Немного о заботливом Атсуму, восхитительном Хинате и холодной зиме

Хината Шое был прекрасен везде: его крепкие бедра и руки особенно выделялись, когда были открыты; рыжие непослушные волосы переливались в любом освещении, а на солнце светились и искрились; глаза, казалось, всегда горели восхищением и неутомимой энергией.

Он был сродни солнечной батарее — впитывал эту энергию от окружающего мира, а потом заряжал ей всех людей, которые хоть на миг касались его.

Хината потрясающий, и он потрясающий <i>всегда</i> — в любое время года, будь то нежная весна, ослепляющее лето, терпкая осень или же кружевная зима.

Атсуму делает глоток черного чая, а потом встряхивает головой, пытаясь отогнать эти мысли. Они только недавно начали встречаться, только недавно стали жить вместе, но Мия никак не может перестать думать о теперь уже <i>своем</i> Шое.

Это будет их первой зимой, которую они проведут как самая настоящая пара. и Атсуму хочет попробовать с Хинатой все эти детские зимние шалости: катание на коньках, ледянках и санках, лепку снеговиков, попытки сделать снежных ангелов и многое другое.

Из коридора слышится звук открываемой двери, и Атсуму реагирует, словно щенок — вот он уже у порога, целует Хинату в нос, попутно разматывает его шарф и освобождает от куртки. Хината холодный, но все еще горячий. Мия не знает, как такое возможно, но прикасаться к нему, сплетать пальцы вместе, вжиматься в его шею, все это просто <i>обжигает</i>.

Хината лишь позволяет Атсуму делать все, что тот захочет. Он хрипло смеется куда-то ему в висок и покрепче обнимает Атсуму.

— Я скучал, — выдает парень, помогая Хинате расшнуровать теплые зимние ботинки.

— Мы виделись утром, — хихикает он, но, видя трепетный взгляд Атсуму, продолжает. — Но я тоже соскучился, Цуму.

Цуму. И Атсуму готов растаять от этого прозвища как мороженое на пляже.

— Что будешь? чай, кофе, меня? — посмеивается Мия.

Хината тихо смеется, а потом неуверенно говорит:

— Чаю бы... сил ни на что другое нет, голова болит.

Атсуму настораживается, а потом прикладывает свою большую ладонь ко лбу Хинаты, отодвигая непослушные волосы.

Шое расслабленно прикрывает глаза.

— Ты горячий, Шое, — обеспокоенно выдает Атсуму.

— Ты всегда мне это говоришь, Цуму, — улыбается рыжий.

— Нет, Хината, у тебя жар. Ну-ка, пошли, — проговаривает он в лохматую макушку, подхватывая свое сокровище на руки.

Хината полулежит-полусидит на кровати, прикрытый самым мягким одеялом, что нашлось в доме. И слушает приглушенный голос, раздающийся с кухни — это Атсуму позвонил своему брату, чтобы узнать, как сбить температуру. Какое-то время спустя он возвращается в спальню с холодным компрессом и горячим куриным бульоном.

Шое морщится.

— Тебе надо поесть, — шепчет Атсуму, присаживаясь на кровати. Он зачерпывает ложку и протягивает Хинате. Тот послушно открывает рот, потому что не хочет расстраивать своего парня.

Атсуму вздыхает.

— А ведь у меня столько планов было на эту зиму! Но она началась с твоей болезни.

— Прости, Цуму, — и в голосе Хинаты правда чувствуется сожаление.

— Ты не виноват, даже не смей извиняться! — за этим следует еще одна ложка супа. — Я расстроен, потому что сейчас ты страдаешь. Но я постараюсь сделать так, чтобы тебе стало легче как можно быстрее, — еще одна ложечка.

Хината благодарно улыбается.

— Цуму, расскажи, что ты хотел сделать? — говорит Хината, склоняя голову на бок.

— Все! Все, что дети делают зимой — катаются на коньках и ледянках, а потом падают. Играют в снежки, а потом вытряхивают снег из капюшонов и штанин. Лепят снеговиков, а потом сравнивают, у кого вышел более похожим, — Атсуму поправляет компресс.

— А бенгальские огни? — устало вопрошает Хината.

— И их тоже, — Атсуму отставляет опустевшую лишь на половину тарелку. — Шое, я хочу испытать с тобой все. Я согласен на любые твои шалости, какими бы глупыми они не казались. Но! — он шутливо приподнимает палец. — Если это не будет вредить твоему здоровью. После того, как тебе станет лучше, мы пройдемся по магазинам и купим тебе самую теплую одежду. С этого дня возражения не принимаются.

Хината смотрит на Атсуму с любовью: вот он сидит на кровати, запыхавшийся, обеспокоенный и нервничающий, возможно, даже устроивший беспорядок на кухне, пока готовил.

Шое берет его руки в свои и целует. Атсуму целует Хинату в лоб.

— Ты уже засыпаешь, давай я помогу тебе лечь удобнее.

— Спасибо, — выдает Хината, когда Атсуму вынимает подушки из-под его спины и укладывает под голову.

Мия аккуратно перебирается на другую сторону кровати.

— Но ты же заразишься, — начинает возмущаться больной.

— Тш, я же сказал: с этого дня возражения не принимаются.

Может, Атсуму и надеялся на совсем другое начало зимы, но заботиться о том, кто стал для тебя важнее жизни — согревает душу.