Белая ворона

Монохромное пасмурное небо куполом окутало город до самой линии горизонта. Робкая тишина, едва разбавляемая стуком капель дождя по стеклу, затягивала в полное ощущение умиротворения. Привычный запах порошка, хвои и сандалового дерева ласкал уставшие от чужеродных ароматов рецепторы. Жесткий матрас уже родной кровати нежнее пуха обволакивал напряженное тело. Веки предательски сомкнулись, окуная в логово кошмаров с головой.

Кровать просела под весом чужого тела. Уэнсдей резко поднялась, незамедлительно повернув голову к непрошенному гостю.

-В общем, мы расстались, – тяжело выдыхая, оповестила Энид.

Ее светлые с цветными вновь покрашенными в начале нового учебного года прядями волосы разметались по подушке. Тонкие пальцы юного ликантропа тревожно цеплялись за ткань белой наволочки.

-Кто «мы»? – едва проснувшаяся девушка скинула собственные затекшие руки с плеч.

-Так я же только...Ты опять спала с открытыми глазами? – блондинка расстроенно поджала губы.

-Я всегда так сплю. Либо кладу подушку сверху, – обыденно парировала темноволосая.

Густые, черные, как самая глубокая безлунная ночь, волосы непривычно выбивались из, казалось, на вечность заплетённых кос. Девушка пятерней исправила столь вопиющее недоразумение.

-Знаю,знаю. Не оставляешь попыток задохнуться во сне. Мне уйти? – голос Энид предательски дрожал.

Наивное и милое до отвращения лицо, вероятно, отражало грусть. Глаза блестели от подступивших слёз, а в словах едва ли не звучал жалобный скулёж. Обычно скупая на эмоции Аддамс не смогла пнуть щенка, который явно нуждался в ком-то рядом.

-Можешь остаться. От тебя пахнет сыростью, – Уэнсдей вновь опустила голову на подушку.

Белоснежная ткань контрастировала со смоляными волосами и темно-сливовыми губами, подчеркивая точеные черты лица. Немигающие глаза смотрели в потолок, пока блондинистая макушка удобно устраивалась рядом. Лоб волчицы уперся в угловатое плечо.

-Можно? – прошептала светловолосая, крепко зажмурив глаза.

-Только больше не шевелись.

В ответ послышался шумный выдох, а затем Энид потерлась лбом о жесткую ткань белой рубашки Уэнсдэй и хихикнула собственной шалости. Та лишь смерила ее недовольным взглядом, предпочитая не комментировать такие несущественные мелочи. Пусть они и ускоряют мертвенно медленное сердцебиение на пару ударов.

Под тихое сопение Аддамс снова нырнула в кошмар. Однако это не тот ужасный сон, который доставит удовольствие садомазохистскому сознанию юной девушки. Это бесконечный лабиринт из пыток, который заставляет даже черное сердце обливаться кровью в первобытном страхе. И лишь теплый комок, что вновь повернулся под боком, позволил темноволосой в этот раз не открывать злополучную дверь преследующего прошлого.

Уэнсдей предпочла не спрашивать подругу о подробностях их несостоявшегося диалога, конечно, ни из желания не заставлять Энид заново переживать столь волнующий неприятный опыт, а исключительно в эгоистичных целях - уберечь свой разум от лишней информации. Тем более, Ксавье растрепал всё и сразу, как только оказался в шаговой доступности.

Мыслительный процесс было не остановить. И теперь же Горгона (предпочитаемо Аддамс, змей-искуситель) был пойман в ловушку собственных сил, справляя нужду. Возможно, это весьма низко и слишком по-детски для Уэнсдей. Однако сразить врага его же оружием всегда означало достойную месть. Особенно, если этот враг не может держать свои придатки под шапкой или в штанах.

Сияющая Энид, появившаяся на пороге комнаты, лишь подтвердила убеждения темноволосой. Ее юношеский восторг от сладкой мести струился через край. Новый пост о произошедшем, который был совершенно непредвзят, набрал рекордное количество просмотров в личном блоге юной волчицы. И теперь широкая сияющая улыбка не сходила с ее лица. Уэнсдей ликовала в собственной манере. Девушка довольно моргнула и спрятала ехидную ухмылку за экраном телефона.

