Хёнджин уверен, что они никогда друг другу не подходили. Как пачка сигарет, лежащая в одной сумке с ингалятором. Один постоянно перекрывал кислород, а второй не давал им задохнуться.

Ранняя весна холодными пальцами пробиралась под черное потертое местами пальто. Лед только тронулся. Хёнджин в который раз задается вопросами «почему?» и «за что?», он встретил на этом обшарпанном мосту Феликса Ли. Взгляд парня блуждает по железным прутам, что торчат из проплешин в бетоне. Интересно, сможет ли он, зацепиться за них, когда начнет падать.

В следующую секунду земля действительно уходит из-под ног.

31 октября

«Кошелек или жизнь?»

Хёнджин не успевает выбрать ни одно, ни другое перед тем, как в голове раздается стальной звон. Боль вспыхивает горящей звездой в районе носа, а спустя несколько ударов по телу он весь звенит колоколом.

Жизнь.

Он бы выбрал жизнь, но почему-то она никогда не прислушивается к тому, что хочет какой-то Хван Хёнджин. Заставляет барахтаться где-то на поверхности воды. Не дает ни утонуть, ни спастись.

Колокола замолкают постепенно, не открывая глаз, парень с трудом встает на четвереньки и, пошатываясь, на полусогнутых ногах, рывками бежит прочь.

Он всегда хорошо убегал.

— Эй! — крепкая рука прижимает за талию к себе под бок, проходясь по всем больным местам. — Шевелись, они недолго валяться будут. — хриплый голос проезжается лезвием по только осевшему на дно страху.

Мутит.

Хёнджин соскрёб по стенкам ослабшего тела остатки сил, оттолкнув незнакомца, и рухнул в ближайшие кусты. Его рвет желчью и чем-то, что он называл обедом, а чужая ладонь похлопывает по содрогающейся холмистой спине. Парень аккуратно берет в руки лицо Хёнджина и вытирает рукавом пухлые губы.

— Смотри. — на маленькой ладошке лежит окровавленный зуб. — Можно оставить? Загадывай любое желание!

Псих. Сумасшедший. Если бы жизнь любила Хёнджина, то оставила бы на мосту.

— Что? — хрипит. — Ты кто? — незнакомец пихает его в плечо, надувается рыбой фугу. Окажись чуть ближе и все. Его бездыханное тело, может быть, нашли бы какие-то дети по пути в школу.

— Мы в одном классе! — раздраженно шепчет. — Феликс.

Понятно. Чувство самосохранения почти никогда его не подводило. Стоило ему взять выходной на один вечер и, считай, пропало.

Хёнджин выбирает жизнь, но видит перед собой лицо в веснушках и пятнах крови.

Феликс Ли — путь на дно, в самую глубокую пропасть. Видимо ему все же позволили хотя бы утонуть.

— Можешь себе оставить. — кивает на раскрытую ладонь. — Только исчезни.

Смертный приговор.

Боль от затылка металлическими спицами пронизывает всю голову, а чужие руки объятьем-капканом намертво схлопываются на его теле. Тепло и пахнет кровью. Этот шлейф тянется за Хёнджином проклятьем или благословением, он пока не решил. На коже иголками прорастают мурашки, когда, касаясь губами мочки, Феликс болезненно гудит. Прям как вечно холодная батарея в его комнате.

Ему следовало больше никогда сюда не приходить, никогда не отвечать на звонки и никогда не открывать дверь. Однако в барабане всегда почему-то заряжены все пули. Хёнджин даже не обращает внимание на пальцы, которые лезут ему в рот. Они проходятся по губам, зубам и языку.

— Все на месте. — как-то разочарованно выдыхает Феликс. Он будто не замечает кровь, текущую из разбитого носа, и ожог, от мазнувшей по руке сигареты. — Я же просил еще один. — ладони продолжают лежать на щеках Хёнджина.

— А я и прошлый отдавать не хотел. — он набирает в руку немного снега и осторожно прикладывает к разбухшему носу. Размазывает по веснушкам, стирая кровь. Без толку.

— Ты загадал не то желание. — гнусавит. — Нужен еще один.

— Нет. — еще одно, ледяное падает за шиворот пестрой толстовки.

Хёнджин не хотел, чтобы Феликс появлялся в его жизни, но тот никогда не спрашивал разрешения. Врывается звоном, неестественным теплом и кровоподтеками. Каждая встреча как первая, где он, сцепив кисти в замок, прикрывал голову от ударов. На этом мосту ему не повезло нарваться на хулиганов. Или Феликса.

Однако последний уверен, что это была определенно удача.

— У меня сюрприз. — слепит улыбкой, словно фары машины, которая вот-вот собьет Хёнджина насмерть.

Когда ставни гаража со скрежетом поднялись, Хёнджину в глаза бросились небрежно накинутые на металлические стеллажи гирлянды. Они попеременно мигали, и разноцветными вспышками мелкие звезды освещали комнату. Затертый травянистый диван, на который прыжком падает Феликс, передвинут в центр. Ножка мебели зажевала синий пушистый ковер, прям как следующая фраза зажевала сердце Хвана.

— Он умер сегодня ночью. — невзначай роняет Феликс. Будто мимоходом выкидывает фантик от конфеты в ближайшую урну. — Как тебе? — указывает на связанные между собой простыни над головой.

