На пробковой доске кнопкой-пчелкой закреплен аккуратно вырванный альбомный лист с нарисованным на нем кривоватыми линиями кругом, который цветными карандашами поделен на сектора: розовым закрашен завтрак, обед и полдник с ужином; голубым сон с одиннадцати до восьми; золотым маркером залито все остальное. Под «остальным», как ему объяснил Минхо, понимается «новое», и оно действительно «новое» в выгоревшей от реактивов плёнке-жизни Джисона, у которого много лет было только две привычки: одна из них — умирать. В воздухе поспели персики, проросли стебли мяты и сорвались с кустов спелые ягоды. Парень опустился на протертый диванчик травянистого цвета, что стоял возле приоткрытого окна, из которого доносилось жужжание насекомых, пение птиц и шуршание ветра в листьях деревьев. Солнечные кружева от полупрозрачного тюля плавили на расписном блюдце кусочки масла и укрыли теплые пшеничные булочки, задевая каштановую макушку, нежащуюся на сложенных руках. Посередине стола в перламутровой вазе стоял букет нежно-розовых и белоснежных космей, что Минхо нарвал в саду, рядом плетеная корзина с рассветными персиками, стеклянный чайник с запотевшей крышкой и веточками трав внутри. Джисон вплетает заколкой свою ладонь в волосы задремавшего парня, нарушая его покой, отчего тот прижимается к руке сильнее. От нежной, полусонной улыбки Минхо где-то в покореженной груди мурлычут коты и ластятся к сердцу.
— Поешь, пожалуйста, — хрипит с непривычки голос парня. Джисону не хочется, но вторая главная привычка, которую он не потерял между иголок, горьких лекарств и разобранного на кубики конструктора тела, — любить Ли Минхо, что дарит поцелуи-суфле и оставляет случайно синими чернилами отпечатки пальцев на теле. Он разрезает мягкую булочку пополам, смазывает ее маслом и черничным джемом и протягивает парню напротив, который разливает чай по цветочным кружкам.
Пастельно-голубые, спело-красные, солнечно-желтые и сладко-розовые огоньки лепестков мигали среди свежей июньской зелени пышных кустов и немного небрежных клумб, которые обрамляли местами дырявый деревянный забор, образуя живую крепость. Персиковые деревья и яблони укрывали ветками простенькую беседку из брусьев цвета чая с молоком, что стояла в самом темном углу сада. Среди заросшего газона проглядывались тропинки из разноцветных стеклышек, переливающихся в лучах солнца и отбрасывающих блики вокруг. Сеть сверкающих дорожек сходилась вокруг заросшей травой и цветами, наполненной водой ванны с облупившейся краской. Джисон взглядом следовал попятам за желтой божьей коровкой с двумя пятнышками на спине, которая ползала по небесным лепесткам мака. Вблизи растения выглядят потрепанно, слегка запущенно, местами на листьях виднелись засохшие корочки ранок. Согревающие крепкие объятья, яркие поплавки на водной глади ранним утром и дедушкина любовь покинули Минхо еще этой зимой, а сад остался.
В Джисона летит земля, которую его парень рядом вырывает вместе с длинными корнями сорняков. Из него он их тоже всегда вырывал. На щеках Минхо пятнышки пыли и мелкие травинки, а перчатки на руках стали грязно-коричневыми с зелеными вкраплениями. Джисон, зависнув на лице парня, не замечает, как чужие пальцы оттягивают ворот сиреневой футболки и рассыпают по спине горсть земли со щекочущими кожу стебельками, отчего он подскакивает на месте от испуга и запускает руки за шиворот, вытряхивая неопознанное им нечто.
— Ты охренел?! — его глаза ловят покрасневшее от смеха лицо Минхо, а ладонь набирает земли из клумбы и запускает в грудь парня.
— Это ты тут «охренел», Сони! — он выпускает с буквами, оставшиеся смешинки. — Я уже минут десять корячусь, пока ты пытаешься загипнотизировать эту бедную божью коровку! — указывает пальцем на цветок, с которого Джисон не сводил взгляда.
— Я не садовод. — надув щеки. — И вообще… Я думал, что мы будем отдыхать, а не в земле ковыряться.
Минхо щурит взгляд и качает головой, прежде чем снять на ходу футболку и подойти к ванне.
— Хорошо, значит, будем купаться. — он поддевает пальцами узелок на клетчатых широких штанах и переступает через них, когда те оказываются кучкой на траве. — Весь испачкался.
— Прям здесь? — оглядывается по сторонам, положив подбородок на колени.
— Нас никто не увидит, Сони, чего ты стесняешься? — Минхо взъерошивает челку и подходит к парню, протягивая ему руку, за которую тот сразу цепляется.
