Улыбка на том твоём фото

В целом день не задался с утра. С самого раннего.

В два ночи Тэхёну позвонил его парень — на тот момент ещё парень — и потребовал, чтобы тот приехал в "Светотень" и забрал его. Это был пиздец, ведь они договаривались с Джуёном, что тот больше не будет ходить туда один. Там работал его бывший, с которым Тэхён и так уже ловил его один раз на измене. Тогда Ким постарался простить своего изнеженного и яркого омегу, и даже почти простил. Но вот теперь — да, можно было смело говорить, что дела обстояли хреново.

Тэхён слышал по голосу, что Джуёну плохо, что он рыдает и откровенно пьян, так что слиться из этих начавших его тяготить с какого-то времени отношений он решил чуть позже. Потому что бывший у его... ну, теперь-то точно бывшего... омеги был редкостной сволочью: приманивал, давал надежду, но дальше постели не пускал. Да и если бы постель...

В прошлый раз он затащил полупьяного и бормочущего какие-то розовые бредни омегу в туалет для альф и даже не в кабинке, а так, рядом с писсуарами, прижал к стене и, приспустив штаны, стал трахать. И то, что первым после этого в туалет вошёл Тэхён, которому очень вовремя приспичило, было прямо случайной случайностью. А вот приди кто другой — и попьяней, и понаглей — так эта мразь бы именно ему сказала то, что сказала остолбеневшему и зарычавшему от бешенства Тэхёну:

— Ну, не рычи. Сейчас я кончу, сможешь ты его. Просто бывший, хочу напоследочек... да?

Тэхён расквасил твари морду, огрёб в бочину; со сломанным ребром он оттащил полупьяного и даже не пытающегося сопротивляться Джуёна к машине Юнги и Чимина, с которыми и приехал в этот грёбаный клуб (как раз отмечали днюху Джуёна), и только после этого под надзором отчаянно матерящегося Чимина, который был юношей вспыльчивым и, как говорится, "любил выражаться вычурно и фигурально", отправился в травмпункт.

Джуён ползал в ногах, кидался с минетами, которые, к слову, делал так себе, умолял простить и клял текилу. Тэхён простил. Ну... то есть постарался забыть то, что увидел. Три месяца Джуён изображал идеального омежку, был послушным, милым, заботливым, старательно ублажал в постели, соглашаясь на всё, чего хотел альфа, и всем твердил, что у него лучший мужчина на свете. Они вместе провели гон и течку, и Тэхён понял, что да, вроде как у них могут быть чувства и будущее, потому что и поговорили они, и снова повинились друг перед другом за всё невесёлое, что натворили.

Но после этого, пару недель назад Джуён вдруг затосковал. Стал реже писать, на переменах между парами больше не ждал в коридоре преданным Хатико. Тэхён удивился, решил спросить, что с омегой происходит. Но тот отказался провести вечер вместе. Дал по-быстрому в каптёрке у спортзала, куда Тэхён всё же затащил его на поговорить — и быстро смылся.

А сегодня — вот.

Джуён был не просто пьян — он был в дрова, и по его одежде, а также по амбре, которое распространял он откровенно и ничего не стесняясь, было понятно, что его бывший сегодня выступил для всех, а Джуён выступил для него лично. И, скорее всего, несколько раз. Может, прямо в том же самом туалете.

Тэхён устало оглядел потрёпанного омегу и горько усмехнулся:

— Почему мне звонил? Кто трахал — тот тебя пусть и...

— Он ушёл, — пролепетал, икая, Джуён. — Посме-ея-ялся... ик... И сказал... убираться. Что всё... ска-а-азал... ик.

Тэхён прикрыл глаза и, дёрнув уголком губ, тяжко вздохнул. Потом ухватил пьяную тушку покрепче, отвёз до квартиры, где Джуён жил вместе со своим двоюродным братом, сгрузил его с рук на руки этому брату и, отказавшись остаться, ушёл. Эту главу своей не очень-то удачной личной жизни он, видимо, закрыл.

Заснуть больше он не смог. Долго сидел у открытого окна, ёжась от осеннего ветра, который потягивал по телу мучительно-неприятной, но живительной дрожью, курил и тупо пялился на пустую улицу.

Он не любил Джуёна, нет. Сейчас он лишь сожалел о том, что принял его обратно. Что трахал, целовал, шептал какие-то глупости, в которые на тот момент, кажется, и сам верил. А оказалось, что всё это ничего не стоит. Просто тратился зря. Стыдно было как-то. И стрёмно. Один раз изменил — надо было гнать в шею, вот что. И не прощать. Потому что оступиться может каждый, но вот не понять, что это не ошибка, а закономерность, лучше было сразу.

Впрочем, Тэхён никогда особой прозорливостью не отличался. Был простым, как валенок. Красивым вот только слишком. Омеги кидались и висли, и наличие Джуёна как раз немного спасало от того, чтобы не пойти в разнос. Ему хватило последних классов школы: гормоны тогда отшалили по полной, он чуть не довёл себя до морального и физического истощения, ведясь на любого, кто крутил перед его красивой мордой своей задницей, и кочуя из постели в постель.

Теперь же как студенту-третьекурснику ему было и времени поменьше, да и пресыщенность какая-то пришла. И вот случился Джуён, который и показал Тэхёну, что скольких бы он ни перетрахал, а разбираться в людях так и не научился. По-прежнему повёлся на красоту, сексуальную улыбку и горячие откровенные взгляды. Ну, и запах, конечно. Мягкий, ненавязчивый, сладковато-цветочный, словно духи на юной коже. Тэхёну понравилось. Пропасть не пропал — но вот смотри-ка. И принял, и простил, и снова дал себя обмануть.

Спать он так и не лёг — подремал на подоконнике. Была суббота, в универ не нужно было, зато в одиннадцать была назначена встреча с потенциальным работодателем. Тэхёну нужна была практика, так что он хотел поработать менеджером по закупкам, чтобы получить опыт для написания курсовой. И вроде как дядька Чимина обещал место в своём кафе, которое располагалось в парке аттракционов и пользовалось большой популярностью у посетителей. Но мужиком владелец был беспокойным и внезапно решил сделать ребрендинг и полностью сменить персонал. Тэхён уже работал у него в другом кафе и вроде как понравился, а теперь мог выйти на полный день несколько раз в неделю: третьекурсникам предоставили больше свободного времени, отменив ряд предметов и лекций, которые проводились дистанционно, и оставив на очке только практику и семинары, чтобы было больше времени писать курсовик по основному предмету.

Договорились они быстро: дядю Чимина звали Пак Джено, и он откровенно сказал, что с такой мордахой, как у Тэхёна, с его неплохо подвешенным языком и ловкостью он, конечно, даст ему работу, но предложил подумать и насчёт повышения. Тэхён вежливо обещал подумать, однако на самом деле не собирался пока всерьёз устремлять стопы в общепит, так как были у него мечты о деле посерьёзней. И работы официанта со сменами через день и доступом к практике по закупкам вместе с местным главным менеджером в остальное время ему было вполне достаточно.

Подписав стандартный договор и взяв направление на бесплатное медобследование (это было приятным бонусом) Тэхён вышел из кафе вполне довольным жизнью. Вот только есть хотелось: было обеденное время. И он решил заглянуть в знакомый щиктан, где ему нравился пулькоги, которое Тэхён любил в виде бутерброда, а подавали такое лишь у дядюшки Паку и больше в округе нигде. Многие приходили в его щиктан только ради этого пулькоги, правда, больше всё в традиционном виде похлёбки.

Как и всегда, в обед щиктан был полон: семьи с детьми, старики из ближайших домов, работники парка аттракционов — нескончаемым потоком они сменяли друг друга за столами почти до пяти вечера. Но для Тэхёна дядюшка Паку всегда держал небольшой столик и никогда не отказывал ему в месте, сколько бы посетителей ни было. Потому что иногда Тэхён с охотой выручал его, когда он не справлялся с количеством посетителей и зашивался. Помощников у дядюшки не было: дети жили далеко, как и любимые внуки, а он упрямо не желал бросать дело своей жизни. Вот Тэхён да пара других ребят, которые иногда в выходные приходили сюда, и помогали ему. А он за это брал с них половину платы и всегда берёг небольшой откидной столик с парой стульев в уголке, откуда было здорово видно всех, а самому можно было спрятаться, передвинувшись чуть вправо, за небольшой стойкой с посудой и салфетками.

Тэхён долго решал, пробовать ли ему новое блюдо, которое здесь стали готовить недавно — кильбитхан — или нет, так и не решил, и дядюшка Паку, цокнув и проворчав, что ему некогда, быстро налил ему полную тарелку этого наваристого супа, положил туда приличный кусок мяса на кости и кивком показал на столик. Тэхён поклонился и пошёл на отведённое ему место.

Он любил бывать здесь вот в такие дни, чтобы была возможность наблюдать за людьми. Правда, получалось это у него нечасто, но каждый раз радовало. Сегодня, однако, он не собирался смотреть по сторонам, так как настроение у него было никакое. И с каждой ложкой ароматного и в меру острого супчика в его душу сходила какая-то странная томительная печаль.

Да, он печалился из-за Джуёна, хотя и понимал, что их отношения были, наверно, обречены с самого начала. Как там говорилось у классика? Можно добиться любого, даже самого сурового незанятого сердца, прилагая усилия и будучи настойчивым, искренним и щедрым. Но сердца занятого, будь оно хоть самым добрым и щедрым, добиться почти невозможно. А то и невозможно вовсе. У Джуёна сердце было занято редким мудаком, но да ведь любовь зла. И кто сказал, что мудаки не заслуживают любви? Такой, как у Джуёна, — жалкой, слепой и тупой — почему нет? Пусть... Ведь и Тэхён-то не особо стремился занять именно сердце: податливой и на всё готовой задницы и вкусного запаха ему хватало.

Тэхён вздохнул и потянул из тарелки большой кусочек гриба. Пережёвывая его, ощущая, как он щедро делится с ним бульоном, которым был пропитан, — терпким, солоновато-мясным, наваристым, но не слишком жирным, — он прикрыл глаза и чуть слышно замычал от наслаждения. Нет, нет, жаловаться было грех. В общем-то жизнь...

— Чонгук-и, смотри, вон столик, пошли, пошли, милый, пока не заняли!

Чонгук? Тэхён, даже не открывая глаз, скривился от раздражения. Ну, нет же! Только не здесь, не сейчас и не он! Не Чон Чонгук, не Чон-заноза-в-заднице-Чонгук!

Этот парень-омега был единственным препятствием к тому, чтобы назвать Тэхёнову жизнь в универе безоблачной. Они были однокурсниками, и это было из серии "Все его полюбили, а он не полюбил. Ох, как же он его не полюбил!"