— Мило. — валится на скомканную кучку пледов у подножья дивана, так и не определив, про что спрашивал Феликс. «Как тебе, что мой отец умер?» или «Как тебе его переделанный гараж?». В целом, и то, и то неплохо.

По заговорщическому прищуру Ли становится понятно, что у него заготовлен еще один фейерверк, который в любой момент оглушит Хёнджина хлопком. Он ненавидит фейерверки. Сюрпризы, если честно тоже. Над грудью тонкие пальцы крутили увесистую бутылку с каким-то алкоголем.

— Ты не пьешь. — Хёнджин перехватывает, как оказалось джин, за горлышко. Так безопаснее. Из рук Феликса она бы рухнула ему на солнечное сплетенье. Как это обычно с ними бывает.

— Интересно, что в этом такого. — ногтем подковыривает этикетку. — Раз он упился до смерти.

— Как мама? — ему правда не стоило этого спрашивать, но слова вылетают раньше, чем он снова успевает стать равнодушным.

— Нормально. — слабо дергает плечами, после чего сваливается с дивана прямо на парня внизу. Отдавливает руками живот, проезжается локтем по подбородку. — У меня еще кое-что есть. — на коленках доползает до изношенного портфеля, который усыпан разношерстными заплатками. Если бы Хёнджин не клеил их вместе с Феликсом, то не знал бы, что под ними когда-то была малиновая ткань.

С первой встречи Феликс не поменялся. Все те же черные короткие волосы и россыпь веснушек под запекшейся кровью. Все те же пластыри с космонавтами и планетами на пальцах, щеках и, он уверен, коленях, закрытых темной джинсой. Тот же набор, что и тогда. Феликс его покупает в круглосуточном магазине в паре кварталов отсюда.

Он всегда один и тот же, но почему-то Хёнджину кажется, что каждый раз видит его впервые.

— Вот! — скалится, держа в руках косяк. — Чанбин дал. — приваливается плечом к плечу к Хвану, зажимает самокрутку в зубах и поджигает.

Хёнджину стоит это остановить, однако в этот раз подобное кажется неправильным. Он только неуклюже отпивает из бутылки, проливая часть алкоголя на себя. Закашливается. Морщится. Феликс под боком переливается смехом и дымом, и широким мазком слизывает дорожки джина с шеи Хвана. Горчит.

Они не замечают момент, когда все вокруг резко смазывается, словно кто-то ладонью провел по свежим масляным мазкам. Феликса не особо это волнует, поэтому он увлеченно что-то выводит маркером на подошве кед Хёнджина. Тот бы даже возмущался в любом другом случае.

В любом другом, но не в этом.

Он только нависает над Феликсом и всматривается в буквы, что вырисовывает парень.

«Удача». Врезается Хёнджину куда-то рядом с зажеванным сердцем. Феликс отчего-то уверен, что в этот раз ему повезло.

— Что ты хочешь? — продолжая выводить кривые звезды на резине.

— О чем ты? — вопрос выпадает, словно ребенок бухается в лужу в надежде прогулять школу.

— О звезде. Ты их всем детям во дворе раздаешь.

— Зачем? Это пустышка. Вранье. Никаких звезд у меня нет, на этот бред ведутся дети.

Феликсу хочется, чтобы Хёнджин обманул и его тоже.

— Есть. — гладит красную звездочку кончиком пальца. — Вот же они. — и улыбается.

у л ы б а е т с я.

Хёнджин плескает себе на ладонь остатки джина и стирает потрескавшиеся кровавые дорожки с лица.

— В рюкзаке салфетки были. — спирт попадает в мелкие царапины на носу, отчего парень едко шипит. — Идем на улицу. — хватает за руку и тянет на выход.

За ставнями гаража темнота. Хёнджин бы посмотрел время, но ни один из них не брал телефон. В таком районе с приходом темноты на улице не гуляют. Наоборот, бегут домой со всех ног, прячутся. От одних кошмаров в другие. Им следовало тоже, но Феликс только достает фонарик и гремит колесами скейтборда на всю округу. Радует одно — брать с них нечего.

Может в этот раз Ли действительно повезет, и он получит парочку зубов Хвана в копилку. Тогда даже будет шанс выклянчить еще одно желание, только которое понравится обоим.

Феликс соскакивает со скейтборда, спотыкаясь и проезжаясь коленками по асфальту, и забегает в телефонную будку. В обычном состоянии Хёнджин бы встал где-то в углу, подальше, возможно, даже вышел бы на улицу, чтобы не стоять слишком близко. Но не когда опьянение щекочет рыбьими хвостами кожу. Феликс одной рукой водит по солнечному сплетенью под распахнутым пальто, а второй клацает по кнопкам в хаотичном порядке.

— Алло. Алло! — Хвану совсем не жалко беднягу на другом конце провода. — Я стану счастливым, слышишь? Без тебя стану, старый мудак. — он всегда такой. Звенящий, искрящийся и невпопад. — И мама тоже.

Хёнджин терпеть не может, когда кто-то плачет. Даже если это Феликс Ли.

Особенно если это Феликс Ли, который невзначай въелся в его повседневность, как гранатовый сок въедается в ткань.

Хван стирает подпаленными рукавами пальто с порозовевших щек слезы. Неправильно. От него должно пахнуть солнцем и кровью, а сейчас за версту несет горем и солью. В этот раз Хёнджин не пытался увернуться, когда Феликс нерешительно прикусил его губу и утянул в поцелуй.

Это «Да» пролетело по косой, застревая где-то в районе солнечного сплете