Same but Different

По утрам солёный шар давит в грудной клетке, Караи разбавляет его саке и сцеживает по каплям. Сон урывками чередуется с изматывающими пробуждениями. Утром вместе с зубами хочется почистить изнутри череп от налипших образов.

      Обычно в кошмарах она видит Леонардо, отсекающего голову статуи отца. Когда мерзавец исчезает, Караи остается сидеть в пустом додзе. Иногда она слышит голос Ороку Саки и идет искать откатившуюся в темноту голову, но никак не находит, только шарит без толку руками. Иногда она остается сидеть и смотрит на статую, а потом осознает, что отец заперт внутри, в каменном животе, и ему не выбраться. У неё никак не получается освободить его оттуда, что бы она ни пыталась сделать...

      В другие разы статуя оживает, превращается в четырехрукого робота и замахивается, как в тот раз... Во сне она желает конца в этот миг, но вынуждена проснуться и продолжать жить.

      Но по крайней мере до определенного момента её разум был в состоянии провести грань между снами и реальностью...

      Однажды Караи просыпается от того, что у неё колотится сердце. Она ощущает, как оно сжимается от движения крови, как ему тесно в груди. Тяжело дышать.

      Горло немеет, острая боль прокладывает себе путь, как проглоченное лезвие, в желудке и кишках. Караи сдавленно хрипит и пытается приподняться, но не может, словно её тело весит целую тонну, - и чувствует, чувствует, чувствует всё это! Что, что сделать, как ей взять это под контроль?!

      - Никак.

      Караи поднимает взгляд, залитый ледяным потом, и смотрит в угол. За сёдзи горит свет, на тонкую бумагу ложится тень. Несколько секунд девушка смотрит на морок, а после заставляет себя закрыть глаза.

      Ороку Саки больше нет.

      Тихий механический звук раздвигающихся створок экзоскелета бесконечно тянется, и тянется, и тянется...

      - Караи.

      Звук падения... Как... как шарик теста... или...

      Нет, нужно взять себя в руки.

      - Караи.

      По комнате что-то движется. Нет, нет, это кошмар, она не до конца проснулась. Это... это просто... память. Этого быть не может.

      Простыня натягивается, что-то горячее и склизкое ползёт по ногам.

      - Караи...

      Вчера ей подсыпали яд в еду?! Её отравили, отравили точно... Нет... нет, не открывать глаза, не открывать глаза!.. Она не сумасшедшая!

      Его вес давит на грудь. Опутанные липкой слизью щупальца сдавливают горло, нечем дышать, невыносимо, невыносимо!..

      - Ми-ва… - тихо шепчет забытый голос.

      Караи рывком переворачивается на живот, чтобы рвота её не удушила, и блюёт до желчи и пены изо рта.

      Доктор, с опаской поглядывая на хозяйку, говорит, что нет никаких признаков отравления. Караи хмурится.

      Заговор?..

      Переглянувшись с медперсоналом, доктор рискует дотронуться до руки госпожи и бормочет что-то о нервном перенапряжении.

      Когда это повторяется второй раз, она снова не готова, теперь в ясный день на собрании акционеров. Караи делает "раз-два-три": выдыхает это мерзкое чувство, коему она отказывается дать имя, задерживает дыхание и тянется к флакону нюхательной соли.

      Не помогает. Медитация тоже не помогает. Ничего не помогает! Хочется выть и выбрасывать людей в окно. Очень душно. Но она теперь носит рубашки с высокой тугой горловиной. Караи уверена, что на шее синяки от удушения, но врачи говорят - никаких признаков асфиксии нет, и если она готова обследоваться дальше, то имеет смысл посетить невролога и психолога, потому что симптомы похожи на сонный паралич.

      Она приказывает отдать доспехи Шреддера в лабораторию под предлогом улучшения, но правда в том, что внутри шлема стало пахнуть кровью. Сердце стучит так, что набат в ушах глушит окружающий мир. Однажды ей на секунду показалось, что под кирасой вся грудь в липкой слизи. Но это просто крупные капли холодного пота. Её потом долго рвет, остается только невыносимая горечь.

      Одним утром выясняется, что кто-то украл бухгалтерские книги клана.