Который месяц Аддамс откровенно избегала злополучное кафе. От сладкого запаха выпечки ее выворачивало сильнее обычного. Черный крепкий кофе вызывал стойкое чувство отвращения. Касания пальцами столешниц болезненно пробуждали давно забытые тоску и ощущение утраты. Роль черного ворона все чаще казалась абсурдной, ведь под видимой копотью явно скрывалось светлое оперение белой вороны. И пальцы саднило от сажи, тщательно втираемой в хрупкие, но гибкие перья.

Резко сузив места для посещений в новом семестре, Аддамс стала походить на отшельника. Сильнее прежнего. Ксавье тщетно пытался вытянуть ее из упаднического состояния. Которое, к слову, также стало сильнее прежнего. Но его методы были слишком грубы для перьев, изрядно потрепанных. И большие компании людей, в которые художник так отчаянно пытался вписать Уэнсдей, вероятнее разглядят участки, лишенные черного цвета.

Энид же просто варила кофе. Черный, но с сахаром. Темноволосая каждый раз недовольно шипела, ощутив хоть намёк сладости на языке, но всегда выпивала все до дна. Однажды Синклер рискнёт и добавит молока, ведь мёд, принесённый Юджином Уэнсдей все же попробовала.

Записать первую победу на свой счёт юный ликантроп смогла в знаменательный день, когда ее источающая опасность соседка откусила кусок имбирного печенья и не впала в анафилактический шок. Ее черные брови недовольно свелись к переносице, жевательные мышцы будто впали в тетанию, но после глотка чёрного кофе лицо довольно расслабилось.

-Ты наконец сделала кофе без сахара? – подняв свой немигающий темный взгляд на Синклер, укутанную в шерстяной разноцветный свитер, немного хрипло проговорила Аддамс.

Энид вздрогнула от непривычной интонации в голосе девушки, а бархатистые хриплые перекаты теплой волной отозвались в конечностях. И в ответ на вопрос светловолосая лишь сильно качнула головой, удобно спрятав покрасневшие щёки в прядях, упавших на лицо.

-Спасибо, – всё также хрипло произнесла Уэнсдей.

Молчание нарушал лишь звук клавиш печатной машинки. Чернила вновь выливались в историю. Разумеется, не автобиографическую. И буквы совершенно по-новому складывались в недоступные ранее слова, означающие чувства благодарности и комфорта.

Тарелка из-под имбирного печенья была пуста. Лишь крошки. Синклер все еще прятала лицо в мягких подушках. Румянец на ее щеках был слишком ярким, что вызвало бы у подруги стойкий приступ аллергической реакции. Недавно разбитое сердце аккуратно сшивалось с хирургической точностью холодными тонкими пальцами. И чувство благодарности и комфорта выливались в естественную комбинацию искренней чистой привязанности.

Энид не заметила, как провалилась в сон. Темноту наступившей ночи разрезал острый клокочущий хрип, словно комок в горле, копившийся годами, нашёл выход. Синклер инстинктивно выпустила когти и вынырнула из-под одеяла, готовясь к нападению, пока источник гортанных всхлипов не заставил ее мгновенно поменять намерения.

В собственной кровати Уэнсдей металась в кошмаре, как змея на раскаленной сковороде. Первобытный страх впечатал ее в матрас. Лицо девушки отражало не характерный для нее ужас. И словно из глубины охватившего ее сна доносились рыдания. Липкий пот покрывал лоб, стекал по шее, словно невероятно болезненные судороги пронзали её тело.

-Уэнсдэй, – мягко потрепала за плечо волчица, не найдя в себе сил оставить подругу биться в агонии.

Аддамс вскочила, вцепляясь руками в мягкую пижаму соседки. Ее темные глаза источали привычный могильный холод, но теперь из их глубины сквозил настоящий всепоглощающий страх. Рот девушки открывался в тщетной попытке произнести хоть слово, но тут же закрывался с явным звуком лязганья зубов. Цепкие пальцы крепко сминали воротник рубашки Энид, задевая ногтями незащищенную кожу шеи.

