля!

Парень ничего не ответил ей и, подмигнув, вышел из бара, почти бесшумно открыв и также закрыв за собой дверь. Покачав головой, Таня снова принялась за стойку.

Только сейчас она поняла, что брат вообще-то был прав — в любой момент мог прийти Макс. Да, Таня смогла бы тогда спрятать Колю где-нибудь в служебных помещениях, но тогда это создало бы много трудностей: оставить брата здесь на ночь, потом утром выпустить так, чтобы его никто не заметил. «Нет, — думала она, — все-таки лучше, что он ушел. Во всяком случае, с дядей Мишей он уж точно не пропадет».

Быстро дойдя до дома, успев до наступления комендантского часа, Таня медленно поднималась по лестнице, на ходу ища в сумке ключи. Уже когда до ее лестничной площадки оставался последний лестничный марш, дверь ближайшей квартиры раскрылась, и оттуда показался тот самый офицер, у которого Таня когда-то узнала адрес аэродрома.

— О, здравствуйте, — поприветствовал он ее, улыбнувшись, — а я вас как раз жду.

— Меня? — искренне удивилась девушка. — Зачем?

— Вам тут принесли какое-то письмо, просили передать.

— Мне? Письмо?

— Да, вам. Вас просто дома не было, вот меня и попросили передать. Подождите здесь немного.

Он скрылся в темном коридоре своей квартиры. Таня, чуть нахмурившись, пыталась понять, кто мог принести ей письмо и оставить его у соседа-офицера. «Ну, точно не Юговцы, — размышляла она. — Для них же это — все равно что самоубийство… Макс? Нет, он бы пришел в бар и сам бы передал. Или бы послал кого-то из своих… Ганса, например. Может, мама? Она-то ведь знает, где я теперь живу. Вот это скорее всего… Не стала меня дожидаться, вот и оставила».

— Вот, — офицер наконец протянул ей конверт. — Видите, он запечатан — я не читал.

— Вижу, — Таня дрожащими руками взяла белый конверт. — Спасибо.

Девушка быстро зашла в квартиру и, заперев дверь, кинулась в гостиную. Она уже заметила, что на конверте был только ее адрес, написанный каким-то чужим, незнакомым ей почерком. «Значит, — разочарованно подумала Таня, разворачивая письмо, — не от мамы».

Наконец пробежалась глазами по тексту. Перечитала дважды, пытаясь понять, является ли правдой то, что там написано, или нет. Но сколько текст не перечитывай — он не изменится.

Таня рухнула на диван и закрыла ладонями лицо. Ей было страшно. Впервые за эти несколько дней или недель она испугалась по-настоящему. «И что теперь делать?» — единственная мысль, не дававшая ей теперь покоя.

Завтра же ей следовало явиться на Биржу Труда.

    *Нахичевань (Нахичевань-на-Дону) — в прошлом город на правом берегу реки Дон, ныне — часть Пролетарского района города Ростова-на-Дону. Был основан армянами, переселёнными из Крыма по указу Екатерины II от 14 ноября 1779 года. С 1928 года город Нахичевань-на-Дону стал Пролетарским районом города Ростова-на-Дону.