Может, конечно, если вдаваться в нудные подробности, Тэхён и был сам слегка виноват в таких своих несложившихся отношениях с этим красавчиком. Чего скрывать? Впервые увидев его перед аудиторией в коридоре альфа очень откровенно присвистнул Чонгуку вслед и слишком громко, по обычаям своей безбашенной юности, кинул стоящему рядом Юнги:

— Ля какой, а? Я б его такого прямо тут бы на первой же горизонтали… да.

Чонгук (тогда Тэхён ещё не знал, что высокий крепкий парень с гибкой точёной фигурой и чудной волной шелковисто блестящих чёрных волос зовётся Чон Чонгуком) обернулся, нашёл Тэхёна взглядом и приподнял в поистине королевском недоумении бровь.

Ким не растерялся, подмигнул ему, медленно прошёлся довольным взглядом по его торсу и причмокнул губами, а потом, широко улыбнувшись своей фирменной квадратной улыбкой, сказал низким и мягким голосом, сводившим омег с ума:

— Прости, куколка, но ты просто слишком охуенный, чтобы я мог удержать язык за зубами. — И он быстро облизнулся, поигрывая бровями.

— Не можешь за зубами, — негромко процедил Чонгук, — засунь его себе в задницу, умнее будешь выглядеть. Хотя... — Он показательно смерил замершего от удивления Тэхёна взглядом огромных оленьих глаз с пушистыми ресницами, не тронутыми краской, и покачал головой: — ...тебе в этом плане уже ничто не поможет.

Он отвернулся и пошёл по коридору к аудитории, не обращая внимания на громко присвистнувшего Юнги и на отчаянно прихеревшего Тэхёна, которого в школе омеги приучили к тому, что с его внешностью ему прощается всё и сразу, каким бы грубым ни было. С того и повелось. И в принципе Тэхён никогда не лез к Чонгуку нарочно, но судьба словно сталкивала их, стараясь разругать окончательно. И у каждого была своя, неизвестная другому, жизнь, но в универе на своём потоке они постоянно оказывались рядом — в одних проектах, в одних творческих группах, за одним столом на практике.

И эта коллективная работа, вопреки расхожему мнению, нисколько их не сближала. Наоборот, каждый раз всё между ними заканчивалось если не словесной перепалкой, то глубоким молчаливым недовольством друг другом. Чонгука безумно бесила привычка Тэхёна делать всё в последний день, а желательно ночь. Да, он вроде как всё успевал, но Чонгук явно нервничал каждый раз и выговаривал, не стесняясь в выражениях, альфе, что из-за его безалаберности они не продумали лучше связки устного выступления, что таблица выглядит наспех сделанной, что оформление стенда могло бы быть более тщательным, что пара слайдов оказалась лишней, так как Тэхён что-то там не договорил.

— Да отвали ты от меня, — злился Ким, — тебе десять из десяти поставили, чего ты вяжешься? Слайды Юнги быстро пролистнул, так что препод и не выкупил! Только ты со своим ёбаным перфекционизмом...

— Мой перфекционизм тут ни при чём. Кстати, не так уж он и плох. Но я потратил на эти грёбаные слайды грёбаное время, которого у меня нет! — цедил сквозь зубы Чонгук, сверля его злым взглядом. — То самое время, грёбаный ты Ким Тэхён, которое ты потратил на сон, на жратву и на траходром! Кто мне вернёт его? И отсутствие информации о второй части графика в твоём выступлении нам простили только потому, что я сказал о нём, подводя итоги! А это было не моим заданием!

— Ну, мне тебе что теперь, задницу вылизать за это? Или как ещё компенсировать? — зло кидал Тэхён в таких случаях (когда возразить разумно было нечем) и с наслаждением наблюдал, как неумолимо краснел непробиваемый Чонгук, которого все шутки и не-шутки Тэхёна ниже пояса приводили в бешенство.

— Просто в следующий раз держись подальше от моей группы, — тем не менее оставался в рамках Чон, которого выдавали лишь алые щёки и кончики ушей, а также побледневшие от напряжения костяшки пальцев, которыми он сжимал рукав своего лонгслива. — И вообще, держись от всего, что меня касается, подальше. — И уходил, оставляя Тэхёна бормочущим, что не очень-то и надо ему.

Ему и впрямь было нахер не надо, у него в жизни и без Чон Чонгука было море проблем, но преподаватели, если только именно они составляли группы для проектов, обязательно ставили их в одну, а когда Чонгук как-то попытался воспротивиться, один из них сказал:

— Нет-нет, ваша группа всегда даёт отличный результат, вы очень гармоничны, как мне сказали коллеги по кафедре, а проект у нас серьёзный, да и вам он очень нужен для рейтинга. Так что оставьте свои разногласия на свободное время и будьте так любезны работать именно в таком составе.

Чонгук скрипел зубами, Тэхён закатывал глаза в предвкушении очередной грызни и нотаций, но оба в конце концов смирялись. В чём-то преподаватели были правы: их группа из четырёх человек — Тэхён, Чонгук, Юнги и Миндже (двое альф, омега и бета) — была самой устойчивой и стабильной по результатам. А то, что двое в ней терпеть друг друга не могли, это мало кого волновало, а главное — почти не сказывалось на итоговых работах. На самом деле Тэхён где-то в глубине души понимал, что работа с Чонгуком его за эти три года неплохо дисциплинировала, он стал ответственнее к ней относиться именно потому, что не хотел видеть, как сужаются в бешенстве чудные, почти чёрные глаза и в них появляется невыносимое презрение. А милые пухлые губы, которые только что вполне доброжелательно улыбались Юнги и Миндже, презрительно кривятся в ответ на его виновато-неуверенное: "А я своё завтра тебе на почту... Ну, или давай скинь мне, я вставлю свою часть сам..."

Но тем не менее никакие вместе пережитые победы по-прежнему никак не делали их терпимее друг к другу. И нельзя было сказать, что Чонгук, например, ненавидит альф и поэтому так суров к Тэхёну. Юнги тоже был альфой, а Чонгук всегда был приветливо-равнодушен с ним. А с его Чимином, парнем-омегой с параллельного потока, даже вполне подружился, и иногда они зависали вместе втроём. Тэхёна на такие посиделки, понятно, не звали, но он бы и сам не пошёл.

Особенно после того случая, когда они всё же встретились вчетвером за одним столом, когда большой компанией решили отпраздновать окончание сессии в клубе. Выпив весьма немало, Тэхён не нашёл ничего лучше, чем начать лапать Чонгука во время танца, на который тот внезапно — тоже знатно выпив, видимо, — согласился. Чонгук сначала попытался вернуть его руки себе на талию, но Тэхёну показалось, что что-то игривое проблеснуло в глазах омеги, и он дёрнул его на себя и крепко сжал упругую задницу омеги, да ещё и, прикрыв глаза, зарычал от удовольствия — потому что это оказалось безумно приятно.

Однако, видимо, приятно было только ему, потому что Чонгук без слов скинул с себя его руки, почти без замаха дал в торец, обозвал ебанутым козлиной и, легко подхватив свою куртку, ушёл, не оглядываясь на согнутого пополам альфу. А когда Тэхён, протрезвев, с подачи Юнги попытался извиниться, прошипел, не глядя и презрительно кривя губы:

— Отвали. Мне неинтересно. Я так и думал, что ты безнадёжен. — И закрыл перед ним дверь общажной комнаты Чимина, у которого зависал тем вечером.

И Тэхён поклялся себе, что в жизни больше не подойдёт к этому малахольному. Подумаешь, полапали ему задницу! Такое ли ещё бывает в клубе-то? Чего тогда припёрся и принял приглашение позажиматься на танцполе? И пришёл-то принаряженный, даже глазищи свои подкрасил, хотя за весь год Тэхён и не видел ни разу на нём косметики. Чонгук вообще одевался показательно нейтрально: деловой или молодёжно-спортивный стиль, без омежьих изысков, без альфьей брутальности и претензии на крутизну. Но надо признать: любая одежда сидела на нём хорошо, ничего лишнего не подчёркивала и не выпячивала, но и не скрывала приятной рельефности его фигуры. А так — всё просто. Джинсы, толстовки, футболки... Только вот несколько лонгсливов и один чудный мятный бомбер запомнились Тэхёну тем, что в них Чонгук выглядел очень красиво. И это альфа отметил для себя, даже несмотря на то, что в том бомбере Чонгук вломил ему знатных люлей за две орфографические ошибки на общем слайде. Тэхён не остался в долгу, назвал его в сердцах мятной жабой и сбежал, пока Чонгук переваривал это оскорбление.

Так что образ Чонгука тогда в клубе — и рубашка шёлковая, и платок на шее, и тонкая серебряная цепочка на джинсах с дырками — не мог не вызвать у альфы мысли о том, что настроен омега весьма игриво. Да и как не полапать-то было, если джинсы были в облипку, аппетитные половинки прямо под руками, а у Тэхёна к тому моменту секса не было уже месяца три? И нет бы пошутить или просто оттолкнуть — сразу с кулаками! Это Чон-то Чонгук, образец вежливости, мистер безупречный ботаник. Тоже ещё вот... Ну, и пошёл нахер.

Впрочем, переживал Тэхён недолго. Быстро появился у него омега, потом второй, третий, пятый... Потом был Джуён — и головняк, с ним связанный. Так что дальше он думал лишь о том, как бы сделать так, чтобы Чонгук меньше имел ему мозг, и ни разу, наверно, не подумал о том, как было бы круто поиметь самого Чонгука.

Омега же за эти два с лишним года словно расцвёл: стал как-то ярче и увереннее, запах его распустился во всей красе — терпкая слива в варенье, духовитая, с мягким привкусом лимонной цедры. Он многим нравился, и не раз слышал Тэхён отвратительно похотливые разговоры, обычные среди альф, о том, как было бы здорово зажать зануду Чона в уголке да попробовать, так ли же он сладок на вкус, как его запах. Однако никто не решался: уж очень жёсткая была репутация у Чонгука как у авторитетного омеги, который и словом может разъебать, да и по морде смажет так, что мало не покажется. Так что если и пробовал кто подкатить к нему, в лучшем случае, говорят, оставался просто ни с чем. И всё же очень многим он нравился и почти все его уважали.

Но Ким Тэхён, когда слышал его сладковато-терпкий запах, только поджимал губы и закатывал глаза: опять идёт его мучитель, сейчас опять будет наезжать, потому что угодить ему, как говорится, с годами, становилось всё тяжелее. Особенно в последнее время, так как Тэхён стал иногда откровенно подзабивать на второстепенные предметы ради работы и курсовика, а Чонгук, который с третьего курса стал старостой группы, вдруг взялся следить за ними с особым пристрастием и привлекал ко всему на свете. И, конечно, это грозило новыми и многообещающе разнообразными поводами для их столкновений. Что и происходило всё время с начала учебного года с переменной интенсивностью.