Джисон слегка сутулится, прижимая плечи к шее перед тем, как снять с себя футболку и джинсовые шорты. Вода не успела нагреться, от распаляющегося солнца, поэтому окутывала кожу свежестью обратной стороны подушки. Коленки и зрачки парней упирались друг в друга в этой тесной ванне. Минхо скользит влажной ладонью по красноватой шее парня, смывая землю, что тот размазал по себе, пытаясь ее вытряхнуть из одежды, поливает водой из пальцев, соединенных лодочкой, выгоревшие волосы. В зеркальной радужке глаз Джисона он отражается солнечными бликами и рябью изумрудной листвы деревьев, чьи кроны колышет ветер за его спиной, а тонкие пальцы завязываются в бантики на темном затылке, притягивая к себе ближе, чтобы губы могли попытаться поймать полупрозрачных лучистых зайчиков на губах напротив. Нагревшаяся на солнце вода, кровью текла по клапанам-людям в огромном сердце-великане именуемым любовью. Минхо розоватыми поцелуями-печатками спускается по смуглой шее, за кончиками пальцем скрывает еще красные шрамы на перекроенной груди, а в следующее мгновение его колени придавливают к акриловому дну, опускаясь перегревшейся от напряжения лампочкой сверху, притираясь, кожа к коже. Джисон слегка дергает Минхо за волосы, открывая шею, чтобы пройтись укусами-прищепками по линии подбородка, после чего он кончиком языка проскальзывает по протоптанной соленой каплей дорожке до кадыка. Их руки спускаются по дрожащим животам вниз и замком обхватывают оба члена, что трутся при каждом движении друг о друга. Минхо поднимает лицо Джисона к своему и сцеловывает тихие вздохи, которые слетают с губ парня ломаным ритмом. Ускоряя движения, углубляет поцелуй проходясь по небу и утягивает напрягшееся тело под воду, прижавшись спиной к прохладной поверхности ванной, что обжигает металлом позвонки. Спустя пару скольжений из животов будто выдергивают акупунктуры иголки, отчего мышцы плавятся сахарной ватой от влаги и теплоты. Минхо внезапно просовывает руку под дно ванны, доставая пленочный фотоаппарат в прозрачном водонепроницаемом чехле, и ловит капли, что сверкают алмазной пыльцой на коже Джисона, в маленькое окошко объектива, отчего тот распахивает глаза и пытается стукнуть парня кулаком по плечу.
— Ли Минхо! — красные пятна плющом поползли по его шее, переходя на пухлые щеки. — Убери!
— Красивый. — он осторожно берет в руки снимок, чтобы на него не попадали лучи солнца и вода. — Ты очень красивый. — парень напротив тяжело вздыхает и прикасается губами к основанию его шеи.
На забитых разношерстными вещицами стареньких полках Джисон находит фотоальбом со стертыми уголками, в котором на одной фотографии маленький Минхо поймал рыбу на свою детскую удочку, он стоит в нелепой панамке, сшитой из ярких кусочков-самоцветов. Следом перемазанный в шоколадном креме от праздничного торта мальчишка сидит на коленях улыбающегося старика и держит красный игрушечный вертолет над головой. В стеллажах этого дома хранится счастливое детство Ли Минхо. Его можно найти в кассетах и дисках с мультфильмами, которые бережно составлены на нижних полках, чтобы некогда маленький человек мог дотянуться; в обклеенной наклейками папке лежали старые альбомные листы с кривыми пейзажами, самолетами и мечтами, которые уже пожелтели, на них по-прежнему не было потёртостей и разрывов. Перед Джисоном пролетали беззубые улыбки, горящие глаза и сверкающие витражи детства. От изучения содержимого ящиков и полок его отвлек стук тарелок о низенький стол из темного дерева. Он достает из портфеля диск, который Минхо подарил в день, когда в груди забилось новое сердце, и вставляет его в проигрыватель, пока другой парень раскладывает подушки и пледы вокруг столика. Джисон зарывается в подушки и берет в руки горячую миску с лапшой, прислоняясь к плечу Минхо и вслушиваясь в то, как он тихонько подпевает и косит взгляд в его сторону.
«Он как сумасшедший долго бегал по берегу». Робинзон Крузо
Джисон также бегал по мыслям-островкам в безмолвном океане в поисках хоть каких-то звуков, трепыханий вмиг застывшем мире. Он словно герой сказки, которую услышал пару лет тому назад, где трое мальчишек разбили волшебное яйцо и их время остановилось. Великан, облизав пальцы, съел и его время тоже вместе с сердцем на десерт, ставя взамен на место другое — хромое. Перед ним лежал вырванный из тетради лист в крупную клетку с единственными словами: «ЗЛО» и «ДОБРО». Водить палкой по песку, смотря как бегают с мячом на площадке дети — зло. Дни Рождения с вереницей процедур и уколов в стерильных стенах больницы — зло. Стеклянные лица родителей, расходящиеся уродливыми и глубокими трещинами — зло. У Джисона этого «ЗЛА» столько же, сколько звезд во вселенной и пыли на полках его комнаты. «ДОБРО» — протянутая к нему крошечная детская ладошка Ли Минхо. Минхо, который выводил веточкой по песку завитушками солнце, котов и белок рядом с кривым сердцем, прятался под больничной койкой в разноцветном колпаке и искристым счастьем, каждый раз превращая все «ЗЛО» в «ДОБРО».
Парень подходит к Джисону и целует его в макушку, после чего шариковая ручка катится к краю стола, выскользнув из ослабленных пальцев. Он запрокидывает голову назад и встречается с любовью, которая мигала светлячками и гирляндами на дне ореховых глаз.
— Закончил? — оставляет тягучей патокой поцелуй на губах, отчего Джисон только согласно мычит.
Возле входной двери уже стоял пакет с грязными вещами, синий рюкзак, усеянный цветастыми брелоками и значками, и два потрепанных временем велосипеда с корзинками впереди изогнутого руля, у которых местами облупилась краска, и выцвели наклейки с покемонами. До ближайшей деревни дорога занимала около получаса езды по протоптанным тропинкам вдоль лоскутных полей. За свою жизнь Джисон катался на велосипеде только пару раз, пока не видели родители, поэтому их путь начался с разбитых коленок, остановок каждые несколько минут и бедных жучков, которых он съел, не переставая болтая.