Синклер прижала дрожащее тело к себе, укутывая в теплые объятия. Когда озноб перестал изводить темноволосую, та снова провалилась в сон. До утра Энид не расцепила своих рук. До утра ни один кошмар больше не смел постучать в дверь этой комнаты.

Пробуждение было неловким. Аддамс повела носом, втягивая уже знакомый запах ядреной смеси порошка и жженой карамели. Ее собственные руки обвивали что-то большое и теплое. Это «что-то» обнимало ее в ответ. Наконец выпутавшись из невероятно сильной хватки, Уэнсдей воссоздала картину произошедшего. От пристального взгляда Энид проснулась, лениво открывая глаза.

-Ты в моей кровати, – монотонно заключила темноволосая и принялась разминать затекшую от непривычного положения шею.

-Я в твоей кровати, – сонно повторила Синклер и тут же широко открыла глаза, скидывая с себя одеяло. – Я в твоей кровати?

Смешанное чувство наслаждения от чужой заминки смешалось с собственным букетом нераскрытых ощущений. Аддамс неожиданно ухмыльнулась.

-Не знаю, о чем ты думаешь своим садистским мозгом, но тебе просто снился кошмар. Я разбудила тебя, и ты вцепилась в меня, как собака в ногу почтальона, – тараторила Энид, нещадно давя поднимающееся смущение, что уже румянцем разлилось по лицу.

-Занятно слышать от тебя сравнение с собакой, – ухмылка не сползала с насмешливого лица.

-Как всегда, возмутительно, – Синклер недовольно топала ногами в направлении своей кровати, ворча под нос. – И ты ведь не объяснишь, что произошло?

-Ничего, что может заставить тебя беспокоиться, – внезапно холодно отрезала Аддамс.

Девушка явно дала понять, что развивать дальше эту тему совершенно не желает, но уязвленное эго Энид не позволило бы спустить на тормоза события ночи.

-Да ты чуть не начала левитировать в собственной кровати! Это больше походило на обряд экзорцизма, чем на то, о чем мне совсем не нужно беспокоиться, – голос ликантропа едва не перешел на писк.

Негодование расползалось краской по ее лицу. Светлые брови предельно низко опустились к глазам.

-Кошмар, – спокойно произнесла темноволосая, словно не она металась в агонии пол ночи. -Мне всегда снятся кошмары, но последние несколько месяцев они стали слишком...

-Жуткими? – взгляд Энид смягчился, а негодующие интонации в голосе сменились на сочувствие и обеспокоенность.

Не в силах произнести вслух, Уэнсдей лишь качнула головой в немом согласии. Синклер не сумела справиться с минутным порывом, за пару шагов преодолев расстояние до чужой кровати, и крепко обняла девушку. Та безжизненной плетью повисла в ее руках, так и не решившись обнять в ответ. Саморефлексия, пожирающая изнутри, заполонила циркулирующими мыслями и без того мрачный разум. Чуждое, запредельно редкое чувство стыда за собственную слабость поднималось волной из подсознания.

-Ты не жалкая, – словно прочитала мысли подруги юная волчица. – Ты самая сильная из всех, кого я знаю. И испытывать чувства..ну, знаешь, для людей...совершенно нормально.

От сопереживания и волнения голос Энид упал будто бы на пару октав. Ладони неприятно потели, а чувствительный нос, уткнувшийся в чужую шею, обжигал запах свечей и сандала, источаемый бледно-бронзовой кожей. Уэнсдей шумно выдохнула и обвила руками теплое тело в ответ.

-Полагаюсь на твои социальные навыки в установке длительности объятий, – почти шепотом в ухо и так дрожащей Синклер.

-Достаточно, -девушка взвизгнула, резко отстранившись.

Сердце стучало неприлично громко, пульс отдавался в висках, как и чужой шепот, что уже зарезервировал себе место в мыслях на ближайшее тысячелетие.Чувствительный к запахам нос так и тянулся вновь уткнуться в ямку у ключиц. Пелена наваждения застелила глаза.