      Вынесли всю документацию вместе с электронными носителями за одну ночь, а хакерская атака уничтожила все онлайн-базы данных. Об этом сообщила по телефону мадам Минг, престарелая бухгалтерша, которую, как казалось Караи, отец нанял в казначеи еще в эпоху Эдо. Мадам Минг была человеком прямым и не уважающим совершенно священные традиции и иерархические тонкости их великого прекрасного клана с многолетней историей. Она позвонила – воспользовавшись этим правом впервые со дня её назначения, – и напрямую выложила:

      - Вы теперь хозяйка?.. Ага, ясно. Ну, поздравляю.

      Никаких улик. Вообще ничего. Караи, получив отчеты вернувшихся с пустыми руками людей, лично обходит каждый угол бухгалтерии, наворачивая круги вокруг попивающей чай мадам Минг.

      - Как приятно видеть, что новое руководство проявляет интерес к нашему отделу. Обратите также внимание - нам нужен второй кондиционер.

      Кто? Зачем? Кому вообще понадобилась из всего, что есть в здании, унести именно бухгалтерию? На ум сразу же пришли черепахи, и Караи, поразмыслив, решает версию, при всей её абсурдности, не отметать. Отправив разведотряд в руины их старого обиталища, она распорядилась также притащить Хана на допрос. Напоследок мадам Минг на вопрос, как у них обстояли дела до этого позорного инцидента, мрачно посмотрела на свою новую хозяйку и ответила, что не очень-то.

      Вечером в тот же день, откинувшись на спинку кресла, она спрашивает себя - случилось бы подобное с её отцом во главе? Клан Фут разваливается. Леонардо зашел, как к себе домой. А она с целой армией и боевыми роботами не смогла прикончить мерзавцев в их доме. Новая охрана сбоит, новая жесткая система отбора солдат и тренировок сделала их менее лояльными, элита до сих пор, скорее всего, считает её узурпаторшей... Она не справляется.

      Караи идет по улице, увешанной жёлтыми гирляндами, полной баров и кафе с летними верандами. Она ездила забрать результаты от независимого врача, который понятия не имел, кто она, а после ноги сами понесли её от порога клиники неизвестно куда.

      Вокруг люди шумят, пьют, смеются и целуются. Все они для неё - мельтешащие пятна. Что здесь, что в Токио. Ороку Саки... Ч'релл тоже не видел разницы. Ему нужен был мельтешащий мир с его ресурсами и рабочими руками, чтобы собрать больше сил, больше власти. Чтобы отправиться дальше, побеждать, менять миры, собирать их как бусы на нитку.

По праву того, что он - Ч'релл.

      Для него не существовало никого, кроме него самого, огромного и бесконечно расширяющегося, как вселенная, всегда полного собой и вечно голодного.

      И вот...

      его нет.

      И больше не будет.

      При мыслях о нём ускоряется сердце и давит тупая боль в грудной клетке. Как прогорклое масло, отвращение и злость пропитывают сознание, тесня самообладание туда, откуда ему не взять верх.

      "Постарайтесь нормализовать дыхание, чтобы не перенасыщать кровь кислородом, от этого вы и испытываете головокружение, онемение горла и другие ваши неприятные симптомы, мисс... Мисс?!"

      Еще несколько мгновений она покачивается на каблуках и наконец идёт в бар напротив, на ходу вытаскивая из кармана пиджака и сминая много-много страниц с отличными, прямо-таки образцовыми результатами кардиологической диагностики и гастроскопии.

      За столиком она открывает меню и смотрит сквозь бумагу несколько минут, не меньше, не способная сосредоточиться на строчках. Просто немного отдохнёт, посидит, а потом вызовет водителя. Ничего особенного. Итак, что в меню? "Посетите психолога", 7 доллара за бутылку?.. Караи прищуривается. А, пина колада.