Вещи в барабане стиральной машины мелькают широкими яркими мазками, словно в нем плавал целый косяк разноцветных рыб. Джисон с синими большими наушниками на голове отстукивал по дверце ритм, который издает машина. Музыку он поставил на паузу несколько минут назад из-за внезапно появившегося невнятного жужжания роя пчел. Раньше все гулы, скрипы, шуршания выстраивались в мелодии на разлинованном черепе, но все звуки выкурили из улья лекарствами и страхами, отчего он сейчас пытается зацепиться за любую мутную ноту. Прислонившись плечом к плечу, рядом садится Минхо и прикладывает ухо к пластмассовой поверхности наушников. Он собирался что-то сказать до того, как Джисон шикнул на него, приложив к губам палец.
— Слушай… — голос тихими хлопками, лопнувших мыльных пузырьков, дошел до слуха Минхо. Стук барабана стиральной машины, тиканье настенных часов, редкий звон колокольчиков, что висят над входной дверью, сердечный пульс, бьющийся в ушах. Все эти звуки с трудом перекликаются в странную, ломаную мелодию, однако в мыслях Джисона она играет отчетливее всего остального. Когда машинка остановилась, он слегка поник, потому что музыка, собранная из ржавых винтиков и погнутых частей, разваливается сразу, как только кто-то извлекает даже мельчайшую деталь.
Они кладут еще немного влажные вещи обратно в пакет и заходят в продуктовый магазин напротив. Минхо внимательно разглядывает полки, составляя меню и просчитывая нужное количество продуктов на неделю, пока Джисон слоняется вокруг и цепляется взглядом за все яркие и ляпистые упаковки со сладостями и чипсами. Он кидает в корзинку пару пачек мармеладных червячков, острые чипсы и жестяную баночку кошачьей еды, которую берет Минхо и заинтересованно вертит в руках.
— Я польщен, но не думаю, что это вкусно, чаги.
— Это не для тебя. — Джисон кивает в сторону входа. — Я заметил, как за углом сидел кот. — он отдельно оплачивает корм и выходит на улицу, чтобы оставить баночку там, где сидело животное.
На двух пустых стульях в маленькой местной закусочной покоились пакеты из магазина и прачечной, а перед парнями на темном деревянном столе стояла холодная лапша из летнего меню, рис, мисочки с закусками и кимпаб. Джисон заприметил неподалеку сквер с баскетбольной площадкой и вагончиком, где продают мороженое, он даже умудрился найти в магазине мяч, чтобы можно было сыграть, однако Минхо отказывался идти туда, пропустив обед. Быстрее, чем сейчас, он никогда не ел, как никогда не играл на площадке с мячом, отчего спешил еще больше.
Вернувшись домой, они разложили продукты по местам и Минхо приступил к готовке, в то время как Джисон взял, первую попавшуюся под руку, тетрадь, прислушиваясь к ножу, который отбивает четкий ритм, нарезая куриное филе, еле слышному звуку вращения диска в проигрывателе, стрекотанию кузнечика, что сидит на окне. Он записывает все слова, что всплывают в голове, даже если они выдуманные, припевая про себя неуверенную мелодию. Погрузившись в мысли, парень не замечает, как Минхо начинает складывать прозрачные контейнеры с цветными крышками в плетеную корзину, кружки и термос с домашним лимонадом, а на стуле стопкой сложены мягкие пледы в желто-красную клетку, синий цветочек и ракеты с планетами. Взгляд Джисона цепляется за пластмассовые магниты на холодильнике в виде динозавров. Все ощущалось нереальным, словно в мутной дымке. Как и эти пластмассовые динозавры, он был настоящим только на тысячную, десяти тысячную, а может и вовсе только на миллионную, будто из разложившегося когда-то Джисона слепили нынешнего с острыми швами и плешивыми пятнами. Фальшивым было все, кроме Минхо, который своими теплыми живыми ладонями сжимал его трясущиеся руки.
— Хани, все в порядке? — беспокойство в глазах парня прыгало по кочкам лица Джисона. — Дыши глубоко, хорошо? — вдох. выдох. вдох. выдох.
— Я… просто…– переводит взгляд на открытую тетрадь — отвык. — переплетает пальцы с чужими.
— Хочешь, останемся дома?
— Ты обещал, что сегодня мы пойдем к реке. — любовь Минхо вибрирует и урчит пушистым котом, свернувшимся в клубок вокруг его сердца.
— Тогда идем. — жмурится он от улыбки.
Берег реки обрамляла высокая ярко-зеленая трава, мелкие белые цветки и прохладная тень, от пышных крон деревьев. Над водной гладью пролетали стрекозы, а на крупных нагретых камнях грелись маленькие черепашки. Джисон постелил на траву пледы и разложил гирлянду на батарейках по периметру, так как солнце потихоньку уходило за горизонт, пока Минхо стоял у самой кромки воды, запуская пальцы в горячий песок. Он снял с себя одежду, аккуратной стопкой сложил там, где не достает вода, и, зайдя в водоем по пояс, протянул руки к Джисону, который привыкал к прохладе и топтался на мели. Однако позже парень влетает в объятия, накрывая Минхо водой с головой, за что получает волну брызг в свою сторону. Пару раз жидкость попадает в глаза и нос, отчего капилляры местами лопаются и носоглотку жжёт сухостью, но они продолжают возиться в реке до тех пор, пока в одно мгновение стрекозы не перестают летать рядом, а ветер больше не струится невесомым тюлем по их плечам. Минхо жмурился, смотря на Джисона, оттого что он светит ярче любого другого света вокруг. Пальцы снова вплетаются бантиками в каштановые волосы, а свободная ладонь проводит по лбу, убирая прилипшую челку. Капли воды на коже Минхо обращаются перламутровыми жемчужинами в гаснущем солнце. Джисон чувствует горячие руки на своих лопатках и оставляет сияние на бледно-розовых, подрагивающих губах.