И вот — пожалуйста. Этот доставала решил и здесь, в щиктане дядюшки Паку, достать несчастного Ким Тэхёна, которому и так было дохера как херово!

Тэхён открыл глаза и осторожно выглянул из-за металлической стойки. Потом его глаза медленно, но верно стали вылезать из орбит, а челюсть с оглушающим стуком приземлилась на стол. Чон Чонгук... Чон Чонгук в белых милых джинсиках в облипочку и чудеснейшем пушистом розовом свитере, с кокетливо зачёсанными назад волосами волной и выпущенной на лоб прядкой. На лице, правда, по-прежнему минимум косметики, но глаза явно подведены. И это делает взгляд огромных чудных глаз до ужаса милым.

Тэхён быстро сглотнул и невольно принюхался к супу у себя в тарелке Что за... Что за? Это же фигня какая-то, больше на бред похожая... Он снова осторожно выглянул из-за стойки — нет, всё то же: три человека за столиком и один из них — суровый зануда Чонгук в образе очаровательно нежного милахи-малыша, которого хочется... которого... Да твоего папу!

Мгновенно образовавшуюся зачем-то слюну Тэхён злобно сглотнул и отчаянно заморгал, пытаясь осознать, что это вовсе не сон сомнительной тематики. Нет, не сон. Чонгук чуть оттянул ворот своего пушистого свитера, быстро поправил волосы и вдруг улыбнулся, чуть жмурясь и сразу становясь похожим на невозможно миленького кролика с чуть выдающимися передними зубками и наморщенным носиком. А потом засмеялся — звонким, колокольчиками рассыпавшимся по щиктану смехом. И пожилая пара, которая была с ним, альфа и омега, охотно и счастливо заулыбались ему в ответ.

Эти двое всё это время с любопытством осматривали заведение дядюшки Паку, забитое разным людом и наполненное самыми разными запахами, среди которых доминировал самый вкусный — аромат отлично приготовленной говядины. И у обоих на добродушных и чем-то похожих лицах было написано блаженное довольство.

Продолжая улыбаться той самой улыбкой, которая заставляла Тэхёна забывать дышать, Чонгук склонился к пожилому омеге, который тут же снова обратил на него взор добрых глаз и взял юношу за руку, начиная говорить что-то вполголоса. Судя по всему, что-то о месте, куда они пришли пообедать и где им очень нравилось. Альфа между тем стал что о чём-то благожелательно спрашивать у дядюшки Паку, которой как раз вышел из-за своей стойки с подносом в руках. Сегодня ему помогали Сону и Сохён, так что помощь Тэхёна не была нужна, но всё же парни не всегда справлялись, так что иногда Паку и сам выносил что-то гостям, отрываясь от готовки. Он мягко улыбался альфе, с которым пришёл Чонгук, охотно кивал, а потом кивнул Сону — и тот тут же подошёл к столику, чтобы принять заказ.

Тэхён и сам не понял, как у него в руках оказался телефон. Он лишь на миг затормозил из-за ощущения, что это как-то неправильно — фоткать исподтишка, но... Но страстное желание запечатлеть Чонгука в этом невероятном образе, который жуть как не сочетался со всем, что знал об омеге Тэхён, и столь же поразительно ему шёл, победило. И он сначала снял Чонгука серией, запечатлев и лёгкую улыбку, и мягкий жест, которым Чонгук поправил волосы, а потом не выдержал и нажал на видео. И очень вовремя: Чонгук снова рассмеялся в ответ на какое-то замечание старшего альфы. Засмеялся и сам альфа, а старший омега мягким движением поправил на лбу Чонгука волосы и вдруг притянул юношу к себе и прижался губами к его лбу, обнимая. И Чонгук покорно замер в его объятиях, а через мгновение ласково обнял его и прижал к себе. Это было так мило, так семейно, так естественно, что Тэхён понял: видимо, это были дед и дедушка Чонгука. Ну, по крайней мере, точно какие-то старшие и любимые родственники.

И судя по тому, с каким восхищением и в то же время удивлением иногда смотрели они на юного омегу, жили эти трое не вместе, наверно, давно не виделись. По крайней мере, так показалось Тэхёну, который даже забыл, что снимает видео — засмотрелся. И невольная насмешка, которая было родилась у него при виде такого Чон Чонгука быстро сменилась невольным грустным умилением. И как ни хотелось ему вернуть зловредное желание насолить омеге в отместку за два с лишним года нервомотания, он уже понимал, что не сможет никак использовать против Чонгука эту встречу. И видео бы надо было удалить — зачем оно ему. Но палец, застыл над кнопкой — и Тэхён почему-то отложил это на потом.

Между тем троим за столиком принесли заказ, и Тэхён снова не мог оторвать взгляда от того, как ухаживал Чонгук за старшими, как наливал им напитки, подкладывал из кастрюльки кусочки говядины помягче в тарелки. Иногда в разговоре Чонгук вдруг брал руку омеги и прижимал к своей щеке, а тот почему-то грустно улыбался и другой рукой поглаживал парня ласково по второй щеке, заглядывая в глаза и чуть замирая. У Тэхёна почему-то дух захватывало от этих взглядов, и он невольно отводил глаза. А потом взял и сделал ещё несколько фото — настолько это была прекрасная картина! Сделал — и сам смутился и удивился тому странному чувству, которое окатило волной сладкого тепла ему грудь, забившись где-то в глубине её — может, в сердце — удивился и спрятался за стойку, когда рассеянный и словно ищущий взгляд Чонгука вдруг заскользил по его стороне помещения. Почему-то Тэхёну не хотелось отвлекать на себя внимание столь бесившего его обычно омеги, не хотелось становиться причиной его смущения или...

— Мальчик мой, Тэхён-и, слышишь? Что застыл? Мы зашиваемся, Тэ, я говорю! — Бодрый, несмотря на возраст, голос дядюшки Паку вырвал его из рассеянно-блаженного состояния. — Помоги-ка нам. Вон тот столик с милым розовым омежкой и другой, рядом, с тремя почтенными альфами — возьми-ка их.

Голос у дядюшки Паку был поставленным, хотя и хрипловатым. И трое почтенных альф его, может, и не услышали или не отнесли к себе. А вот милый розовый омежка дёрнулся на имени "Тэхён-и" и повёл глазами за взглядом улыбающегося дядюшки Паку. Тэхён, дёрнулся почти так же, невольно привстал на зов старика, и их с Чонгуком глаза встретились. Омега заморгал, прикусил губу и тут же отвернулся. Однако опожаренная румянцем щека и столь же тёплого оттенка ухо сказали Тэхёну достаточно о его состоянии. Не зря он не хотел, чтобы Чонгук его видел. Ой, не зря. Но что же... Не отказывать же добрейшему дядюшке Паку?

Он вымыл руки, быстро надел фирменный фартук, который хранился здесь именно для него, забрал на поднос заказ и подошёл к столику Чонгука. Улыбнувшись старшему омеге, который смотрел на него с откровенным любопытством и даже восхищением, он ловко собрал использованную посуду, расставил новые тарелки с панчанами, обратив внимание, что заказали гости неострое кимчи и ни одного блюда из "острого" меню, которым славился в том числе щиктан Паку. Однако перед старшим альфой стояли два острых гарнира, так что Тэхён учтиво склонился к нему и негромко спросил:

— Принести вам ещё воды, господин?

— Да, конечно,— кивнул тот и вдруг, остро взглянув Киму в глаза, спросил: — А мне кажется или вы, милый, знакомы с нашим внуком?

Тэхён немного растерялся, улыбка его подтаяла, и он невольно перевёл взгляд на Чонгука, который уже смотрел на него — да так, будто Тэхён принёс им за стол кувшин со змеёй, а не вкуснейшее кимчи дядюшки Паку! И Ким снова ощутил благодатную злобу в груди, выпрямился и произнёс, глядя прямо в лицо опустившему под его взглядом глаза Чонгуку:

— Да, мы неплохо знакомы с Чон Чонгуком. Мы однокурсники и... — Он сделал паузу, дождался, чтобы вредный омега поднял на него взгляд, в котором были и страх, и злость, и какое-то странное отчаяние, и только тогда закончил, глядя прямо ему в лицо: — ...и хорошие приятели, да Чонгук-и?

— Да, Тэхён-и, — чуть помедлив, откликнулся елейным голосом Чонгук. — Мой дорогой друг Ким Тэхён.

— Так представь нас своему другу! — с воодушевлением воскликнул дедушка, очевидно, не восприняв ни ядовитый тон одного, ни язвительность другого молодого человека и приняв их слова за чистую монету.

— О, ну, что вы! — поспешно отступил Тэхён, понимая, что это перебор, и ловя панику, взметнувшуюся в глазах Чонгука. — Не хочу мешать вам отдыхать. Наслаждайтесь едой и напитками, приятного вам аппетита.

Он поймал мельком кинутый на него взгляд Чонгука — благодарный взгляд, и уже было гордо развернулся, чтобы уйти, но — увы — дедушка омеги был крепким орешком, так что он ухватил руку Тэхёна и мягко её погладил, а потом заглянул ему в лицо искательно и сказал чуть хрипловато:

— Я понимаю, что вы работаете, Тэхён... Вас же Тэхён зовут? — Ким заторможенно кивнул, и старик с улыбкой продолжил: — Но я прошу вас: как только освободитесь, присоединяйтесь к нам! Давайте поедим вместе, а вы нам расскажете о нашем Чонгук-и! Мы так редко видимся с ним, и нам бы хотелось побольше узнать о нашем милом омежке, а вы...

— Дедуля! — выдавил Чонгук, яростно краснея. — Прошу! Он очевидно занят, с чего бы...

— Нет, нет, — вдруг подошёл сзади дядюшка Паку и приобнял совершенно потерянного Тэхёна за плечи. — Мальчик сейчас поможет нам немного разгрузиться с заказами, и, если вы подождёте минут двадцать, он будет полностью свободен для вас. Да ведь, Тэтэ?

У Тэтэ из головы все приличные слова вылетели, так что он лишь промычал что-то сильно невнятное. Да, он был свободен, но проводить время в компании родственников Чон Чонгука и его самого — это было последнее, чего бы он хотел. И судя по смятённому взгляду чёрных оленьих глаз, сам Чонгук тоже в ближайшие пару сотен лет не собирался знакомить Тэхёна с родными. Наоборот. Ну, то есть если бы можно было как-то наоборот — то Чонгук явно хотел бы вот это самое.