      Медленно она примиряется с новой реальностью. У неё есть тело. И оно по какой-то непонятной причине решило предать её. Теперь ей приходится его... чувствовать, по-настоящему, помнить о том, что у него есть пределы. Даже менструальный цикл внезапно изменился. Она, конечно, и раньше знала, что месячные, ну... Идут каждый месяц, а не тогда, когда есть возможность. Но то было ранее просто фактом, информацией о мире вокруг, от которого она всегда была отделена. Это у женщин месячные каждый месяц, а она... Она отдельно от них. От мира. От телесности. Одно дело просто фиксировать, что происходит: удары, кровотечение, переломы. Позыв мозга принять пищу или справить нужду. А другое – действительно ощущать всё это. Караи не способна пока принять, что это нормально… Как обычные люди живут с такой уязвимостью?.. Без контроля? Без власти над собой? Неужели... неужели она настолько плоха как лидер, раз стоило власти Ороку Саки - что над кланом Фут, что над её собственными телом и разумом - перейти в её же руки, как всё рассыпается?..

      Бам!

      Официант ставит перед ней высокий стакан.

      - Вам от девушки за вторым столиком.

      Караи медленно переводит взгляд со стакана в зал, осознавая, что понятия не имеет, где тут второй столик.

      И они сталкиваются взглядами.

      Караи щурится, черты лица незнакомки смутно проступают в памяти. Высокая, широкоплечая, крепко сложенная смуглая девушка приблизительно её возраста. Короткие чёрные волосы зачёсаны назад, открывая широкий лоб, на котором алой пастой нарисован большой круг, чуть растёкшийся по контурам от себума. Совершенно обычную одежду – белую обтягивающую футболку и джинсы, - изящно покрывает ярко-розовое сари, нетрадиционно подвёрнутое у пояса.

      У незнакомки тяжелый взгляд, и она не отворачивается. Караи кивком отпускает официанта и смотрит в ответ – никакого оружия нет на виду или под сари, но от неё словно бы исходит странная сила…

      Тут Караи осознаёт, кто перед ней, и мрачнеет. Этих тут только не хватало…

      - Не бойся, тут нет яда, - говорит она. Её акцент как игла, что прокалывая слова, тянет за собой шафрановую нить. Не спрашивая разрешения, девушка присаживается рядом, бряцая своим стаканом об стол.

      Караи медленно выдыхает и выпускает мятое меню, убирая руки под стол.

      - Ты с таким напряженным видом выбирала, что я решила тебе помочь.

      "По крайней мере, беседа отвлечет от ощущений, не так ли?"

      - Спасибо, не стоило.

      - Почему это?

      Караи не знает, что ответить на подобное, и откидывается на спинку стула, разглядывая пригубившую свой напиток незнакомку. Паранойю разбавляет, как молоко кислоту, спокойная уверенность в себе этой пришелицы.

      - Криза... Криста...

      - Ой, заткнись, умоляю! - с нескрываемым отвращением девушка морщится и трясёт руками, будто пытается сбросить паука. - Не называй меня этим дурацким именем, которое они придумали, чтобы продавать мою куклу за десять баксов, окей? Меня от него тошнит.

      - К новому имени придется привыкнуть, - говорит Ороку Саки.

      - Не собираюсь даже.

      Караи вздрагивает и тянет руку ослабить щупальце на горле.

      Обе они молчат и смотрят на розовеющий вечер за окном. В баре немного народа, чьи голоса обволакивает нежная мелодия Вашти Баньян. Караи выдыхает на счет десять, проверяет горло, касаясь невзначай пальцами, и делает глоток - оказалось, это пиво. Она чувствует, что красная масса отца, копошащаяся за её лобной костью, недовольна.

      - Меня зовут Джасвиндер.

      - Караи.

      - Ага, я знаю.

      - Откуда?

      - Ну... - Джасвиндер разводит руками, - вопрос хороший, жаль, я не могу на него ответить. Это попадает под закон о неразглашении гостайны. Эй, эй, расслабься, чего ты вся собралась в клубок, нагини? Я тут правда одна.

      - Разве вы и ваша... группа... Вы разве не сами по себе? - Караи ощупывает большим пальцем рукоятку кайкэн под пиджаком.

      - Сами по себе - в каком смысле?

      - Какое отношение вы имеете к правительству?

      - Тебе самой-то не смешно от своего вопроса? - остро, как-то болезненно скалится девушка. - Знаешь, что случилось с теми ребятками, которые лет сорок назад игрались там сами по себе, и правительство дало им карт-бланш?

      - Нет.