Они валятся на песок, что тростниковым сахаром прилипает к влажным телам. Минхо перекатывается набок и проводит кончиками пальцев по щеке парня, смахивая крохотные песчинки, в то время как Джисон обхватывает его шею и притягивает к себе для поцелуя.
— Помнишь, мы ходили в горный храм? — между губами выдыхает Джисон.
— Ммм… да, помню. — он недоуменно посмотрел на парня, не ожидая вопроса.
— Твое желание исполнилось?
— Исполнилось. — коротко прихватывает верхнюю губу в поцелуе.
— А что ты загадал? — от любопытства глаза Джисона округлились, а губы сложились бантиком.
— Скажу только после тебя.
— Я пожелал, чтобы мы всегда были вместе.
— А я новое сердце для тебя. — Минхо обводит узорами шрам на груди. — Как видишь, сбылось.
— Мое, получается, тоже. — легкая улыбка вспышкой молнии проносится по губам Джисона.
Вокруг сгорбившегося над пробковой доской парня рассыпаны обрезки из журналов, которые он смог найти в доме. Из бумажных фрагментов Джисон пытался собрать цельную картинку, однако выходило до ужаса несуразно и неправильно. У вырезанных кусочков рваные, кривые края, а часть из них затерялась в мусоре рядом, прям как его мечты, которые он обрезал под корень тупыми ножницами, после чего смел их веником и выкинул в урну. Он не предполагал, что однажды придется лезть в нее голыми руками, пытаясь отыскать потерянные фрагменты пазла, испачкав пальцы клеем и ворсинками бумаги.
Минхо опустился рядом, отчего Джисон слегка дернулся.
— Неплохо вышло. — он склонил голову в бок, проводя пальцем по вырезанному, явно из детского журнала, фрагменту из «Элвина и бурундуков». — Вот они мне нравятся больше всего. — звонко смеется. — Правда, Чанбин не оценил бы, что ты представил его в виде бурундука.
— С чего ты взял, что это про него? — подперев щеки кулаком, пробубнил парень.
— Вы с ним и Крисом постоянно были втроем, ты скучаешь.
— Может быть. — Джисон вертел в руках ручку. — И, по-моему, получился полный отстой. — с доски на него смотрела сцена с толпой, у которой из-под краев виднелись комочки клея; фортепиано, на которое он случайно пролил чай; а в середине осторожно приклеенная бумажным скотчем фотография, где они лежат на мягком покрывале в теплых огоньках. — Кроме нее.
— Эй, — парень щелкает по носу Джисона. — С чего-то надо начинать. — Минхо обволакивает его в что-то мягкое и слегка пушистое, словно обматывает в несколько слоев бархатной ткани, чтобы потом спрятать в шкатулку от всех несчастий и бед. — На чердаке есть синтезатор. Он старый, но думаю, что еще может работать. — осторожно выводит пальцами узоры по спине, понятные только ему.
— Можешь спустить? — неуверенность пробегает маленькой мышкой по его лицу, прячась от кошачьей улыбки Минхо. — Конечно, могу.
Возвращаться к тому, что ты засунул в ящик «невозможно», сложно. Джисону это казалось непосильным и выходящим за любые реальные или нереальные пределы, за которые он не собирался пересекать. Однако Минхо запустив в своей груди сердце-маячок, вытягивает его магнитом на свет. Джисон не уверен в том, сколько часов прошло с тех пор, как он начал порхать по клавишам октавами вверх-вниз, вспоминая ощущения и звуки. Через некоторое время, по ноте вырастали мелодии, собираясь маленькими волнами в штормовые. Парень останавливается только тогда, когда пальцы начинают дубеть от усталости и ноющей боли. За окном опустилось солнце, и комнату слабым светом освещала напольная лампа, что стояла по правую сторону от стола. Джисон замечает в окне, которое открывает вид на задний двор, мутную фигуру, бегающую туда-сюда. Открыв дверь, он натыкается на огоньки, окутывающие беседку плющом, и Минхо, который рассаживает вдоль клумбы плюшевые игрушки на стулья, найденные в доме. На парне немного болтался, явно с чужого плеча, изношенный брючный костюм, в кармашке которого торчала бутоньерка из космей, а волосы были аккуратно уложены назад. Подойдя ближе, он замечает, что на круглом столике с витиеватой ножкой стояла бутылка рисового вина, запечённые медовые яблоки и курочка в сладко-остром соусе, а в основании беседки стоял проигрыватель, к которому подходит Минхо и включает музыку.
— Нравится? — в глазах парня зажглись лампочки, когда он увидел, подошедшего Джисона. — Я подумал, что… Ты же пропустил свой выпускной, поэтому мы могли бы отпраздновать сейчас. — Минхо теребит края рукавов, что практически полностью закрывают его пальцы.
— Ты.… Устроил мне выпускной? — оленьими глазами оглядывается вокруг.
