Гнездо — простое, поражающее своей истинной слово, настолько, что Вашингтон отрывается от заполнивших стол бумаг и наконец понимает.
Оглянувшись по сторонам, проведя взглядом по невольному кругу карт, донесений и неотправленных писем, вздрагивает.
Джорджу требуется долгое мгновение, чтобы встретить второй шаг Жильбера шипением.
Выдыхающее предупреждение.
Слепое и инстинктивное.
— Я не причиню вам вреда, — тихо, приподняв руки в примиряющем жесте Лафайет покорно отступил.
— Очевидно, — выпустив перо, Вашингтон трёт виски кончиками пальцев, хмурится, — От него нужно избавиться — как можно быстрее, — щетинится, приподняв губу в тревожном оскале, ему неуютно под обнажающим взглядом.
До скрипа каблуков — до скрипа отброшенного, скомканного черновика.
Не подпустил Александра, тонул сам.
— Позвольте мне помочь, — держит границу, подходит мелкими, кошачьими шажками.
Вскинув голову, Джордж наблюдает — не шипит. Дрожь заметно свернулась напряжением в прямых плечах.
Чуть ближе — предостережение обрывает прикушенный язык.
— Не нужно, — показательно гудит, но больше не прогоняет.
Ещё ближе.
Отклоняется. Перекатывается.
— Если, — начинает Лафайет, но его останавливают грузным жестом.
— Осторожнее, — ждёт; Джордж взглядом указывает на набросок карты — собственный, аккуратный.
Так предлагают заложить свою ветвь в гнездо, забрать.
Проверяют в опасении.
Склонившись, Жильбер тянется, едва касается края: выбившаяся рыжая прядь липнет ко лбу, но он не смахивает её.
Боится спугнуть, хотя помнит-знает о стойкости.
Тронув, сдвигает к себе, немного. Безмолвно спрашивает, убедившись в том, что глухое шипение ему послышалось берёт в обе руки, едва держит.
Если Вашингтон захочет забрать.
Если прогонит.
Если…
— Остальные, — тихий выдох, — Остальные тоже — позади, — отрывисто продолжив, Джордж доверительно отвернулся.
Гнездо-шорох было предзнаменованием, знаком того, что нужно спрятаться.
Укрыться.
Но даже при поступи жара жеребячье упорство сковывало, разгораясь, притупляло инстинкты, загоняя разум в узкое, отгораживающее его русло.
— Мне нужно обойти вас, — тихо объясняет Лафайет, — Вы позволите мне? — спрашивает прежде, чем продолжить.
— Прошу, маркиз, — наедине Вашингтон сторонится титулов, снимал, как форму — набрасывая на плечи лишь в моменты раздражения или внезапной серьёзности.
Указывает.
— Благодарю за доверие, — в восхищении нитью натягивается странная смесь нетерпения и беспокойства — это стёрло слой брони Джорджа, заставляя склонить голову набок ещё раз, закрывая уязвимую шею.
Слух цепляется за каждое изменение.
— Осторожнее, — губы приоткрываются, не боится.
— Вы позволите мне?
— Поторопитесь, маркиз.
— Да, ваше превосходительство, — от ответного обращения лицо Вашингтона тронула тень, но она быстро исчезла, обратившись загнанным любопытством, когда Жильбер приблизился достаточно, чтобы склониться, — Если вы попросите, то я остановлюсь, — даже за спиной ощущение взгляда не уходит.
— Я верю вам, — фыркает, сбивая вдох.
Перемещается, едва уловимо — теряясь от открытого нежелания привлекать внимание.
— Аккуратное, — чернила липнут к рукам, метят, склеивая листы, — Хорошее гнездо, — уголок зрения задевает движение.
— Отвратительное, — выпрямившись, Джордж прислонился к столу, возвышаясь и изучая.
— Осталось немного, — в виноватом смущении Лафайет торопится, собирая и сминая, — Последнее, — признавая в ускользнувшем свёртке письмо, чужое.
— Их нужно сжечь, — выплёвывает Вашингтон, отворачивается от тонкой стопки, — Как можно быстрее, — ему чудится облако собственного запаха: невыразительный — слишком простой, чтобы в одно мгновение вскружить голову.
Так пахнет дикая земля — грязь у корней.
Редкое чудо — чудо, подсознательно напоминающее о месте.
— Я позабочусь об этом, — пятится Жильбер; он быстро находит решение, срывая перевязь, укрывает дьявольские улики.
Путается в своих руках.
— Маркиз, если я вновь, — дышит, глубоко, словно пытаясь выдохнуть всё жадное смущение; подступившее к щекам пламя.
— Клятва, — коротко задыхается.
— Превосходно.
— Вам следует, — робко начинает Лафайет, проговаривая и настаивая, — Форт, — сводит, понимая, что теперь нужно говорить короче.
— Щедрое имя для дома доброго доктора.
— Безопасное.
— Не сейчас, — хмурится Джордж упирается.
— Конгресс — вам нельзя допускать ошибок, — сбивается, рассыпается акцентом, к вине и стыду, попадая в слабое, самое уязвимое место.
Укол доверенным в свете камина секретом: отголоском прошлого — что-то, подстёгивающее нездоровое упрямство.
Губернаторским кнутом.
— Верно, — откинувшись, Вашингтон соглашается, стискивает пальцами край стола — до беления, — Если гнездо — будет разрушено, — ставит условие.
— Сожжено.
Кивок.
— Не уходите — здесь, — отходит, забывая слова — едва дышит.
Запах тянулся к нему, трогая грань обоняния.
Плохо.
Очень плохо.
Кивок.
— Я попрошу не беспокоить вас, — Жильбер отскакивает.
Кивок.
— Берегите себя, — бессмысленно; дальше.
— Поторопитесь.
Очередь Лафайета кивать.
— Ветви подошли бы больше? — то ли шутка, то ли размышление уткнулось в отдаляющеюся спину, осело приземлённым ароматом.
Встряхнувшись, Джордж вернулся за стол, подпирая горячее лицо руками — проклятье.
Время сбилось — внутренние, стучащие часы сошли с ума.
Превращая минуты в часы — часы в дни.
Жильбер вернулся через три дня. С задранном выше носа шейным платком.
На краю ладонь уместилось пятно — будущий ожог.
— Угли в выгребной яме, — смеётся.
С ним не спорят, позволяют увести.