      - Э... Ну, я тоже. Остались-то мужичок из старой команды, который с железными волосами - молчаливый и дерганный, да Ананда - со стеклянной черепушкой, жуть, как по мне, - она в последнее время тоже зашуганная. Из них толком ничё и не вытянешь.

      - Вот... оно что, - Караи чувствует, что не контролирует ситуацию, снова.

      Какое-то время они пьют, Джасвиндер говорит, как ужасно это лето в Нью-Йорке, и Караи просто слушает и кивает. Онемение горла проходит. Когда приносят какое-то другое пиво в тёмных бутылках, Караи уже допивает бокал - неожиданно этот ранее ей совсем неблизкий напиток, переливающийся на языке ягодными горчащими оттенками, оказывается лучше саке. Главное преимущество: Караи кажется, что она чувствует, как пьянеет с каждым глотком, а значит, точно сможет остановиться. Саке же до последнего просто полоскает рот, а потом вырубает, как ударом по затылку.

      Индианка разваливается на стуле и достает из кармана джинсов пачку известного табачного бренда. Караи цыкает, рассматривая темный остроносый профиль, опутанный молочным дымом.

      - Разве вы, герои, не ролевая модель?

      - Мальборо спонсирует Силы Правосудия, - пожимает Джасвиндер плечами.

      Караи отмечает про себя, как непривычно ей видеть собеседницу в профиль. Обычно люди вынуждены либо смотреть ей в глаза, либо в пол, подставляя лоб.

      - Ты... выглядишь несколько иначе, чем в новостях, темнее, что ли, - Караи, гоняя льдинку на языке, думает, что пить пора прекратить, воистину алкоголь опасно развязывает язык.

      - Ага, расскажи мне об этом. Мне мажут на лицо целую тонну тонального крема, понимаешь. Он у меня вместо бронежилета, - фыркает та в ответ, вытирая рот от пены короткими мозолистыми пальцами, и Караи едва не вздрагивает от чувства, которое она не может описать известными ей словами. Неприличный, даже грязный жест по меркам японской культуры поведения за столом, не вызвал отторжения. Было в нем что-то... простое и очень естественное.

      - А волосы?..

      - Парик, - машет Джасвиндер рукой.

      - И какой в нём смысл?

      - А я ебу? Спроси тех типов, которые мне костюм проектировали, смысл она ищет, ага, блядь, - ворчит девушка. - Мы вообще даже не знали, сунемся мы драться с рогатиками или так, нас поснимают да распустят. А потом Серебряный Бугай махнул нам, значит, и мы двинулись...

      Караи провожает взглядом, как Джасвиндер, продолжая ругаться, большим пальцем одной руки и прикрывая ладонью другой, поддевает крышку - та взлетает вверх от короткой розовой вспышки. Девушка ловит крышку пальцами и толкает Караи новую бутылку, чуть запотевшую и холодную.

      Сколько-то времени ещё они пьют молча. Караи очень жарко и немного трудно дышать.

      - Кампай! - Караи невольно усмехается, вслушиваясь, как японское слово занятно и странно звучит с индийским акцентом. - Если что, это меня Цубаса научил... Ну ты видела, парня из наших, синий такой. Он с Хоккайдо.

      - Никогда не была на Хоккайдо, - Караи обнаруживает, что её бутылка уже пустая наполовину.

      - Там нет перспектив, - говорит Ороку Саки.

      Джасвиндер кивает, как будто ему в ответ, и Караи морщится от такого точного попадания.

      - Цуба, когда не бухой, всё время рассказывает, как там тихо, в его городке. В Нью-Йорке, говорит, ему слишком шумно, - Джасвиндер смотрит на бутылку, которая уже наполовину пуста, потом на бутылку Караи. - Не налегай так.

      - Я в порядке.

      - Ага, ты уже красная, подруга.

Караи растерянно касается ладонью лица - и правда, щеки горячие!

- Я думала это стереотип, что азиаты быстро пьянеют, но что-то мне подсказывает, раз Цуба по полу начинает ползать на третьей бутылке, то ты ещё раньше отъедешь.