-Спасибо, – произнесли темно-сливовые губы.

И Энид поняла, что совсем пропала. Недавно разбитое сердце тщательно с хирургической точностью сшивали холодные длинные пальцы, чтобы потом разбить его на куски молотком.

Комфортное молчание нарушалось недовольным бурчанием печатной машинки. Уэнсдей полностью поглощена процессом. И только приятное саднящее покалывание кожи в надключичной ямке творит бурю в подсознании.

Несмотря на мрачность академии, предрождественская суматоха охватила и её, но уже в своей трактовке. Театральный кружок готовился к спектаклю о языческих обрядах, явившихся прародителями Рождества в современном его понимании. Энид пропадала на репетициях, а Уэнсдей помогала Юджину подготовить пчёл к зимовке. Кудрявый парень не уставал придумывать новые способы обратить внимание светловолосой особы с цветными прядями в пересушенных волосах на себя.

-Что, если подарю ей омелу? Она поймёт? – парнишка заговорчески подмигнул темноволосой.

-Если не понимаю я, то и Энид уж вряд ли разглядит скрытый смысл в гербарии из полупаразитического кустарника, – в руках Аддамс крутит крохотный веник омелы, нещадно крошащийся от движения воздуха вокруг.

-Если два человека оказываются под омелой, то они обязаны поцеловаться, – юношеский энтузиазм Юджина словно вирусом заражает все вокруг.

И Уэнсдей теплеет при взгляде на его светлую улыбку, пусть внутри черного сердца и ворочаются пчёлы, недовольные таянием ледяного панциря, а приятное покалывание в надключичной ямке ожогом расползается.

Первый снег был встречен довольными улыбками. Белый ковер покрывал изумрудно-зеленую траву, деревья прогибались под тяжестью белых шапок. Ученики валялись в снегу, играли в снежки, лепили подобия снеговиков и совершенно не отличались от нормисов своим ребячеством и искренней радостью перед совершенно обыденным погодным явлением.

Энид с чашкой горячего какао безостановочно пялится в окно на падающие ватные хлопья.

-Ты почти виляешь хвостом, – ухмылка коснулась темно-лиловых губ.

-А ты хочешь вывести меня на прогулку? – Синклер недовольно надула щеки и бросила грозный взгляд на источник раздражающих комментариев.

-Прости, оставила поводок дома. Но если ты будешь послушной и отзываться на команду «рядом»... – Аддамс не успела договорить, как горячая ладонь накрыла ее губы.

Темноволосая подняла взгляд и встретилась с полыхающими глазами напротив. Все, что в них отражалось, было неподвластно холодному анализу, и Уэнсдей предпочла не продолжать язвить себе во благо.

-Ну и кто из нас более послушный? – Энид откровенно ухмылялась, смещая свою ладонь на щёку и проводя пальцами по чужим губам. – Звание хорошей девочки я передаю тебе.

Ноги Уэнсдей словно приросли к полу, не в силах сдвинуться с места. Ухмылка Синклер сменилась на приторно сладкую улыбку. Смеясь, девушка оставила подругу посреди комнаты в полнейшем замешательстве. Аромат жженой карамели обволакивал рецепторы.

-Я на улицу. Если захочешь составить компанию, одевайся теплее, – Энид говорила совершенно спокойно, пока ее сердце периодически впадало в асистолию, непонятное тепло обжигающе растекалось под кожей, а дыхание сбивалось.

Аддамс согласно качнула головой и на негнущихся ногах добралась до собственной кровати. Щеки и ладони потеряли мертвенную холодность. Ледяной панцирь на черном сердце дал трещину, давая волю рою пчёл, что тут же загудел, передавая покалывание на конечности. Бледно-бронзовая кожа заалела. Стук сердца вторил отдаляющимся от комнаты шагам юной волчицы. Букет эмоций ударил в затылок и опустошил весь запас энергии. Сажа сыпется с перьев, как снег. Уэнсдей провалилась в забытье.