Однако старшему поколению было откровенно наплевать на злые переглядки Тэхёна и Чонгука, и они радостно заворковали, благожелательно улыбаясь друг другу. Всё было конч... то есть решено.

Дедушка и дед Чон Чонгука были просто офигенными людьми. Они окружили Тэхёна теплом, лаской, они искренне, но ненавязчиво интересовались тем, что он из себя представляет, как учится и нравится ли ему учиться, а если не очень — то что нравится. И не прошло и часа, как Тэхён уже, забыв о своём недовольстве и уверенном решении отсидеть немного и смыться, с увлечением общался с Им Джиюном и Им Кихёном. И делал это едва ли не свободнее, чем с зажатым, слегка раздражённым и каким-то встревоженным Чонгуком.

Тот, кстати, то ли был обижен немного, то ли уязвлён этой свободой общения Тэхёна с его дедами. Но иногда он вдруг начинал так мило улыбаться, так искренне смеяться вместе со всеми, словно забывался, — и Тэхён прощал ему и недовольное лицо, и язвительные замечания, и попытки подколоть его в остальное время. А потом омега снова хмурился и под столом яростно пинал Тэхёна в ляжку, когда тот пытался рассказать что-то о нём и это "что-то" не вписывалось в рамки "наш милый невинный омежка Гуки, сладкая сливочка наша".

Кстати, дедушка Кихён несколько раз, видимо, забывшись, так и называл Чонгука — сливочка. И в его устах это звучало так нежно и ласково, что Тэхён не мог не улыбаться каждый раз, слыша это. А вот Чонгук явно страшно смущался, и даже злился, прикусывая досадливо свою пухлую губу, когда ловил эту блаженную улыбку Кима. Однако дедушку он ни разу не одёрнул, ни разу ему не возразил. И когда, рассказывая о том, каким милым, но серьёзным малышом был Чонгук в садике, Кихён притянул внука к себе и звонко чмокнул в щёку, тот и не подумал возразить. Наоборот, снова, как и тогда, когда наблюдал за ними Тэхён, Чонгук словно замер в объятиях дедушки и вдруг порывисто притянул его руку к губам, не стесняясь ни деда, который как-то странно блеснул глазами и отвернулся, ни застывшего в смущении Тэхёна, который тоже отвёл глаза.

И вроде всё за те несколько часов, что просидели они, наладилось, и всё реже ляжка Тэхёна получала сигналы о том, что не надо трепаться о лишнем, но потом Им Кихён вдруг сказал:

— Тэхён, дорогой, а давайте сделаем фотографию. Ну, знаешь, все вместе.

— Хорошо, — с готовностью улыбнулся Тэхён и, быстро достав телефон, навёл его на остальных. Но замер, увидев, каким отчаянно злым стало вдруг лицо Чонгука.

Тэхён растерянно заморгал и вопросительно приподнял бровь.

— Нет, нет, — запротестовал Кихён. — Ты не понял. Давайте все вместе. Это называется... — Он вдруг задумался.

— Селфи, — подсказал ему его муж. — Ты хочешь селфи, Хёни?

— Да! — просиял омега. — Ну же, Гуки, не дуйся, иди ко мне. — И он, не церемонясь, притянул к себе внука, который сжал губы в тонкую полосу, но не смел отчего-то возразить. И лишь смотрел на Тэхёна снова так, словно тот стребовал это фото у него пытками.

Тэхён рассердился: да что происходит с этим омегой? Всё было хорошо вот только что! Улыбался он своей кроличьей улыбкой, даже ухватил Тэхёна за рукав, когда смеялся, а сейчас — снова здорово! Впрочем... До Тэхёна дошло.

— А знаете, наверно, давайте на телефон Чонгука? — спросил он.

— Мой сел, — выговорил почти сквозь зубы Чон и принуждённо улыбнулся.

— А на наших нет камер, у нас простые, — почему-то радостно сказал Кихён. — Но ведь это не страшно? Ты же передашь эту... селфи нашему Гуки?

— Конечно! — широко улыбнулся Тэхён. — Уж я передам, не волнуйтесь.

И он мог бы поклясться, что услышал, как скрипнули зубы Чонгука у него за плечом. А пальцы омеги вдруг впились ему в бок — вроде как притягивая, но явно оставляя синяки. "Ах, ты ж сука! — подумал Тэхён, продолжая улыбаться и мостясь ближе к остальным, чтобы влезть в кадр. — Ну, я ж тебе! Подожди, попляшешь ты у меня..."

— Удали фотку! — потребовал Чонгук.

Тэхён медленно выпрямился, вытираясь ладонями. А потом опять набрал прохладной влаги и лениво плеснул себе на лицо, не торопясь отвечать омеге, который прожигал его взглядом. Чонгук стоял, опираясь на раковину бедром и скрестив руки на груди. Вся поза, весь вид его говорили о том, что от того милого мальчика-зайчика, каким он был буквально пять минут назад за столом с дедами своими, в этом омеге ничего не осталось. Это был именно тот Чон Чонгук — прямой, сильный, уверенный в себе, немного злой, слегка раздражённый и крайне негативно к нему настроенный — которого Тэхён знал.

Правда, в голосе омеги звучал какой-то странный надлом, был этот голос слишком звонким и подрагивал, чего раньше Тэхёну как-то не доводилось слышать. Может, это сыграло свою роль, а может, то, что на Чонгуке по-прежнему были чудные светлые джинсы, сквозь дыры в которых виднелись трогательно смуглые коленки, и пушистый розовый свитер по-прежнему окутывал его облаком, делая очень притягательным. Так что Тэхёна повело.

— Хм, и что мне за это будет? — спросил он, нахально щуря на Чонгука глаза в зеркало. И с удовольствием увидел, как растерянно приоткрылись пухлые губы.

— Тебе зачем она? — сердито спросил Чонгук. — Просто удали — и всё!

— Фото, где ты — такой? Такой, что любой захочет тебя... хм... — приподнял бровь Тэхён, продолжая гипнотизировать омегу взглядом через зеркало. — Да очень многие всё отдадут, чтобы на тебя такого посмотреть, сладкий.

— Там не только я! — процедил сквозь зубы Чонгук, убегая взглядом от насмешливого взгляда Тэхёна. — Кому это может быть интересно?

— О, детка, кто сказал, что это единственное твоё сегодняшнее фото у меня в телефоне? — насмешливо ответил тот.

Его вело всё сильнее, в том числе от сладковатой острой сливовой горечи, которая всё сильнее пропитывала воздух вокруг них. А распахнутые от страха огромные тёмные глаза были бесценным подарком Тэхёну в этот тяжёлый день.

— Ты... Ты не посмел... — с мучительной мольбой выговорил Чонгук, стискивая кулаки.

Тэхён ухмыльнулся, быстро пролистнул галерею и нашёл фото, где Чонгук светло и радостно улыбался своей невозможной кроличьей улыбкой. И на фото был он один, так как это был крупный план. Ким повернул телефон к омеге и увидел, как в глазах парня появляется отчаяние.

— Сука ты, Ким Тэхён, — выдохнул он. — Какой же ты...

— Осторожнее, куколка, — хмурясь, ответил Тэхён, у которого в груди разгоралось раздражение, вот только он не совсем понимал, а точно ли против Чонгука. — Может, будешь повежливей, раз уж так не хочешь, чтобы кто-то увидел тебя в этом образе Барби-боя?

Чонгук закрыл глаза, ноздри его раздувались, щёки алели от бессильного гнева — он был так хорош, так невыносимо соблазнителен, что в штанах у Тэхёна стало крепнуть с неумолимой силой.

— Чего ты хочешь, — выговорил омега столь желанные для Тэхёна слова, — чтобы этого никто не увидел?

— Слушай... — Тэхёну вдруг стало совестно. — Я не понимаю, чего ты так нервничаешь? Ты же такой краси...

— Чего ты хочешь?! — резко выкрикнул Чонгук, и его взор заблестел бешенством. — Что тебе от меня надо, сучий альфа?!

— Поцелуй, — чуть помедлив, холодно кинул Тэхён. — Настоящий. С языком. Хочу тебя...

Чонгук вдруг шагнул вперёд, схватил его за грудки, притянул к себе и впился губами в его рот. Тэхён нападения не ожидал, но не растерялся, обхватил омегу за талию и прижал к себе крепче.

Чонгук целовал отчаянно, грубовато, быстро облизав Тэхёну губы, он требовательно сунулся языком в его приоткрытый рот и получил возможность вылизать его Тэхёну и пососать его язык. Тэхёна обычно долгие поцелуи раздражали: ему быстро хотелось перейти к основному блюду. Но сейчас, когда этот невероятный сливовый парень так прижимался к нему, он внезапно реально словил кайф: это было жарко, это было ароматно и сладко — язык Чонгука в его рту, а сам омега в Тэхёновых объятиях.

Однако когда Ким, дав Чонгуку то, на чём тот настаивал, попробовал сам толкнуться в его рот, омега с чмокающим звуком резко оторвался от него. Они несколько долгих секунд смотрели друг другу в глаза, дыша тяжело и возбуждённо, — и Тэхён успел отметить для себя удивление в помутившемся взгляде Чонгука, а ещё, возможно, ускользающее довольство: Чон Чонгуку явно понравилось целоваться с ним! Но несмотря на это, он быстро отступил, отталкиваясь от груди Тэхёна, отталкивая его от себя.

— В расчёте! — хрипло кинул он альфе. — Удаляй!

— С хе-ра-ли? — насмешливо и по слогам спросил Тэхён, у которого идея окрепла ещё до того, как Чонгук бросил поцелуй. — Задание надо читать до конца, крольчонок. — Он насмешливо поиграл бровями. — Это я хочу тебя поцеловать. Причём у стены или на постели, чтобы прижать можно было и погладить поосновательнее. Давно хочу. В штаны лезть, так и быть, не буду, но задницу пощупать дашь. И шею опробовать. Ясно тебе?

Глаза Чонгука засветились такой яростью, такой ненавистью, что Тэхён вдруг понял, что переборщил. Однако отступать было некуда: слова уже сорвались с его губ и брать их назад было бы уж слишком жалко и нелепо. Так что ему оставалось только смотреть, как раздуваются ноздри Чонгука, как белеет под зубами прикушенная губа, пока глаза омеги скользили по его лицу, шее и груди, словно выискивая место, куда будет сподручнее вонзить нож. И в том, что Чонгук бы сделал это, если бы нож у него был, Тэхён почему-то не сомневался.

— Я всегда знал, что ты придурок, Ким Тэхён, — тихо сказал Чонгук. — Но что ты такой мудила...

