Ишим заглядывает в просторную комнату, держа в мыслях какую-то условно-важную фразу о том, как она устала за день, но все слова сразу исчезают, стоит ей переступить порог. Кара лежит на широкой двуспальной кровати — она предпочитала именно такие еще до их знакомства, потому что лихорадочно металась во сне, — и Ишим с удивлением отмечает, что сейчас Падшая полностью обнажена, а тело еще сверкает капельками воды — видно, только вышла из душа. Лучи предзакатного солнца, ломаясь о витражи в окнах, падают на ее спину, и Ишим кажется, что она может пересчитать высвеченные позвонки и все ребра. Она мимолетом думает, что есть в позе Кары какая-то грация сытого хищника, которому не нужно уже куда-то бежать и кого-то рвать на мелкие насыщенно-алые клочки.
Подойдя ближе и заглянув через плечо, демоница видит то, чем Кара так занята. Это какой-то боевой амулет из новой партии, который она пытается настроить, пользуясь руководством через прозрачный кристалл в серьге, висящей в ухе. Заметив Ишим, Кара быстро прощается и снимает неброское украшение, откидывает его куда-то на столик; несмотря на неудобное положение, бросок Падшей как обычно точен. Она улыбается демонице самой настоящей и искренней из своих улыбок, меж зубов у нее зажата почти догоревшая сигарета.
— Я говорила не курить в постели, — первым делом ворчит Ишим.
Кара, быстро притушив сигарету пальцами, покорно кидает ее на пол.
— Влад дернул прямо из душа, — рассказывает она с легким недовольством. — Вечно со своей магией намудрит, а мне поправлять…
Ишим слишком долго молчит, и неудобно выворачивать шею, чтобы взглянуть в ее глаза, поэтому Падшая некоторое время продолжает лежать так же, как и лежала до прихода демоницы, лениво раздумывая, что так могло ее увлечь. Не к Владу же ревнует — упаси Денница, Ишим умнее.
Когда Ишим проводит кончиками пальцев по шрамам на ее спине, Кара чувствует, как напрягаются лопатки, как тело, напуганное прикосновением, готовится выхлестнуть черные крылья и взвиться вверх, под потолок, напуганной птицей, но она успевает справиться с порывом прежде, чем это происходит. Она оборачивается все же, смотрит на Ишим, на то, как та, даже видя напряжение Кары, продолжает водить рукой по страшным шрамам, слегка поцарапывая ноготками давно зажившие раны, белыми рваными полосами пересекающие спину Падшей.
— От Нираэль, — слишком хрипло говорит Кара, прикусывая губу острым клыком. — Плеть-девятихвостка. Она хотела перебить мне крылья, но я успела их убрать. Ужасно, да?
И Ишим — ее хрупкая трогательная Ишим, всегда готовая отвернуться, когда Кара стирает с лица чью-то кровь — восхищенно выдыхает вдруг, не в силах оторвать тонкие прохладные пальчики от изуродованной спины:
— Красиво.
Кара замирает не дыша, пока горло не начинает саднить, она ошарашенно вжимается в кровать, чувствует ребрами все складки сбившейся простыни, и думать об этом, конечно же, гораздо проще, чем о том, с каким неподдельным интересом Ишим касается ее шрамов. Касается как-то так, что не хочется больше говорить, что сердце бьется где-то выше нужного, жаром опаляя ее всю.
— Мы спим вместе уже года два, а ты только заметила? — тихо усмехается Кара, хотя смеяться над этим ей совсем не хочется.
— Как-то не обращала внимания, — признается Ишим, забывая все слова, пока говорит. — Солнце… Очень красиво.
Свет и правда аловатый из-за цветного стекла в их окнах, напоминающего витражи в католической церкви, и этот красный цвет вдруг подчеркивает белые шрамы на теле Кары, показывая их как-то по-новому потрясающе. И Ишим осторожно садится рядом, неотрывно рассматривая белые отметины.
— Повернись, — просит она, думая, все ли шрамы в этом освещении будут выглядеть так необычно.
Кара привычно усмехается, легко подчиняясь. Она никогда не стеснялась наготы, но предпочитала носить одежду с длинным рукавом, скрывая множество шрамов на руках, которые она когда-то пыталась забить татуировками, но вскоре поняла, что их слишком много. Мелкие белые порезы совсем тонкие, из них можно составить узор, если присмотреться.