Шумное дыхание в шею. Опасность, заставляющая волосы встать дыбом. Гортанный рык. Погоня. Запах крови, обычно теплом разливающимся по телу, заставлял бежать без оглядки. Топот шагов позади переходил в размеренный галоп. И впереди беспросветная тьма тысячи поворотов лабиринта. Утробный рёв сменился человеческим голосом, мягко произносящим имя. А тошнотворно сладкий аромат свежей крови собой заменил запах морозного воздуха. Мощный рывок вытащил Уэнсдей из темноты.

-Я рядом,- шептала Энид, водя горячими ладонями по напряженной взмокшей от кошмара спине.

Аддамс уткнулась подбородком в угловатое крепкое плечо, давя рвущийся из груди уставший всхлип. Крепко зажмуренные глаза не позволят непрошенной влаге стечь по лицу на окрашенные перья. Но руки автоматически обнимают чужую шею и путаются в светлых волосах.

-Останься со мной сегодня, – сломленно и сдавленно.

Ком в горле нашёл выход.

И Синклер остаётся. Лежит рядом, пока швы на сердце кровоточат. И либо идти ва-банк, либо остаться ни с чем. Волчица обнимает Аддамс со спины, крепко прижимая к себе, и целует в затылок.

-Спокойной ночи, – шепчет хрипло куда-то в шею, пока желудок едва не выворачивается наизнанку от бешеного стука вышележащего саднящего органа.

-Спокойной, – в ответ надрывно, чтобы быть громче гудения жалящих насекомых, обкалывающих тело изнутри.

И оболочка изо льда тает. Клокочуще захлебываются легкие, а черные перья теряют искусственный цвет.

Кошмары больше не найдут дороги.

-Так значит, ты подаришь ей это? – Юджин вертит коробку в руках и ищет подходящие слова. – Вряд ли ты останешься после такого «хорошей девочкой» для неё.

Уэнсдей лишь пожимает плечами. Бархатная упаковка подарка отсвечивает и переливается в падающем свете ламп.

-Если не можешь атаковать, обороняйся, – кудрявый парнишка поправляет очки и протягивает коробку темноволосой. – Или прими поражение.

-Но ты бы выбрал бегство, не так ли? – на расслабленное лицо легла тень полуулыбки.

-Быстро учишься, Аддамс, – гордая улыбка беспрепятственно озаряет лицо.

Девушка в последний раз прошлась глазами по всей комнате и направилась к выходу. Вопрос, мучающий разум, заставил остановиться в дверях.

-Ты подаришь ей омелу? – недовольный укол в грудной клетке.

-Даю эту возможность тебе, – в уголках глаз скопилась непрошенная влага.

Бегство.

В ответ кивок и хлопок аккуратно закрытой двери.

Энид блистает в своей роли жертвы для подношения. Искусственный иней блестит на ресницах, а глаза сияют ярче прожекторов. Белое платье в пол ловит блики с каждого источника света. «Как подарочная упаковка», – проносится в голове Уэнсдей, вынужденной присутствовать на постановке. Но та не в силах врать даже себе. Ей нравится происходящее, ведь в целом можно забыть о том, что в зале рядом сидят люди, когда на сцене Синклер. Искусственная кровь сменяет игру света на платье. Звучат финальные слова и аплодисменты. Аддамс, как завороженная, встает с толпой.

Дверь комнаты скрипит. Уставшая Синклер буквально валится с ног. А искусственный иней по-прежнему лежит на ресницах.

-Я ходила на постановку. Мне понравилось. Для самоучек вы были хороши, – Уэнсдей отложила книгу на стол и поднялась с кровати.

Волнение бегало по спине мурашками, пока упаковка с подарком лежала под подушкой.

-Спасибо, – просияла светловолосая. – Я видела тебя в зале. Было неожиданно увидеть тебя в свитере со снежинками. Ты выглядела...

-Как белая ворона? – уголки губ тронула едва заметная улыбка.

-Потрясающе, – наконец произнесла Энид.

Аддамс оборонялась. Руки инстинктивно потянулись под подушку в желании закрыть неловкую паузу действием. Бархатная коробка казалась совсем небольшой, но внешний вид был достаточно внушительным.