— В понедельник придёшь в Мятную беседку после третьей пары, буду ждать десять минут, — грубо оборвал его Тэхён, чувствуя, что ещё минута такого взгляда омеги — и он сдастся и удалит фото тут же, не выходя из этого грёбаного туалета. — Не придёшь — пеняй на себя и без обид тогда. Кстати, — он ухмыльнулся, — это туалет для альф. Рисковый ты омежка, Чон Чонгук.

— Сука, — прошипел парень и, резко развернувшись, вышел.

— Сука... Точно что сука... — прошептал Тэхён, которого словно накрыло слабостью, и он тяжело опёрся на края раковины.

Поднял глаза — и увидел в зеркале глупого альфу, который, возможно, только что погубил всё, что у него могло случиться с милым и таким притягательным омегой.

Милым омегой... Внезапно перед ним встало лицо Джуёна. За всё время в кругу семейства Чон Тэхён ни разу о нём даже не подумал. А вот теперь...

"Всё равно... Всё равно все они бляди и верить им нельзя, — в бессилии опустил он голову. Эта мысль почему-то горько утешала, как херовая сигарета, которая лучше никакой. — Все... Тот тоже был поначалу таким уж милым, таким сладким и нежным... Так и этот. Играет непонятно кого, строит из себя тоже. Губы его снова сливочные попробую, языком рот выебу, полапаю пожёстче, чтобы прочувствовал цену своего ебанутого поведения — и отпущу с миром. Нахуй он мне такой проблемный нужен. Не. Ну. Жен".

Чонгук в беседку не пришёл.

Тэхён, вопреки угрозе, прождал все полчаса перерыва, а потом, поняв, что ждёт напрасно, решил свалить домой, прогуляв пару мировой истории. Прогуливать, может, и не стоило, но ему заплохело, да и настроения не было никакого. Ни учиться, ни трепаться с Юнги, который на скучных парах всегда становился не по-хорошему общительным, ни жить.

За воскресенье, которое Тэхён провёл на диване, не в силах заставить себя шевелиться, он много чего передумал. И пришёл к неутешительному выводу, что Чон Чонгук прав: он мудак. Получил настоящее тепло от семьи омеги — и стал его шантажировать фотками. Хотел ведь сказать Чонгуку, что ему идёт, очень идёт то, что на нём было надето, весь этот образ красит его, хотя Тэхёну нравится он любым, по крайней мере внешне, — и пригрозил облизать и облапать, как животное, которое не способно удержаться при виде куска мяса. Так и смотрел, наверно, на Чонгука, пока угрожал... И то презрение, которым облил его омега, вдруг показалось недостаточным.

"Ладно, ладно! — сдался Тэхён, ворочаясь на диване в своей съёмной квартире, не в силах удобно устроиться. — Просто извинюсь, удалю при нём — и всё вернётся на круги своя. Порычит и подуется, не буду обращать внимания. Первый сдам грёбаные графики по экономики. Забудет. Нахер ему сдалось обижаться на меня. Разве я того стою?"

Последняя мысль показалась трусливой и какой-то подловатой, но сил разбираться с ней у Тэхёна не было. Он так и заснул на диване, а утром проснулся с болью в спине и заложенным носом, так как закрыть балконную дверь он поленился, так что простыл. И вообще чувствовал себя хреново, однако в универ пошёл. Именно ради встречи в Мятной беседке.

Он чуть не опоздал, так как попал в пробку, ведь выехал позже, чем обычно. Так что переговорить с Чонгуком до пар не успел, увидел его мельком, и показался ему омега бледным и тусклым, словно погашенным изнутри. Он сжал зубы и решил извиниться окончательно и душевно. После первой пары его задержал куратор, который хотел обсудить участие Тэхёна в волонтёрской программе. После второй к Чонгуку было не подойти: вокруг него столпились омеги, желавшие обсудить со старостой универский Зимний бал. Тэхён не увидел, когда Чонгук вышел с третьей пары, но когда она закончилась и Ким стал озираться, желая перехватить омегу ещё до беседки, то вдруг понял, что Чонгука в аудитории нет.

— Ты старосту не видел? — спросил он у Юнги, грубо прерывая его излияния по поводу ссоры с Чимином, который почему-то там обнаглел и отчего-то там не давал.

— Нет, — насупился Юнги. — Ты меня не слушаешь, да?

— Прости, бро, — ответил Тэхён, торопливо кидая свои принадлежности в сумку. — Мне надо... срочно.

Но спешил он напрасно. Чонгук его проигнорировал. После получаса томительного ожидания он вынул телефон и выбрал диалог в какао с абонентом "сучий староста". Его взгляд задержался на "имени", и он досадливо поморщился. А потом быстро переименовал в "Чон Чонгук". И даже начал печатать вопрос "Где ты?", но...

"А смысл? — мелькнуло в мутной голове. — Не пришёл — значит похер ему... На фотки эти, на мои потуги шантажа... Х-ха... Отлично, Чон Чонгук. На самом деле глупо было рассчитывать на что-то такое. Успокоился, всё взвесил, всё оценил правильно — и вот. Или — чем не вариант? — настолько ему было противно со мной целоваться, что даже перспектива того, что кто-то увидит его таким ебательным, не дала мотивации это повторить. Я ещё и руки распустить обещал, так что... Всё правильно, омега. Молодец..."

Тэхён открыл галерею и выбрал все фото и видео с субботы, чтобы удалить. Но снова его что-то остановило. Он никак не мог оторвать взгляда от смеющегося лица Чонгука. Его улыбка... А ведь если всмотреться, в глазах омеги, в чуть приподнятых бровях — в этом увиделась вдруг Тэхёну какая-то затаённая и очень глубокая, болезненная печаль. Может, конечно, это была вина смущённого начинающейся болезнью сознания, но удалять Тэхён их не стал. Спрятал в отдельную закрытую папку и убрал телефон в карман. Поднял рюкзак и поплёлся к воротам. На сегодня с него было достаточно.

Юнги ворчал, но ухаживал за ним старательно и усердно. Всё-таки они дружили со старшей школы, так что он знал, что Тэхён болеет редко, зато метко. Вот и сейчас обычная вроде как простуда чуть не вылилась в серьёзное воспаление. Так что когда врач, вызванный на дом из-за того, что у Тэхёна поднялась температура, спросил, есть ли у него, кому делать уколы, Юнги, который как раз пришёл к нему с двумя пакетами еды, уверенно сказал:

— Есть, назначайте.

Тэхён помотал головой и сказал:

— Ни за что! Я тебе не доверяю!

— А я не про себя, — криво улыбаясь, ответил Юнги. — Чими на медкурсах, ему практика нужна. — И, видев изумление и ужас в глазах Тэхёна, добавил, качая головой и самодовольно щуря свои кошачьи глаза: — Не ссы, он у меня в этой богадельне лучший. А даже если задница у тебя и поболит, зато желудок будет целее без антибиотиков.

— А ты не боишься, что я очарую твоего омегу своей задницей и уведу его у тебя, такого самоуверенного? — ядовито спросил Тэхён, когда врач уже ушёл. А потом чихнул и звучно высморкался.

— Куда тебе, альфач сопливый, с твоей-то тощей задницей на что-то претендовать? — насмешливо ответил Юнги и, тут же набрав своего омегу, радостно прокричал в трубку: — Чими, только не бросай! Я не просто так и не извиняться! Я тебе подопытного кролика нашёл для уколов! Ты же жаловался, помнишь? Кто-кто, Тэхён! Его угораздило заболеть, прикинь, как удачно получилось! Котёночек, ну, не сердись, ладно? Я же вот видишь — проявляю внимание...

Хорошим Юнги был другом. Душевным. Прямо повезло с ним Тэхёну.

Болел Тэхён две недели. Много передумал за это время, и часто-часто мысли его упорно возвращались к одному упрямому омеге с оленьими глазами. Но он гнал их, твердя самому себе, что если и была у него какая-то возможность попробовать что-то с Чонгуком, то он точно всё себе перехерачил собственной тупостью. Поэтому лучше и не дёргаться, чтобы больше не делать больно этому омеге — такому беспокойному, такому беспокоящему. Сны беспокоящему, сердце и душу — своей улыбкой, своими взглядами и смехом — тем, что альфа слышал в щиктане дядюшки Паку. Вспоминать было больно, и Тэхён старательно себя отвлекал от них.

Это было трудно. Игры как-то не заходили, читать не хотелось категорически, общение с папой, который остался в Тэгу и звонил стабильно раз в три дня, как обычно, было довольно напряжённым, так как Тэхён, естественно скрывал от него, что заболел. В общем, настроение было отвратное.

Однако по мере выздоровления вдруг стало накатывать желание учиться. Он впервые, наверно, за всё время обучения зашёл в учебный чат своей группы и многое узнал о том, как вообще продвигаются дела у его однокурсников. Увидел, что пропустил кое-что важное и отметил для себя консультации у преподавателей, чьи коллоквиумы надо было отработать в обязательном порядке. Староста Чон Чонгук (на аве охеренно суровый взгляд...) очень вовремя вывесил эту информацию для тех, кто по каким-то причинам не смог посетить эти занятия. Кроме того, по ссылкам, которые передали через Чонгука преподы, Тэхён нашёл много нужного материала по темам, которые будут в билетах на экзаменах зимней сессии. И там были не только темы, на которых он не был, но и вообще — по предметам для подготовки к коллоквиумам. Это было очень здорово, и Тэхён было даже собрался спасибо Чону написать, но почему-то передумал.

Чуть позже Тэхён отметился как участвующий в двух новых проектах: по деловому английскому и мировой экономике. В принципе мог бы и не отмечаться: его и так записали в его родную до боли группу. Списки этих групп тоже вывесил Чонгук. Вообще именно он в основном и вёл чат, безжалостно удаляя из него всё нытьё по поводу и без и призывая строго размещать здесь только нужное, а весь срач, обычный для таких чатов, отправлять в левый, для избранных, куда сам он явно не ходил.

От нечего делать Тэхён стал листать чат вверх, чтобы посмотреть, что там делал Чонгук раньше, и не мог не отметить, что особенно активизировался староста в последнее время, но и до этого кидал много полезной инфы, так что Тэхён даже пожалел, что пренебрегал этим чатом раньше. Сам он не написал туда ни разу, но исправно смотрел все обновления. И даже когда Чонгук вдруг ни с того ни с сего кинул плейлист с названием "Для бодрого настроения и душевного здоровья, группа 3-ДЭ", Тэхён послушал все композиции до единой и сделал вывод, что кое в чём у них с Чоном всё же вкусы совпадают. А то тёплое чувство, что согрело его на несколько минут, после понимая этого, он решил не обдумывать. Нет, нет. Незачем.