— Вот эти от когтей, — подсказывает Кара, глядя, чего Ишим касается. — Это меня царапнул какой-то демон из низших в драке. Потом… Кажется, от ножа. И это тоже. Меня часто задевают, — она вынужденно смеется. — Но там все ерунда.
— И эти пять от когтей, — подхватывает Ишим. — Когда вас с Владом схватил Велиар, тебя ранили. Я помню.
Ишим подбирается к плечу, здесь шрамы глубже — от мечей. Старые и новые, совсем недавние, некоторые идут крест-накрест, перекрывая друг друга, и по ним можно было бы проследить всю историю Кары: от жизни ангелом через существование наемницей к командору Гвардии. Ишим полулежит рядом, почти невинно обводя пальцем контуры широкого старого пореза, но Кара думает, что ее голос звучит на пару тонов ниже обычного, пытается понять, отчего, пока Ишим на переходит на шею. Касается выпирающих ключиц, минует засечки на них и не слушает надрывный смешок: «Они совсем не умели пытать…». На шее Кары виден четкий белый след вампирского укуса, демоница проводит по нему рукой, вспоминая — это мгновение из жизни Падшей она видела воочию. Кара, искусавшая губы в кровь, вдруг запрокидывает голову, и ее волосы достаточно короткие, чтобы не скрывать напряжение мышц. От старого укуса еще хочется выть — какая-то вампирская магия, заставлявшая ее тогда жмуриться от наслаждения, возвращается и сейчас.
— Вампирша из Праги, — шепчет она, хоть Ишим и помнит.
— Я испугалась тогда, — говорит демоница. — Она почти убила тебя.
И вдруг наклоняется, прикусывает шею около шрама, совсем слабо, совсем маленькими клычками по сравнению с той вампиршей, пытавшейся разодрать Каре глотку, но Падшая неожиданно для себя тихо стонет, чувствуя прохладные губы на пылающей шее. От шрама снова расходится опасное удовольствие, растекается по крови. Ключицы ломит, ей нужно схватиться за что-нибудь, но Кара даже не может себе представить, как можно вцепиться в спину Ишим под летним тонким платьицем. Демоница как-то незаметно оказывается на ней, не позволяет Каре привычно нависнуть над собой, с неожиданной силой вжимая ее в кровать, пока та не прекращает сопротивляться.
Ишим прихватывает кожу на ее шее зубами, и Кара чувствует, как бешено бьется вена, но не боится, хочет шепнуть что-то вроде: «Я тебе верю», не может из-за окончательно сбитого дыхания, да это и не нужно. Кара из тех, кто под страхом смерти не скажет: «Я люблю тебя», даже если в голову ей направят черный хромированный пистолет.
Она говорит: «Держи меня, когда я буду падать».
Или: «Мое тело со шрамами — оно все твое».
И Ишим этого достаточно, чтобы проходиться губами по шее, выцеловывая до боли каждый старый укус или порез, чтобы снова спуститься к ключицам, шепча что-то бессвязное. Рукой она скользит по боку Кары, чувствуя неровность длинного шрама, идущего от последнего ребра почти до бедра, они в унисон выдыхают на разные, но ломкие голоса: «Та Тень с Девятого», смеются.
Шрамы у Кары по всему телу, за каждым — своя история, и едва ли Ишим знает половину из них. Но она касается губами того, что на груди, упоенная их странной игрой, говорит:
— От стрелы одного из мятежников. — И щурится по-кошачьи довольно, глядя, как Кара выгибается, приподнимаясь на локтях. — А это, — она скользит рукой по животу, — пулевое ранение от одного из наемников Высших.
Пальцы Ишим знакомо поглаживают кожу, чуть царапают в особо чувствительных местах, демоница с наслаждением ловит каждый задушенный вскрик Кары, ласкает ее рукой, сама нетерпеливо бьет хвостом.
Она знает, каково чувствовать резкие укусы на коже, почти что до крови, именно такие, когда подбрасывает то ли от удовольствия, то ли от боли. В Аду не признавали нежность — она и не была им нужна, и Ишим, прикусывая кожу Падшей, вцепляется пальцами в ее выступающие ребра, словно хочет оставить на них, давно исцарапанных, свои отметины.
Кара вздрагивает от холодных прикосновений к своей пылающей коже, у нее кружится голова, но ей не хочется умолять.
— Здесь-то откуда? — посмеивается Ишим, касаясь шрама на внутренней стороне бедра. — А, помню, ты упала с крыши на задании…
Кара готова молиться на того парня, скинувшего ее оттуда: Ишим целует шрам, потом скользит ниже под раздраженное шипение, осматривает следы от сигаретных ожогов, ровной линией проходящие по голени.