— Если это можно так назвать. — он опускает взгляд вниз, боясь посмотреть на Джисона, который в свою очередь подходит к парню вплотную и утягивает его в тягучий поцелуй.
— А чем мы займемся? — нежностью разглаживает все сомнения и переживания на лице Минхо.
— Ну, придумать игры на двоих довольно сложно, но я кое-что нашел. — берет в свою руку ладонь Джисона и утягивает за стол. — В нее можно поиграть во время ужина. — он ставит в центр глубокую миску, в которой лежали маленькие свернутые бумажки.
— Что это? — парень берет в руки одну из них и разворачивает, читая вслух содержимое. — Вы бы предпочли оставить того, кого любите или остаться с тем, кого любите? — нервно смеется. — Что за глупый вопрос? Конечно, второе, поэтому я должен оставить того, кого люблю.
— Мне кажется, что иногда бывает такое, что ты должен уйти, чтобы человек, которого ты любишь, мог жить счастливо. — уголок его губ дергается на доли секунды вниз. — Я бы ушел, если бы это было необходимо.
— Я бы не смог быть счастливым без тебя. — решительно смотрит на парня напротив.
— А я без тебя. — он раскрывает следующую бумажку. — Моя очередь. Вы бы предпочли голос Мардж Симпсон или ее волосы? — поперхнулся рисовым вином из-за смешка. — Голос, прическу я бы оставил тебе. Мне кажется, что ты был бы очень горячим с синими волосами. — наклоняется к лицу Джисона и шепчет ему в губы.
— Тогда думаю, что нам надо поискать такую в следующий раз в магазине. — проходится языком по верхней губе и прикусывает ее, ощущая легкий вкус сладости и алкоголя. – Будем продолжать или…
— Тяни следующую, Хан Джисон, программа нашего вечера еще не закончилась. — в последний раз затягивает парня в поцелуй и кладет ему в ладонь бумажку.
– Вы бы предпочли потерять все воспоминания, которые у вас есть, или каждые двадцать четыре часа забывать о том, что происходило накануне? — он задумчиво подвис на вопросе. — Это сложно. С одной стороны, я бы забыл все связанное с болезнью, но и то, как мы познакомились, влюбились тоже, а с другой, мы бы могли создать новые воспоминания и забыть все, что связано с моим сердцем, которое всем причинило так много боли. Наверное, я бы выбрал первое.
— Нельзя забывать свое прошлое, Сони. — качает головой.
— Я и не забуду, это же всего лишь игра. — осторожно улыбается краешком рта. — Что будем делать дальше, я наелся и наоткровенничался.
— Тогда мы переходим к важной части мероприятия. — он берет позолоченный микрофон, который лежал на стуле среди мягких игрушек. — На любом выпускном должен быть король вечера и, проведя голосование, — указывает на плюшевых зрителей. — Мы пришли к мнению, что королем выпускного становится Хан Джисон! — управляя лапками коричневого медведя, он хлопает в ладоши, а после аккуратно достает из клумбы самодельную корону из цветных витражей, приклеенных на металлический гребень. Джисон немного наклоняется, чтобы парень закрепил на его волосах украшение.
— А теперь, разрешите пригласить вас на танец. — Минхо за руку уводит Джисона на свободную площадку возле беседки и спускается ладонью от основания шеи к пояснице, прижимаясь, живот к животу. — Повторяй за мной. — правой ногой он делает шаг вперед, после чего левой шагает в сторону и разворачивается через правое плечо. — You make the promise that, уou save the last dance for me… — подпевает Джисону на ухо, касаясь губами нежной и чувствительной кожи, и крепче прижимается к горячему телу.
— Знаешь, что еще делают на выпускном в американских фильмах? — шепчет Джисон. — Лишаются девственности. — он ловит смущенно-удивленный взгляд Минхо и утягивает его в дом.
В их спальне не было никакой мебели, только двуспальный футон лежал на полу, а поверх него темно-синее одеяло, на которое из окна струился медом свет от включенной гирлянды и фонарей на заднем дворе. Оказавшись на постели, Джисон щекочет кожу за аккуратным ушком парня, что сидит напротив.
— Ты уверен? — мурлычет, прижимаясь к запястью губами, легонько прикусывая кожу.
— Да. — опускается на крепкие бедра Минхо, обтянутые брючной тканью, и поддевает пальцами молочные, отливающие бензином, маленькие пуговки на белоснежной рубашке. Дошедшую до груди и запутавшуюся в петельках дрожащую руку, перехватывает Минхо и притягивает к лицу, оставляя касанием крыльев бабочки крохотные поцелуи на узловатых костяшках. После он самостоятельно скидывает с себя пиджак, откидывая его куда-то в сторону.
— Мне немного неловко без рубашки… — пальцы, опустившиеся на бока Джисона, нервно пощипывают ткань, зацепляя кожу. — Ты не против, если я останусь в ней? — парень мотает головой из стороны в сторону и начинает сомневаться в том, что под его ребрами бьется новое сердце, потому что от той нежности, которую он чувствует к Минхо, колючей болью охватывает всю грудь.