Выздоровев и вернувшись в универ, Тэхён со рвением принялся за учёбу. К Чонгуку он не подходил, не пытался с ним заговорить, не то чтобы избегал — просто старался вести себя тише и незаметнее рядом с ним. Но не мог удержаться от дурацкой растерянной улыбки, когда внезапно встречал его прямой взгляд или замечал несмелый приветственный кивок, который иногда дарил ему омега, хотя до этого, конечно, не было ничего подобного принято между ними.

Впрочем, в основном Чонгук тоже ходил мимо Тэхёна, словно стараясь особо не отсвечивать в его жизни. Когда работали над групповыми заданиями, Чон и Ким вели себя несколько отстранённо, но в целом доброжелательно. Словно и не было той встречи в щиктане, того чудного вечера вместе и того жуткого разговора в уборной.

И всё же... Тэхёну иногда казалось, что он чувствует на себе взгляд омеги, словно чем-то щемяще-тёплым веяло ему по спине и по затылку — и именно тогда, когда Чонгук сидел позади него. Но оборачиваться он не смел: не хотел внезапно столкнуться с этим взглядом — а вдруг ему не казалось и Чонгук всё же смотрел на него?.. Хотя, конечно, скорее всего он надумал себе это. С чего бы вдруг старосте пялиться на него, если они вроде как старательно играли в полный нейтралитет и даже игнор в какой-то мере?

И только иногда какие-то странности смущали тщательно выстраиваемый покой Тэхёна. То оброненное Юнги:

— Ты словно чумной какой-то, Тэ. Влюбился что ли?

Тэхён категорически не понимал его: в смысле чумной? Он учится, как проклятый, некоторые преподаватели стали к нему благосклоннее, так как он отвечать на семинарах стал чаще, чем некоторые отличники. Так что — почему это "чумной"? Тэхён тогда раздражённо пожал плечами и отмахнулся.

А потом бета Ким Миндже, четвёртый в их группе, вдруг заявил, что в паре с Чонгуком он больше не хочет работать, что будет готовить практическую часть с Юнги, вынуждая таким образом теорией заняться Тэхёна и Чонгука. Сердце Тэхёна дрогнуло, но он лишь пожал плечами, а Чонгук, не глядя на него, тихо сказал, что ему всё равно, с кем работать. Свою часть текста Тэхён написал этим же вечером, полночи его дорабатывал и снабжал ссылками. В четыре утра отправил Чонгуку на почту, таким образом полностью освобождая омегу от необходимости напоминать ему о чём-то или ждать его часть для написания своей. Наградой ему было короткое "Спасибо" в личном чате в какао — первое в этом самом чате сообщение за два с половиной года.

Впрочем, Чонгук ещё несколько раз кинул на него благодарные взгляды, когда выяснилось, что Миндже и Юнги категорически несовместимы по темпу работы, и они стали ругаться почти каждый день так, что Чонгук с Тэхёном вынуждены были по очереди их мирить.

— Я терплю Миндже с первого курса, — тихо сказал Чонгук как-то, когда эти двое вылетели из аудитории, снова поцапавшись и оставив обескураженных Кима и Чона одних. — И как-то же вот работал с ним. Почему Юнги не может?

— Юнги просто надо дать свободу, — негромко ответил Тэхён и, встав, стал собираться. — Миндже слишком жмёт, Юнги к этому не привык. В нашей паре именно он ждал, хотя тоже делал всё в самый последний момент. Но меня не мог переплюнуть. — Чонгук цокнул и внезапно робко улыбнулся, и Тэхён улыбнулся ему в ответ. — Не переживай, Гук, к концу срока у них всё будет готово, ты же знаешь. Они нас никогда не подводили.

Чонгук молча кивнул и проводил его глазами. А Тэхён поспешил в туалет и, приоткрыв окно, жадно стал вдыхать свежий воздух, чтобы избавиться от забившего его грудь запаха нежной испуганной терпко-сладкой сливы, из-за которой его начало накрывать туманом уже через пару минут после того, как за Юнги захлопнулась дверь и они остались с Чонгуком один на один.

Нет. Больше нет.

Просто каждый раз вот в такие моменты, когда они оказывались лицом к лицу с Чонгуком, Тэхён невольно вспоминал голос Чона — полный ненависти, живой, яростной:

— Я всегда знал, что ты придурок, Ким Тэхён, но что ты такой мудила...

И он отстранялся от Чонгука ещё старательнее, чтобы не напоминать о себе, так как был уверен: так же, как он сам не может забыть его слова, Чон Чонгук каждый раз, видя его, вспоминает, как он, Тэхён, после милого семейного вечера грубо потребовал от него ласк как оплату шантажа. Разве такое можно забыть? Или простить? Нет, нет, нет...

Кстати, и само это фото, которое он до сих пор не удалил, тоже было причиной мучительного стыда, который испытывал Тэхён, глядя на Чонгука. Он не удалил ни одно из тех фото. И видео тоже оставил себе, словно вор, укравший для того, чтобы хранить в своих тайных сокровищницах бесценный жемчуг. И что будет, если Чонгук вдруг спросит о них, Тэхён думать не хотел.

А потом Чимин вдруг как-то ни с того ни с сего заявил, поглядывая на него косо:

— А Чонгук на всю следующую неделю улетает в Штаты. У него там... кое-что случилось.

Тэхён, который до этого как раз был погружён в невесёлые размышления о Чоне, поднял голову от сумки, на которую прилёг, утомившись. Он сидели в библиотеке и сделали перерыв в подготовке к семинару. И он уже хотел было спросить у Чимина, что там такого случилось у Чонгука, но... с какой стати?.. Так что он просто кивнул и лёг обратно, прикрывая глаза.

Какая разница? Просто неделю он не будет видеть высветленные недавно волосы омеги через два стола от него на экономической теории. Просто неделю можно будет не спешить с домашними заготовками к семинару: раз не будет старосты, сдавать их будет некому. Просто... Просто... Просто неделю он не увидит почти чёрных больших глаз и скупой улыбки. Велика ли потеря? Ведь она была так не похожа на солнечную кроличью, которую Тэхён видел каждый вечер у себя на телефоне, когда снова пробирался в свою сокровищницу — закрытую папку галереи.

Так велика ли потеря? Велика. Ещё как велика!

На самом деле Тэхён не знал, какая из этих улыбок ему нравится больше. Просто — нравились они ему до чёрта. Он и сам улыбался, глядя на то, как смеётся Чонгук рядом со своими друзьями-омегами, как хмурит брови, когда пишет в библиотеке, всегда почему-то спеша и всегда почему-то сердясь. Улыбался, как ненормальный, и прятал от Чона эту улыбку, считая, что это неадекватно — так реагировать на того, кто испытывает к нему в лучшем случае доброжелательное равнодушие. И нет, не желал Тэхён на самом деле разбираться в том, почему то, что он неделю не увидит омегу Чон Чонгука, — старосту Чон Чонгука, совсем к нему никак не относящегося человека Чон Чонгука, — делает его таким несчастным. Он закрыл глаза поплотнее и отвернулся, чтобы кислую его рожу не увидел и не просёк Чимин. Юнги в плане чтения эмоций был туповат, а вот его омега был просто чёртовым психологом.

Но Чимин был занят пояснением своему альфе тонкостей понятия "эмпатия", так что на Тэхёна они не обращали никакого внимания. И правильно. Всё бред и блажь. И пора возвращаться к конспекту по монографии — занудной, огромной, нахер ему не нужной вроде как, но Чонгук говорил вчера, что нужно, чтобы кто-то по ней подготовился, так как остальные разобраны, так что... Чёртов Чон Чонгук.

"После этой пары в Мятной беседке"...

Тэхён, медленно моргая, всматривался в сообщение. Он вышел и снова зашёл в какао. Нет, всё правильно. Чат с абонентом "Чон Чонгук". С одним убогим "спасибо" до этого момента чат с Чон Чонгуком.

Тэхён поднял голову и нашёл взглядом омегу. Тот смотрел на него пристально, кончики его ушей светились розовым на фоне утром расцвеченного окна, около которого он сегодня сел. Поймав изумлённый взгляд Тэхёна, Чонгук сжал губы, нахмурился и чуть заметно кивнул, а потом быстро отвёл глаза.

Всю пару Тэхён маялся, не имея сил заставить себя писать или слушать. В душе колобродило что-то томное, растерянное и по-дурацки, отчаянно счастливое. Сжав зубы, он уговаривал себя успокоиться, приводил себе аргументы, которые просто кричали о том, что это всё ничего не значит, что Чонгуку, может, просто нужны какие-то пояснения по курсовику, который был у них на смежные темы. Что Чонгук, в конце концов, может, наконец-то созрел и собирается потребовать у него удалить фото...

На этот моменте Тэхён вздрогнул и невольно сжал в руках телефон, который, оказывается, вертел всё это время. Нет. Нет! Он не отдаст Чонгуку его фото. Он ни за что не станет их удалять. В конце концов, с того вечера в щиктане прошло почти два месяца, за всё это время Тэхён ни словом, ни делом не напомнил Чонгуку о себе, ничем не грозил ему! Так что с чего вдруг?.. Нет!

Он слишком привык доставать вечерами телефон и просто смотреть на кроличью улыбку, ласкать взглядом выглядывающую из-под пышного воротника свитера смуглую чистую шею, румяные скулы, ровные зубки... Иногда, когда сильно утомлялся в кафе дяди Чимина, он выходил на задний двор, выкуривал сигарету (позволял он себе это нечасто, только когда совсем уж было тяжко) и просто держал в руках телефон. И ему становилось легче от того, что там, внутри, в секретной папке, были фото Чонгука. Не того, реального, который косился на него подозрительно и проходил мимо, нахмурив брови, а другого, своего, близкого, который тогда, в щиктане дядюшки Паку, открылся ему совсем с другой стороны — любящим, щемяще-милым, звонким. А о том, что творил Тэхён, глядя на пару фото из этой серии во время своего недавнего гона, он и вспомнить без стыда не мог — как не мог и как-то иначе, потому что...

Потому что, кажется, он влюбился в Чон Чонгука. Кажется, тот был ему нужен — хотя бы так — в телефонном, так сказать, режиме.

И, задумавшись об этом, о том, как будет отстаивать те фото, что стали ему так нужны, он снова пропустил момент, когда пара закончилась и Чонгук каким-то магическим образом прошёл мимо него и снова исчез из аудитории. Поспешно крикнув Юнги, что не пойдёт в столовую, Тэхён быстро оделся и побежал к назначенному омегой месту встречи.