-Вот, – немногословно, но со вкусом.

Волчица пришла в восторг. Казалось, сейчас ее глаза сияют ярче, чем на сцене. Но Уэнсдей все списала на слёзы в ее глазах, ведь Синклер была слишком эмоциональной.

Девушка нетерпеливо открыла подарок, бережно отклеивая бархат. Сияющие глаза светловолосой удивленно расширились, а яркий румянец лег на выбеленное макияжем лицо. Шаг. Предельно близко, что можно услышать дыхание друг друга. Вопросительный взгляд направлен строго в темные глаза. Уэнсдей судорожно моргнула.

-Розового не было? – прямо в губы прошептала Синклер, наматывая на руку новый черный кожаный поводок.

Поражение.

Крупная капля сбежала по спине. Гудение в груди стихло. Пчёлы не пережили оттепель. Чужое дыхание сбивало темп. Носы едва не соприкасались. Уэнсдей взглянула вверх. За ней последовала Энид.

Под потолком на чёрной ленточке. Омела.

Сладко. Блеск для губ вяжет, остается на языке. Чужое дыхание отдается гулом в голове. Темно-сливовые губы блестят от влаги и клубничного блеска с блестками. Энид вот-вот расплачется.

Темные глаза напротив чернее полярной ночи. Уэнсдей жадно хватает воздух приоткрытым ртом. Молчит, едва наклонив голову вправо. Вглядывается, пробирает до костей. Холодная рука запускается в светлые волосы цепким крючком и стягивает волосы на затылке неожиданно деликатно. Колени Синклер неожиданно подкашиваются, а тело непроизвольно подается вперёд, снова впечатываясь в губы напротив своими, покалывающими и покусанными в нетерпении.

Черные ногти проходятся по коже на затылке. Глаза светловолосой закатываются под прикрытыми веками. Шумный выдох на грани в губы. Хватка на затылке усиливается, вторя сбитому дыханию.

Жадно. Волчица едва не порыкивает от переизбытка ощущений. Уэнсдей кусается, резко выдыхает и опускает вторую руку на шею Энид, поглаживая напряженные мышцы. Руки Синклер, безвольно висевшие вдоль напряженного дрожащего тела, ложатся на талию Аддамс, прижимая хрупкое тело к себе. Возможно, слишком резко. Темноволосая сдавленно выдыхает.

Уэнсдей теряется, когда цепкие пальцы проходятся по ее губам, опускаются на подбородок, приоткрывая рот. Влажно, жарко. Язык, клыки. Тепло горячим кофе разливается по телу, задерживаясь внизу живота, обжигая органы, растекается по конечностям. Мысли, как сироп, вязкие, липкие. Приторно сладкие, как вкус жженой карамели на языке. Острые когти по шее. Невесомо нежно, до предела осторожно. Надрывный выдох. Хаос блуждания рук по телу. Сознание путается. Веки дрожат, пальцы вычерчивают узоры на влажной коже. Волосы растрепаны, потрепаны нервы, натянувшиеся сильнее струн виолончели. И воздух вокруг плавится, как сахар в автомате по приготовлению сладкой ваты.

Клыки задевают темно-сливовые губы. Зубами Синклер оттягивает нижнюю губу, приоткрыв глаза, и теряется от увиденного. Кислород застревает в легких, а сердце пропускает удар. Длинные черные ресницы Аддамс подрагивают, прикрывают глаза. Сдавленный полустон и девушка резко отстраняется, упираясь руками в плечи волчицы. Глаза широко испуганно распахиваются, но тело тут же расслабляется, стоит только взгляду наткнуться на сияющую улыбку Энид.

Краска покрыла лицо, шею. Полыхающий румянец на бледной коже ярче пламени. Влажный лоб к влажному лбу. Дыхание все еще сбито. Уголки губ Уэнсдей подрагивают в едва заметной улыбке, но от влюбленного внимательного взгляда Синклер не скрыться.

Омела останется висеть под потолком и после праздников, а белые перья больше не покроются копотью.