Джисон стягивает с себя футболку и отправляет ее следом за пиджаком, после чего подхватывает губами капельку пота, что выступила в изящной ямке под кончиком носа. Он спускается ниже, проникается внутрь рта языком, проводя им по ребристому небу, и ловит тихий стон, что по вкусу напоминает засахаренные мармеладные дольки. Минхо опускает парня на прохладные простыни, придерживая себя на согнутом локте, чтобы не наваливаться всем весом сверху. Его шершавые губы, протаптывая тропинку от основания смуглой шеи к исполосованной груди, оставляют слегка переливающиеся полупрозрачными бусинами следы. Он замирает напротив бьющегося сердца, прижимаясь поцелуем-стетоскопом, и жадно осязает в жизнь, что теперь скрытым источником текла внутри. Парень опускается ниже и ставит печатки у кромки мягких штанов на резинке, стягивая их с худых ног вместе с нижним бельем, после чего прижимается ртом к возбужденной плоти и проводит широкими мазками по головке, сбивая зажатые стоны с ягодных губ, как созревшие яблоки с деревьев.
— Я немного…– рвано дыша в перерывах между словами. — подготовился, поэтому ты можешь…– смущение смешанное с возбуждением распускается розовыми бутонами на закатной коже.
— Хорошо, Сони. — Минхо целует внутреннюю сторону бедра и медленно проникает, смазанным в лубриканте пальцем, внутрь, возвращая свое внимание к стоящему члену, чтобы сильнее расслабить парня под ним. Через продолжительное время, когда подготовка была закончена, он поднимается к лицу Джисона и оставляет горьковатый привкус смазки на губах, утягивая в долгий поцелуй. — Ты самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной. — любовь Минхо звенит разбивающейся о мрамор фарфоровой посудой и сыпется из глаз осколками на персиковые щеки, он осторожно входит, продолжая успокаивающе ласкать парня, что напрягается от неприятных ощущений
— Скажи, если захочешь остановиться, хорошо.
— Твой член уже у меня в заднице, Ли Минхо, если ты выйдешь, то обратно не зайдешь. — зажатым голосом тараторит Джисон.
— Я серьезно, чаги, не заставляй себя, если что-то пойдет не так. — он запускает пальцы в мокрую челку и убирает ее с лица парня. — Обещай, что скажешь.
— Хорошо…. Я обещаю, только сделай уже что-нибудь. — Джисон аккуратно качнул бедрами, выпуская из легких воздух, как из проткнутого иголкой шарика.
Минхо вслушивается в каждый звук, что доносится со стороны Джисона, прощупывает каждое сокращений мышц, чтобы выстроить нужный ритм, рассчитать нужный угол, стремясь исключить любой возможный дискомфорт и боль. От ответных теплых прикосновений парня он сыпется и растекается, перемешиваясь с ним частицами-чувствами. Рука Минхо скользит по члену Джисона в такт движениям, отчего у того горячий поток скручивается в водоворот чуть ниже впадинки пупка. Перламутровая сперма брызгами морской пены падает на песчаный берег кожи. Джисон обнимает Минхо за шею, прижимая к ключицам, которые тот осыпает ленивыми поцелуями, пока его грудь сминается бумажным пакетом, восстанавливая дыхание.
— Я люблю тебя. — шуршит еле слышным голосом Джисон в влажный висок парня, лежащего на нем.
— А я больше, Сони. — Минхо вытирает влажными салфетками, что лежали рядом с футоном, подтянутый живот парня, а после снимает с себя презерватив, завязывая его и выкидывая в маленькую урну рядом. — Все хорошо? — в ответ Джисон невнятно мычит в основание шеи и вытягивает из-под чужого тела тонкое одеяло, накидывая сверху. — Сладких снов, чаги. — он оберегом оставляет на влажном лбу поцелуй.
Что вам напоминает о горе? Джисон лениво тыкал ручкой по листу тетради, оставляя узор из смазанных чернильных клякс. Он повернул голову в сторону Минхо, который крепко спал, уткнувшись носом в белую хлопковую наволочку, а одеяло еле прикрывало их ноги, перепутавшиеся в нем. Ночи в сентябре по-прежнему жаркие, хоть в воздух и стал несколько свежее, промозглее. Парень преследует тенью лучи солнца, бегающие по спине спящего.
Напоминает ли ему о горе Минхо? Определенно. Как и многих других вещах: о раскрасках с супер-героями, которые они вместе заливали цветными карандашами на мягкой траве; о первой валентинке, над которой он сидел часами, приклеивая полупрозрачные стикеры и выводя признание; о первом побеге из дома поздней ночью, которой они лежали друг напротив друга и рассказывали страшные истории в небольшой палатке, что Минхо умыкнул у отца. Джисон оставляет невесомый поцелуй на темном затылке и уходит в крошечную ванную, где над затертой местами мойкой висит деревянный ящик с зеркальной дверцей. За ней лежат кучка детских пластырей с красочными рисунками, явно просроченные и оставленные покойным владельцем баночки с таблетками, и пара тканевых масок для лица, что так нравятся Минхо. Он растирает между пальцами воск и легкими движениями укладывает прядки в аккуратную прическу, чистит зубы ядерно-мятной пастой в красно-синюю полоску, после чего становится под еле теплый душ, температура которого со временем доходит до той отметки, когда начинает обжигать кожу. Джисон натирает тело жесткой мочалкой в цитрусовой пене, стремясь залезть внутрь, чтобы смыть всю тревогу, которая пылью засыпает органы, и страх, что окутал вязкой нефтью, перед новой жизнью. Оставляя мокрые следы, он доходит до лимонной корзины для грязной одежды, на которой стопкой лежали льняная рубашка и тонкие бежевые брюки. Ткань липнет на влажную кожу, потому что полотенце парень забыл на подоконнике в спальне. Джисон слегка мочит ладони под струей воды и проходится ими по мятым штанам, чтобы хотя бы немного привести их в приемлемый вид, после чего находит во встроенном в стену шкафу застиранную и выцветшую на солнце простынь с красными воздушными шарами, почему-то салатовыми звездами с желтыми прожилками и маленькими силуэтами человечков. Позже Джисон ей застелет криво вырытую, неглубокую яму, под персиковым деревом на заднем дворе. В изголовье поставит фотографию, которую сделал Минхо в один из самых тяжелых и болезненных дней. На ней парень в голубом больничном халате сидит на койке, а в руках, из которых торчат пластмассовые трубки капельницы, держит свой подарок на Новый Год — зеленый вертолет на пульте управления. Под его глазами глубокие синяки, отливающие фиолетовым, и невыносимая усталость вперемешку с несмелой радостью. Рядом с фотографией парень кладет небольшой букет белых хризантем и маленькие рисовые лепешки, после чего он ложится в импровизированную могилу, прослеживая путь облаков и гадая, на что они похожи. Джисон специально встал намного раньше обычного, чтобы все подготовить, поэтому шелест листвы, жужжание насекомых, что пролетают мимо, и пение птиц складывались в колыбельную, которая практически моментально смазала сознание парня и усыпила.