Высокую гибкую фигуру Чона он увидел издали, так как снега на ветвях деревьев, окружавших небольшую уютную беседку внутри студенческого парка, почти не было, хотя вокруг и лежали сугробы. Чонгук стоял спиной ко входу в небрежно накинутой на плечи куртке. И лишь когда Тэхён быстро, почти торопливо вошёл в беседку, он медленно обернулся. Взгляд его был таким тревожным, ищущим и странно влажным, что он просто пригвоздил Тэхёна к месту, так что тот просто замер около входа, опираясь рукой на балку и не сводя глаз с Гука.

Они какое-то время так и смотрели друг на друга, и Чон пару раз брал дыхание и приоткрывал губы, чтобы начать разговор, но почему-то не мог. А в глазах... В глазах его всё явственнее осознавал Тэхён глухую, безнадёжную печаль.

Впрочем, печальным Чонгук был всё время, с тех пор как он вернулся из своей поездки в Штаты. Тэхён видел это, чувствовал, хотя и старался не рассматривать, по-прежнему боясь побеспокоить своим неуместным любопытством Чонгука. А на самом деле он просто ужасно истосковался по нему за эту неделю. Настолько, что уже признался себе окончательно и бесповоротно, что да, по Чонгуку он скучает не просто так. И ему просто необходима ровная сильная и гибкая спина омеги перед глазами в аудиториях, ему нужен звук Чонова командирского, но такого приятного, мелодичного голоса, нужен его манящий запах, в котором, правда, в последнее время цедровая нота была слишком сильна... Да, да, всё это стало необходимым условием не только для хорошего самочувствия Тэхёна, но даже для его простого спокойствия. Он заслушал тот плейлист, что скидывал Чонгук в чат, как говорится, до дыр, а уж фото... Да и видео тоже...

Но как бы он ни был счастлив увидеть Чонгука снова через неделю, он так и не решился подойти к нему. И мысль о том, что это глупо, что это не по-альфьи как-то прогнал от себя далеко прочь. Не по-альфьи он вёл себя там, в туалете щиктана. А дать омеге, который не может отвечать тебе взаимностью, покой и мир, избавляя от себя и своих невозможных в их ситуации чувств, — это очень даже по-альфьи.

Но вот сейчас Чонгук смотрел на него ужасно несчастным взглядом, а потом вдруг на его глазах показались слёзы. Тэхён замер, заморгал, открыл рот, чтобы спросить, что случилось, но омега судорожно шмыгнул носом, быстро стёр скатившуюся слезу и спросил хрипло:

— Тэхён, то фото... Селфи, которое... Ты его удалил?

Всё рухнуло у Тэхёна внутри, и первое, что заметелилось у него на губах — "Да, удалил", но... Но Чонгук так смотрел...

И Тэхён, быстро отведя глаза, пробормотал:

— Н-нет, но знаешь, совсем необязательно, я же никому...

— Покажи! — Что-то надломленно-отчаянное было в голосе Чонгука, словно у него с плеч камень свалился. — Нет, нет, лучше скинь мне его! Пожалуйста!

Тэхён суетливо достал телефон и молча скинул Чонгуку селфи. Тот уже нетерпеливо вертел в руках свой телефон, и как только тренькнуло оповещение, дрожащими пальцами раскрыл — и впился в фото взглядом.

— Чонгук... — тихо начал Тэхён, глядя на застывшего омегу. — Гуки... — Он сделал несколько крадущихся шагов, осторожно подбираясь к парню, боясь его спугнуть — напряжённого, словно струна, с прикушенными добела губами рассматривающего фото на едва светящемся экране. — Скажи, что случилось? Что с тобой?

— Дедушка Кихён умер, — едва слышно ответил Чонгук.

Тэхён замер, сердце гулко и болезненно застучало, толкаясь в рёбра. Он мгновенно вспомнил солнечные глаза, окружённые лучиками морщинок, добрую улыбку бледных губ, огромную нежность во взгляде на юношу в розовом свитере...

— Гуки... мне так жаль... — пробормотал он.

— Он болел, понимаешь? — вдруг, чуть задыхаясь, торопливо заговорил Чонгук. — Рак у него был. Долго болел. Думали, что победил, ремиссия, а потом...Тогда, в щиктане, это он приезжал попрощаться, как оказалось. А мы не знали, почти до последнего не знали ничего точно! Было как-то странно только тогда, тянуло к нему, ныло внутри, но я и подумать не мог!.. Просто я люблю его очень! Люблю! Они с дед Джеюном меня растили до семи, в Штатах, а потом я к ним ездил часто... Я видел, как он победил эту проклятую херь, а оказывается, полгода назад... И снова, понимаешь? Он боролся до конца, но не смог... не смог... — Голос Чонгука сошёл на хриплый шёпот, рука с телефоном затряслась, а из глаз хлынули слёзы. И Тэхён не выдержал.

Он рванулся к Чонгуку, обнял сбоку, неловко, но прижал и невольно отпустил запах, чтобы успокоить, чтобы перестал омега в его руках так тяжело и болезненно дышать, чтобы продохнул ту горечь, которая заострилась в его сливе. Он быстро и осторожно вынул из слабых рук омеги телефон, сунул ему его в карман, развернул к себе — и полностью забрал в свои объятия.

Чонгук плакал. Стыдливо, сдерживая всхлипы, тиская ткань куртки на боках Тэхёна, он не рыдал, а именно плакал — горько, тоскливо подвывая — и не решаясь обнять в ответ. Он лишь опустил лицо на плечо альфы, уткнувшись ему в шею.

— Мне жаль, Гуки... — шептал растерянно Тэхён, не зная, что ещё сказать. — Гуки... Мне жаль...

Чонгук громко всхлипнул и выдохнул:

— Прости, я сейчас...

— Нет, нет, Гуки, нет... Просто постоим ещё... Постоим, Гуки... — И это имя, что срывалось почти бездумно с его губ, вдруг зацвело у него в душе, одаривая её щемяще-нежным, лёгким, светлым и печальным — тем, от чего он теперь точно не сможет просто так отказаться, тем, что он не может уже отпустить. Несмотря ни на что.

Он сжал парня в своих руках плотней, судорожно обдумывая, насколько ужасной была идея, которая мелькнула только что в его голове, но потом решился.

— Чонгук, послушай, у меня... У меня есть не только фото, — тихо сказал он. — В тот вечер... Понимаешь, ты был таким просто... И я...

Чонгук отпрянул от него, и Тэхён понимал, что ему сейчас, наверно, лучше не смотреть в глаза омеге. Но даже если это будет последним, что Чонгук позволит ему для него сделать, Тэхён не мог это скрыть. Так что он отпустил омегу и суетливо полез в карман, достал телефон, нашёл нужное и нажал воспроизведение.

…Им Кихён ласково улыбался им с экрана, касался волос Чонгука, оглаживал мягкими движениями щёки, его глаза были полны солнечным светом и невыразимой любовью. И Гук казался таким маленьким рядом с ним, таким доверчивым, таким открытым...

Из широко открытых глаз Чона текли слёзы, но он, кажется, не замечал этого. Словно величайшую драгоценность, он держал телефон Тэхёна и, когда видео закончилось, тут же снова нажал на заветный треугольник.

— Дедушка... — прошептал Чонгук, когда видео снова остановилось. — Дедуля... Прости меня...

Они стояли у окна на небольшой кухне в квартире омеги, куда Тэхён проводил Чонгука, которому стало нехорошо после просмотра видео. Тэхён перепугался не на шутку, вызвал такси и довёз Чона до дома. Тот был всё ещё в каком-то ступоре, так что Тэхёну пришлось отвести его прямо к квартире. А когда он, убедившись, что Чонгук набрал код, развернулся уходить, тот вдруг тихо спросил, не мог ли бы альфа немного побыть с ним.

— Просто одному пока не хочется быть, — пряча глаза, пробормотал он. — Но если ты спешишь...

— Нет, — поспешно помотал головой Тэхён, которого на самом деле беспокоило то, что Чонгук был бледен. — Давай, конечно.

Дома Чонгук как-то немного собрался и даже приготовил им чай, так как оба замёрзли. Потом Чонгук встал и подошёл к окну, прижался к нему лбом и попросил Тэхёна снова показать ему видео. Тэхён подошёл — и они снова стали смотреть на счастливого Кихёна на экране.

— Он так любил тебя, Гуки, — торопливо, но тихо сказал Тэхён в ответ на горестный вздох омеги. Он осторожно перехватил телефон, будто помогая держать Чонгуку что-то тяжёлое. — Посмотри, он так счастлив рядом с тобой!

— Но я-то... Я-то не был тогда счастлив, — мучительно вздохнув, сказал Чонгук, по-прежнему не отрывая взгляда от застывшего на паузе видео с крупным планом лица Кихёна. — Я злился на него... Из-за него мне приходилось носить эту одежду и быть не тем... Не тем, кем я был. Я злился... Но не мог сказать этого, потому что было что-то такое тогда, смотрел он как-то — и неспокойно мне было. Да, было. — Он вскинул на Тэхёна взгляд влажных глаз и тревожно нахмурился. — И ты... Ещё и ты потом... Это было просто ужасно, что ты видел меня таким, а я и сказать-то ничего не мог.

— Я видел самого прекрасного омегу в своей жизни тогда — чистого, милого, открытого... — тихо возразил Тэхён, не отводя глаз.

— Только это был не я! — рвано вздыхая, сказал Чонгук. — Это был тот семилетний омежка, которого каждый раз я должен был возвращать дедушке, когда он приезжал в гости. Ведь и он, и мой папа считали, что только таким я смогу найти своё счастье, как они нашли своё. Счастье с сильным альфой, который защитит и даст всё, что надо. Хотя теперь мне кажется, что это больше всё же прихоть именно папы... — Чонгук вздохнул. — Он очень любил дедушку и всегда говорил, что я должен быть именно таким с ним, чтобы не тревожить и без того больного человека своими причудами. Потому что, видя меня таким, он будет спокоен за моё будущее. Ему было очень важно, чтобы я был счастлив, — моему дедушке...

— Я совсем его не знал, — несмело откликнулся Тэхён, — но мне кажется, он бы любил тебя любым. Посмотри, как он смотрит на тебя, как... Посмотри, Гуки... Разве похоже, что этот человек стал бы меньше тебя любить вот в этой толстовке и без блеска на губах?

— Почему я никогда не видел этого? — прошептал Чонгук, его руки снова начали дрожать. — Почему никогда не ценил его достаточно?..

Тэхён перехватил у него почти выпавший телефон и снова обнял омегу, который судорожно вздыхал и снова цеплялся за его свитер по-прежнему почему-то холодными пальцами. Задумавшись лишь на миг, Тэхён решительно развернул парня к себе, взял его за запястья и сунул их под свой свитер, делясь с ним своим теплом.