— На Девятом тебя тогда взяли в плен, — говорит Ишим, гладя каждую метку. — Совсем недавно…
Каре мало прикосновений, она уже скрипит зубами, тихо стонет, давя в глотке такой, думается ей, бесстыдный звук. Ей кажется, эти стены не должны слышать раскатистые долгие стоны командора Гвардии, поэтому она вцепляется зубами в костяшки, но все ее убеждения постепенно исчезают за новой вспышкой удовольствия…
— Так нечестно, — фыркает Ишим, сердито дергает кисточкой хвоста, лукаво улыбается и мстительно наклоняет голову, сместившись чуть выше; Кара наконец громко взвывает — не помогает ничто, подается вперед и, чтобы не вцепиться в светлые, кажущиеся огненными сейчас волосы Ишим и не рвануть на себя, вцарапывается в смятые простыни, а демоница выгибается до дрожи сама.
Ишим чуть отстраняется, хвост ее скользит по бедру Кары, поглаживая шрам, оставленный чьим-то топором, Падшая наконец вскакивает, подбросив себя быстрым взмахом на мгновение раскрывшихся крыльев, нависает над Ишим, со звериным рыком целует — на языке Ишим остается вкус крови и табака. Кара рывком дергает молнию на ее платье, потом рвет и тонкую ткань, забыв о церемониях, проходится ногтями по телу извивающейся Ишим, подставляющей под поцелуи лицо и шею.
— Маленькая маньячка, — смеется Кара, кусая между шеей и плечом, так, что на губах остается кровь, а на бледной коже Ишим уже синеет отметина. — Первый раз вижу, чтобы кого-то возбуждали мои шрамы.
Ишим издает какой-то странный звук, похожий на упоенное мурчание, хвост бьется в агонии, как и она сама, золотые кольца на кисточке позвякивают, коготками она вцепляется в спину Кары, проводит по неровной от шрамов коже.
— Я еще не совсем внимательно рассмотрела, — выдыхает она, блаженно жмурясь, чувствуя, что Кара, все ее мысли, все ее прошлое, все ее шрамы — это и правда ее, только ее. Пока Кара снимает с нее белье, Ишим спрашивает: — А много у тебя было? Ну, других… которым не нравились шрамы?
— Такой милой демонички — никогда! — скалится Кара, цапнув ее за хвост и проведя по всей длине до кисточки, вдруг останавливается, нежно касаясь другой рукой шрама Ишим, пересекающего ее щеку, целует долго, шепчет в губы: — Зато тебя шрам не портит, солнце мое. Мое единственное солнце во всей этой непроглядной тьме… До тебя меня не было.
Кара отпускает изгибающийся хвост, ведет рукой по бедру, сама губами ловит прерывистое дыхание, каждый вздох, каждое движение. Когда ее зубы вновь смыкаются у Ишим на шее, словно в отместку за игры со шрамом от вампирского укуса, демоница жмурит глаза и вскрикивает, но слова Кары по-прежнему звучат в ее ушах.
Кара двигается как всегда резко, вжимая Ишим в кровать, опаляя дыханием, от которого, чудится, начинает плавиться кожа. Кара худая, как адская гончая, ее кости и мышцы Ишим чувствет пальцами, когда цепляется за плечи Падшей. Демоница не пытается сдержать сладкого стона; он эхом разносится под высоким потолком, а у Ишим дрожат веки — хочется то ли закрыть глаза, то ли смотреть на Кару неотрывно, ловя каждое движение, каждый ее прерывистый вздох.
Вдох — выдох — вдох. У них обеих сводит все кости сладкой болью, Ишим запрокидывает голову до хруста шеи, она переламывается в позвоночнике, хватается дрожащей рукой за край кровати. От Кары пахнет горячим металлом, у нее чернота расползается по белку глаз с каждым рывком, кровь из прокушенной губы капает на живот Ишим и просто удивительно, что не дымится, потому что им самим кажется, что вокруг огонь.
Кара стонет в тот момент, когда за спиной ее распахиваются с хлопком широкие черные крылья, надежно укрывающие их с Ишим от всего мира на пару мгновений. Она падает на демоницу, сбито смеется чему-то, смотрит на ее лицо, чувствуя руку Ишим на спине — она снова поглаживает шрамы.
У Ишим слишком кружится голова, но ей кажется, что она слышит тихий бессвязный шепот Кары.
Те самые три слова, которые она никогда не говорит.