По лицу Джисона ползали божьи коровки, когда Минхо его находит. Он дергает парня за плечи, выдергивая из непроглядной темноты, и что-то говорит, но из-за резкого пробуждения до него доходил только невнятный крик. Джисон прилагает большие усилия, чтобы сконцентрироваться на лице напротив, и замечает изломанные брови, сходящиеся к переносице, злость на дне зрачков с разъедающими пятнами страха.
— Что ты, мать твою, делаешь?! — ветряные мельницы в легких Минхо вращаются с бешеной скоростью, царапая нежную ткань и вызывая гипервентиляцию, отчего парень задерживает дыхание в попытках успокоиться. — Что это…? — он быстро хлопает ресницами, стараясь сдержать едкую влагу внутри глаз, а его крик по винтовой лестнице скатился до шепота.
Джисон окончательно приходит в себя, когда на бежевые брюки размеренно начали падать капли, как из их сломанного крана. Он сцепляет руки в замок на взъерошенной макушке и прижимает голову к своему плечу, успокаивающе выводе в волосах завитушки.
— Эй… — шепчет, касаясь губами кончика уха. — Ты чего?
— Что это такое, Джисон? — шмыгает носом и прижимается к парню теснее.
— Это прозвучит странно, но… — запинаясь на буквах-кочках, тараторит. — Мои похороны, точнее, прошлого Хан Джисона.
— Ты и есть прошлый Джисон. — Минхо отстраняется и косит лакричные пуговки на переносице парня напротив. — Хороня его, ты хоронишь себя. Прошлое надо принимать и отпускать, Джисон, а не закапывать его еще глубже. — прикусывает губу. — В могилах должны лежать мертвые, а ты живой, Хани.
— Ты обиделся? — он пальцами теребил подол фиолетовой футболки Минхо.
— Я всегда боялся, что ты уйдешь раньше меня.
— Боже, это… Я.… Прости меня. — Джисон подскакивает на ноги и протягивает руку парню. — Пошли в дом? — Минхо немного завис на раскрытой ладони, но через пару секунд берется за нее и встает.
Вход на кухню был украшен гирляндой из бархатной бумаги буквы, которой складывались во фразу: «С днем Рождения, Сони». На столе стояло множество маленьких мисочек с различными закусками, рисом и глубокая тарелка, над которой струился дымок, с праздничным супом из водорослей. Рядом были высокие стаканы с расписными солнцами и местами кривой бенто-торт, украшенный сочной клубникой. Минхо подходит к подоконнику и берет в руки голубой колпак с желтыми и розовыми искорками, который надевает на Джисона.
— С днем Рождения, чаги. — нежно целует парня в лоб.
— Сегодня… мой день Рождения? — недоуменно ищет ответ на свой вопрос в лице напротив, после чего кидает взгляд на календарь, от которого Минхо открывал каждый день по листку. — Дурак, я такой дурак, Минхо… Спасибо. — он утягивает парня в долгий поцелуй.
— Пошли уже есть, твой день рожденный суп скоро остынет, а на торт наползут муравьи. Джисон сел, скрестив ноги, на диван и начал вставлять в торт спиралевидные свечи, которые нашел рядом с ним, пока Минхо достал зажигалку из кармана.
— Готов? — подносит огонь к фитилям.
— Я уже придумал желание, поэтому если ты сейчас их не зажжешь, то я лопну от нетерпения. — улыбка Джисона обжигала сердце Минхо сильнее, чем огонь зажигалки кончики пальцев.
Парень забавно надул щеки и сосредоточенно уставился на горящие вершинки, а Минхо в этот момент взял в руки фотоаппарат и оставил день на пленке. Джисон смог задуть все свечи, кроме одной, что стояла ближе всех к Минхо, после чего его плечи осунулись, и он надулся сильнее, чем до этого.
— И что же ты такое загадал, раз так расстроился?
— Не скажу, иначе точно не сбудется. — под нос прошептал.
Минхо ныряет под стол, а после появляется с непонятной вещью, обернутой в праздничную бумагу с елочками.
— Я здесь нашел только рождественскую. — он протягивает подарок Джисону. — Открой.