— Что ты делаешь? — отрешённо спросил Чонгук.

— Согреваю тебя, — прошептал ему на ухо Тэхён. — Ты уже и чаю выпил, а всё равно пальцы словно с мороза. Не мешай мне.

— Чего ради вдруг? — шмыгнув носом, пробормотал Чонгук, но стоял, не вырываясь и покорно уцепившись за ремень брюк Тэхёна по бокам.

— Ради твоего перфекционизма, ведь если руки будут мёрзнуть, кожа может повредиться, — откликнулся Тэхён, который не совсем и сам понимал, что несёт, потому что тепло тела Чонгука медленно начинало туманить ему разум, вызывая упоительную эйфорию. — Ради твоих сообщений в чате группы — их будет трудно набирать замёрзшим пальцами, староста Чон...

— Что ты мелешь? — прошептал Чонгук и вдруг сам ткнулся холодным носом в шею Киму. — Что ты мелешь, альфа?..

— Ради твоей улыбки... Той... На фото... — Едва смог выдохнуть счастливый и ужасно взволнованный отчего-то Тэхён, начиная медленно и осторожно, боясь спугнуть, сжимать вокруг омеги кольцо своих рук и не смея опустить свой нос к его — такой близкой, такой доступной — шее.

— А она как с холодными пальцами связана — улыбка? — пробормотал Чонгук, робко потираясь носом о его челюсть.

— Никак... Но я ради неё живу уже какое-то время, — откликнулся Тэхён.

Чонгук замер, а потом вдруг свёл руки у него за спиной, прижимаясь к нему.

— Ты поэтому никому не показал фото? — спросил он тихо. — Я ведь не пришёл в беседку тогда... Не смог просто: течка у меня тогда началась, едва до дома успел доехать до первого пика. Прямо на третьей паре начало накрывать. Думал, кстати, что ты почуешь, что... ну... Ты всегда как-то остро реагировал на мой... запах...

— Не мог, — прошептал виновато Тэхён. — Заболел я уже. Нос был забит. И глубоко, до второго ряда рецепторов, видимо, дошло...

— Так ты... Поэтому? Никому не показал?..

— Я и не собирался никому показывать, — вздохнув, покачал головой Тэхён. — Пока ты в туалете не наехал на меня, я и не думал о том, чтобы кому-то это всё давать смотреть. Снимал для себя. Только для себя, поверь... Просто был дох... жуть как удивлён. Вот и это...

Чонгук порывисто вздохнул и уложил голову ему на плечо, прижимаясь виском к его щеке.

— Я дурак? — тихо спросил он. — Дедушка сказал тогда, что ты очень хороший... А у меня перед глазами твоя мерзкая ухмылка стояла и слова в голове, что ты хочешь меня... Взамен фоток... Ну, ты помнишь... — Тэхён, залившийся краской, сжал Чонгука крепче, боясь, что тот отстранится, и кивнул молча. Но Чон лишь снова вздохнул и продолжил: — Мы немного поругались тогда. Я говорил, что он ничего не знает о тебе, а судит по внешности. Ненавижу такое... Сказал ему, что ты бесишь меня, что наверняка не такой уж и хороший. Он расстроился тогда. И даже прощения попросил у меня, идиота... Сказал, что может и ошибаться, но ты показался ему... — Чонгук смущённо хмыкнул и неразборчиво что-то пробормотал.

Тэхён не стал переспрашивать: его сердце и так гулко билось от радости из-за того, что Им Кихён, такой хороший человек, так его оценил. А Чонгук вдруг легко ткнул его в бок кулаком:

— Лыбишься, как котяра. Бесишь.

— Ты не можешь видеть, — возразил Тэхён, который прижимал голову Чонгука за затылок к своей щеке.

— Я чувствую, — буркнул Чонгук.

— Так и... что было дальше? — напомнил Тэхён.

— Дальше... — Чонгук вздохнул рвано, со всхлипом. — Дальше я вернулся с течки в уверенности, что ты всем всё разболтал и показал, так как козёл. А выяснилось... — Он помедлил и сказал тише: — ...что, может, именно дедушка и был тогда прав?..

— Но почему ты так боялся того, что фотки всплывут? — спросил Тэхён о том, что больше всего его мучило. — Ты ведь на них просто потрясающий, на этих фото! И не может быть, чтобы ты этого не понимал! Почему же ты так боялся этой огласки, что даже поцеловать меня решился.

Чонгук смущённо хмыкнул и ответил:

— Я строил свой образ слишком долго и тщательно, чтобы дать его разрушить этими фото. Посмотри на себя: ты ведь ненавидел меня почти, даже побаивался, я ведь знаю, знаю! А посмотрел на того, другого — и... видел бы ты себя! Словно маслом тебя покрыли — так смотрел, так... И дедушка даже подумал, что я тебе сильно нравлюсь — таким ты выглядел! — Пришла очередь Тэхёна смущённо хмыкнуть, но он благоразумно промолчал. И Чонгук продолжил: — Я не против альф, ты знаешь. Но меня всегда и все ценили только за внешность! Кроме неё, за ней мало кто что видел! И даже дедушка говорил, что уж с моим-то личиком мне все пути открыты. Он думал, искренне верил, что это важно и нужно. В его время омеги так и пробивались — торгуя внешностью. Но мне это противно. Всегда было противно. И в школе тоже: никто не верил, что я могу всё сам сделать! Зачем тебе учиться так усердно, Чонгук? Иди в айдолы, куда тебе на экономику? Иди на подиум — только там таким и место! Люди так примитивно мыслят, когда видят красивое лицо! А я не только ведь лицо. Я... Мхм... Пусти-ка.

Чонгук рвано выдохнул и осторожно высвободился из объятий Тэхёна. Тот быстро отпустил, но потом чуть придержал его руки, словно бы снова грея в своих. И омега лишь покосился на их сплетённые пальцы, но вырываться опять не стал.

— Ты умный и дохрена ответственный, — сказал Тэхён. — Кто бы стал ценить в тебе исключительно внешность?

— Ты, например? — грустно усмехнулся Чонгук. — Вспомни нашу первую встречу. Что ты там сказал? О чём подумал?

Тэхён досадливо цокнул и возразил:

— Просто стандартная реакция альфы на красивого омегу. Я не мог оценить тогда ни ум твой, ни волю — только з... Только красоту. — Чонгук медленно поднял на него глаза, и Тэхён, проклиная свой язык, покраснел и торопливо добавил: — И всё равно это нормально: встречают, как ни крути, по одёжке. И ты был тогда чертовски красив. Что в этом плохого, я не понимаю.

— Ты не постеснялся сказать вслух, что хотел бы трахнуть меня, — хмурясь, напомнил Чонгук. — Думаешь, было приятно?

— Это были издержки моего опыта старшей школы, — пробурчал Тэхён. — Но ведь ты поставил меня на место, хотя я извинился вроде как. А потом я же отвязался, не стал настаивать, не попытался мстить, не делал никаких попыток приставать, раз ты дал отпор — по-моему, вполне себе нормальная у меня реакция была...

— Но если бы я маячил перед тобой в розовых свитерках и сверкал коленями в дырках джинсов — тоже не стал бы приставать? — насмешливо и уже откровенно зло спросил Чонгук. — Пытаться облапать, прижать к стене и вылизать шею — так ты, кажется, говорил? М? Согласись, тогда, в щиктане, именно мой наряд навёл тебя на мысль, что со мной так можно, что я — омежка, который...

— Ерунда! — прервал его решительно Тэхён. — Я хотел тебя наказать именно за то, что ты мне нервы мотал всё это время, будучи стервозиной! А то, что ты был таким милым и тёплым там, рядом со своими дедушками, — это как раз меня отрезвило. Правда, было уже поздно, ты ушёл... Но я тогда весь следующий день смотрел на эти фото и понимал, какой я мудак, что обидел тебя — такого... Потому что обижать тебя сильного, вредного, злого — вот это было бы удовольствием!

— А я и есть сильный, вредный и злой! — повысил голос Чонгук и вырвал свои руки из пальцев Тэхёна. — И если я тебе таким не нра...

Тэхён и сам не совсем понял до конца, как решился на это — просто потянулся за исчезающим из его ладоней им же созданным теплом. Он шагнул вперёд и быстро оттеснил Чонгука к стене около окна, поставил руки с двух сторон от его плеч и надавил грудью, заставляя прижаться к стене спиной. Глаза Чонгука — изумлённые, тёмные, глубокие, словно космические колодцы, оказались так близко, так... близко... И губы — приоткрытые, манящие сладким дыханием сливовой пенки на варенье — тоже были слишком близко.

— И на тебя такого я найду силы, — негромко выговорил Тэхён. — Даже не сомневайся, Гуки, ты нравишься мне любым.

Он приник к губам Чонгука. Быстро, пока тот не попробовал вырваться, Тэхён захватил его нижнюю губу своими и от наслаждения тихо зарычал: такая пухлая, такая сочная, такая сладкая — она свела его с ума. Он обнял омегу за плечи, заставляя замереть, и начал с откровенным наслаждением посасывать его губы.

Чонгук дёрнулся несколько раз, пытаясь вырваться, замычал в протесте, но... Но толкнуть посильнее, ударить коленом, укусить — как-то не догадался. И Тэхён такой его недогадливостью воспользовался по полной. Он целовал страстно, но себя не терял и не позволял себе кусаться, хотя так хотелось — до смерти хотелось! И поэтому когда Чонгук прикусил ему язык, а потом, скользнув по нему, укусил за губу, Тэхён обиженно коротко рыкнул, схватил его за подбородок и оторвался от него.

— Кусаешься, значит, омега? — прошипел он.

Чонгук дышал учащённо, чёлка его растрепалась, щёки алели, а в глазах было нечитаемое выражение: они сияли звёздами, и от прежней мокрой тоски в них почти ничего не осталось. Он откровенно ухмыльнулся в ответ на сердитые слова альфы и вдруг показательно, медленно облизнулся, чуть задержав язык в уголке губ. У Тэхёна перехватило дыхание. "Дедушка Кихён хотел бы, чтобы его милый Гуки был счастлив, — внезапно мелькнуло у него в голове. — И если я попробую сделать этого вредного омегу счастливым, он мне простит, что я именно так отвлекаю его внука от тяжёлых мыслей о..."

Он дёрнул Чона на себя, скользнул пальцами на его шею сзади и прошептал:

— Дразнишь, значит, омега?

— И что ты мне сделаешь, Ким Тэхён? — дерзко усмехнулся Чонгук.

— Заставлю снова улыбаться, как на той фотографии, — ответил Тэхён и, хищно глянув в широко распахнувшиеся от удивления глаза Чонгука, снова припал к его приоткрывшимся тёплым губам.