Она любила драгоценности, втихаря таскала украшения из шкатулки матери — никто её больше не трогал, но мало ли. Перебирая пальчиками, глядя на свет, как преломляются лучи, как вспыхивают грани «блестяшки» — с первого взгляда и не подумаешь, что будет так красиво. Не видно! Не сразу!

Зелёные камни. Её любимый цвет. Как их глаза.

Только вот не хотела бы она искать скрытое в них.

***

Алекто не помнила мать.

Алекто не помнила старшего брата — потому обомлела от ужаса, когда посреди лета к ним заявилась фактически копия отца.

Нет, наверное, она помнила Тана, но обрывисто, слишком нечётко, слишком большой разрыв в маленькой жизни между пятью и восемью годами.

Это потом ей сказали, что старший брат уехал учиться, когда ей было пять, но его ни разу не упоминали…

А вот то, что в тот год ей стало больно — помнила.

Хоть и не знала, почему.

В восемь Тан появился, и в тот вечер ей влетело буквально за то, что она опоздала на полминуты на ужин, так сильно, как раньше ни за какие шалости не получала.

В девять Тан вернулся окончательно, и её жизнь превратилась в кошмар наяву.

Ей надо было молчать. Делать, что ей скажут. Не кричать и не плакать.

Принести чай во время беседы какого-либо важного и не очень гостя с отцом — работа слуг. Почему-то этим всегда занималась она.

Алекто смотрела в чашки и думала, как хорошо было бы причинять боль если не взглядом, то хотя бы таким вот чаем.

Весело было бы смотреть, как они наконец подавятся.

А потом старик, издавший в её адрес грязную фразочку, действительно подавился так, что пришлось звать лекарку, и Алекто попыталась повторить это на отце, но не вышло.

Слишком страшно.

Страшно, но работало — даже в положительную сторону, Алекто проверила на Шаксе. Она всегда знала, что и как смешать, какие слова сказать, чтобы брат выздоровел, или напротив, чтобы убедительно притвориться больными.

Шакс не понимал, но молчал, она же экспериментировала и мечтала перестать бояться.

Танат, на самом деле, не был похож на отца, не считая внешности, но она не могла ему доверять — как можно доверять тому, кого не было столь много? Да и брат его не любил.

Возможно, всё шло так, как должно. Возможно, жить на самом деле так больно — просто Шакс всё время казался таким довольным, что она не понимала… Не понимала.

Про мать было запрещено и говорить, и спрашивать. Когда Алекто была младше, она пыталась что-то тихонько узнать у няни или своей горничной, но те молчали.

А когда ей исполнилось десять, в доме и вовсе избавились от лишних слуг — и таковыми оказались все, кто был к ней приставлен.

Но про то, что она на неё похожа, она слышала каждый раз от отца.

Хотя и не было очень понятно, чем конкретно она так отличалась от братьев. У них троих были одинаковые тёмно-каштановые волосы, зелёные глаза и бледная кожа. Ну, Шакс был самым высоким, даже выше отца, но в ней ничего особого не было.

***

— Он тебя бил? — Танат поймал её на лестнице на чердак, и Алекто испуганно замерла.

За два года с момента окончания учёбы брата они ни разу не говорили наедине, а сейчас, когда он буквально преградил ей путь, она не могла даже пошевелиться.

На чердак было, конечно, нельзя, но он же не будет наказывать её прямо здесь?

— Отец. Он тебя бил? — брат убрал пряди от её лица, и Алекто просто беспомощно смотрела, ощущая себя загнанным зверем. — Скажи мне, пожалуйста.

Тишина.

— Может, наказывал, — брат явно подбирал слова, но Алекто не могла понять, зачем он об этом заговорил и чего добивался. — Обижал? Расстраивает? Что-то…

Шакс никогда ни о чём таком не говорил.

— Мне надо взять… — тускло, опустив глаза, попыталась что-то придумать, но ничего в голову не лезло. Что может быть полезного на чердаке?

— Я тебе помогу, — Танат отреагировал как-то непонятно, и ей пришлось согласно кивнуть.

На чердаке Алекто внезапно расслабилась — это была почти её территория, и тут можно было не бояться. Тем более, Танат растерянно замер у входа, пока она ворошилась в вещах, придумывая предлог.

Ну вот старые учебники, сойдут. Тяжёлые, пусть тащит.

— Вот, надо будет просмотреть для уроков, не нашла в других местах информации, — всунула брату книги, глядя совершенно невинно.

— О, это мои старые, — голос брата внезапно окреп, и Алекто поморщилась.

Нет, вообще-то, он не очень похож — просто резко контрастировал на фоне второго брата и слишком долго отсутствовал. Но внутренняя ассоциация давала знать о себе при каждом взгляде на него.

Алекто не была уверена, что может ему что-то сказать.

Или что это что-то изменит.

Или что этот внезапный интерес вызван благими побуждениями.

— Старые… — Танат пролистнул верхний учебник, и то ли из него, то ли из следующего, выпал конверт. Алекто наклонилась и подняла его, мельком глянув — никаких надписей, кроме даты за 696 год, причём дня рождения Таната.

— Это твоё? — растерянно.

— Я не знаю, я, — он забрал у неё конверт, и даже в полутьме чердака Алекто поняла, что тот сильно побледнел. — Ох!

Он дрожавшей рукой убрал его в карман и перехватил учебники поудобнее.

— Да, всё в порядке, — севшим голосом заверил брат.

Ложь.

И не особо её эта ложь волновала.

Чем старше становилась Алекто, тем чаще любое действие грозило наказанием. Чем ближе совершеннолетие, тем яснее Алекто осознавала — надо выбираться, и жизнь вне их владений может оказаться не такой.

Осознавала, что она действительно может быть не такой.

А раз так, то ей нужно раздобыть беспроигрышный билет в внешний мир. Такой, который перекроет отцу все его возможные ходы.