Под смятой руками бумагой оказывается фотоальбом со снимками, на которых запечатлено их лето. На одной из них Джисон разноцветным пятном погнался за проворной ящерицей, на другой его пальцы размазывают по щекам Минхо черничное варенье. Под каждой фотографией аккуратным почерком выведена дата, а рядом милые подписи с корявыми рисунками. На последней странице в самодельном кармашке лежал плоский гладкий камень цвета яркого летнего неба, который Джисон начал внимательно рассматривать.
— Дедушка в детстве тоже дарил мне подобный камень. — Минхо следил за тем, как длинные пальцы вертели в руках подарок. — Это каменное письмо, использовалось в Японии до появления письменности. Когда ты хотел рассказать о своих чувствах, то посылал человеку камушек. — губы парня трогает полупрозрачная улыбка. — По его весу, форме и цвету люди понимали, что им хотели сказать. Гладкий означает то, что я счастлив с… — Джисон перебивает Минхо, накидывая на него сетку из поцелуев.
— Мне не хватит и тонны камней, чтобы рассказать тебе о том, что ты значишь для меня, Минхо.
К этому упражнению Джисон не мог подготовиться с самого начала весны, когда снег только слегка подтаял, так как даже мысль о нем загоняла парня в тупик. На стуле перед ним должен сидеть он сам. Больной, разбитый, потерявший надежду подросток с нездорово бледной кожей, под которой проступают вены и сосуды, поэтому, открыв глаза, Джисон не понимает, почему перед собой видит потускневшее лицо Минхо. Он словно акварель, которую размыли слишком большим количеством воды и превратили в еле заметную дымку.
Это упражнение самое трудное из всех.
— Мне пора, Сони. — сожаление полутоном легло в глазах Минхо. — Я не хотел, чтобы все так вышло. — солью скатилось по щекам и замерло на подбородке.
— Я не понимаю, о чем ты. — напускная уверенность крошится под натиском реальности, что извержением вулкана в океане вырывалась наружу. — Прекрати…
Лики великана, пожирающего Минхо, выстраивались в Вавилонскую башню, соскабливая краску с небесного потолка. Его сердце-игольница была слишком мала для того количества булавок и других острых вещей, которые в нее втыкали. Однако между каждым проколом Минхо умудрялся, зажигая свечки, загадывать жизнь.
— Я просто не нравлюсь твоему отцу, поэтому он это сказал. — Джисон пытался заполнить комнату беспрерывным звуком, чтобы Минхо не смог вставить и слова, но потолок комнаты становился все ниже и ниже, а слова стали походить на невнятное бульканье. — Мы можем просто остаться здесь…
— Не можем, чаги. — его плечи устало тянулись к деревянному полу. — Я не могу.
— Почему ты это сделал? — задушенный плачь Джисона шлифовальной шкуркой проезжается по крошкам от сердца Минхо.
— Я просто хотел, чтобы не было так больно. — пальцы скомкали ткань, что обтягивала худые колени. — Я не хотел умирать.
В первом лике великан оставлял синяки и царапины отцовскими руками. Во втором, великан смотрел на Минхо через зеркало в танцевальном зале после очередного провала и грыз череп изнутри, как сахарную трость. В третьем, зажимал руками с острыми шипами сердце Джисона, не давая тому биться.
— Доли секунды. Прошли доли секунды, когда я понял, что сделал. — Минхо уже не пытался стереть влагу, что сыпалась градом из его глаз, а мир вокруг стал напоминать размазанные краски на палитре.
— Почему ты ничего мне не сказал…
— Прости меня, Сони. — Минхо протягивает руку к шее Джисона и нащупывает пульс. — Прости, что могу остаться только так. — взамен погасшего, развалившегося некогда крепкого маяка он отдал свой маленький еле заметный маячок, что мигал теплотой в груди парня напротив, на которую рушится его голова. Из нее тоненькими ручейками льется сожженный сахарный сироп. Жизнь, которую загадывал Минхо, он отдал Джисону.
— Не уходи. — буквы тонули во всхлипах. — Хотя бы до утра. — цепляется за темные ленты волос. — Я попрошу ребят забрать меня, но.… До этого не оставляй меня. — Джисон обхватывает подрагивающими холодными пальцами лицо Минхо и, едва прикасаясь, целует в нос. — Пожалуйста.
Он всю ночь, на повторе, сшивает их красно-синими нитями в одно живое бьющееся сердце, пока Минхо, шагая по пятам, их распускает.
Джисон, вцепившись в ручку чемодана, стоял возле калитки. На голубоватую скатерть неба местами разлили рассвет ягодным соком, что оставлял на коже Минхо розоватые всполохи, а ветер ворошил невесомой рукой волосы.
— Наше лето закончилось, но твоя жизнь только начинается, Сони. — он прикоснулся к щеке парня. — Проживи ее хорошо, чтобы в следующей мы снова могли встретиться.
— Я не готов. — Джисон пальцами-крючками крепко цепляется за рубашку Минхо.
— Готов, теперь я уверен, что ты со всем справишься. — он оставляет самый невесомый поцелуй на губах парнях. — Спасибо, что позволил мне уйти счастливым. — в следующее мгновенье в глазах Джисона отражается, вышедшее из-за горизонта, солнце, а за спиной раздается звук машины.
Джисон постоянно что-то терял в складках дивана и собственной памяти. Единственное, что не вывалится из кармана как связка ключей или других вещей, которые он успеет потерять за эту жизнь — память о том, каково любить и быть любимым Ли Минхо.