      - А сколько... - Джасвиндер прерывает её, внезапно спонтанным движением вытирая Караи лоб под чёлкой - она и правда вся потная. По телу проходит волна тепла, и Караи дёргается, как от судороги, сипло вдыхает, но остроту всё же вытаскивает из размякшего, словно пластилинового горла, - а я думала... Ты на какой бутылке... э-э... начинаешь петь и танцевать?..

      Джасвиндер хрипло гогочет, шумно, привлекая внимание других посетителей бара, и случайно роняет локтем полупустой бокал - когда они успели ещё и бокалы второй раз наполнить?.. Караи тянется за салфетками, чтобы промокнуть стол, но в итоге неловко мочит рукав.

      - Ой, блин, дай-ка, - Джасвиндер перехватывает её руку и промокает потемневшие манжеты рубашки своим сари.

      - Ничего... страшного.

      - Ага.

      У Джасвиндер очень горячие сухие руки. Прижимая подол сари к её запястью, она молчит и смотрит перед собой, вдруг резко провалившаяся в свои тоже пьяные мысли. От её прикосновений по венам ползёт странное покалывание. Голова кружится от сенситивной перегрузки. Караи вдруг охватывает дрожь. Дышать ещё труднее.

      - Караи.

      Сердце начинает биться сильнее. Он внутри. Внутри её головы сейчас. Караи чувствует, как он касается её глазного яблока щупальцем с внутренней стороны глазницы. Чувствует, как его тело сокращается, раздувается, как опухоль, как липкая, комковатая слизь стекает по её мозгу и скапливается во рту.

      - ...что? - спрашивает она вполголоса, сипло дыша. Нет больше никаких чувств, кроме тошноты и... и этой дрожи, для которой не находится слов.

      - Надо взять закуску, вот что... - тягостно вздыхает Джасвиндер.

      Невыносимо. Невыносимо.

      - Я отойду.

      - Не вздумай сбегать, я за двоих платить не буду. Я тебя, конечно, угощаю, но только первым пивом.

      Караи резко выдыхает и впечатляюще твёрдо для человека, несущего в себе столько алкоголя, несёт и себя в уборную.

      В туалете оказалось тихо и на удивление опрятно. И пусто. Резко сжав губы ладонью, девушка бросается к раковине, ожидая рвоты. Шум воды заглушает больное дыхание.

      - Я... я не... так больше не могу, отец...

      Ей кажется, что в горле у неё... у неё что-то шевельнулось!.. Караи поднимает лицо и смотрит на своё отражение в маленьком, украшенном ажурной рамой, зеркале. Он там. Она знает - он там, внутри...

      Караи смотрит себе в глаза, считает вдохи и выдохи. Раз, два, три.

      Нет, его здесь нет. Раз. Ч'релла нет. Два. Ороку Саки нет. Три. Шреддера... нет? Но... но Шреддер... Шреддер должен... Должен жить... Но...

      Снова приступ тошноты.

      Она одна. Одна навсегда теперь. Мир... отделился от неё. Мир - это больше не он, и она - не его продолжение.

      "мне... очень... страшно..." - шевелится её язык за стиснутыми до боли зубами. Караи прочищает горло, полоскает его холодной водой, сплёвывает гадкое признание в раковину и умывается.

      - Ты выглядишь ужасно, - заявляет Джасвиндер, когда Караи возвращается. - Может, тебе всё? Заказать такси?

      - Нет. Я сама разберусь, когда мне уходить.

      - Как скажешь, - разводит девушка руками.

      Они заказывают ассорти оливок с разными начинками. Караи пробует индийский ликёр. По заверениям Джасвиндер, после хорошего пива хороший ликёр - самое оно. Какое именно оно - связно объяснить она не смогла, но напиток и впрямь оказался приятным и ласкал язык нежностью кешью.

      - Бля, это не настоящий фени... - по тёмным щекам Джасвиндер растекается румянец. Она кидает осоловевший взгляд на собеседницу. - Ты и правда крепкая, - закинув в рот оливку и съехав поудобнее на стуле, индианка закидывает руки за голову, переплетя пальцы. - Ты откуда?

      - Я...

      Караи не может закончить фразу, перебирая пальцами пропитанную кровью пустоту и падая в горячее, возбуждающее воспоминание, как отец гладит её по голове, солдат клана хрипло воет, задыхаясь и булькая кровью, а она сжимает в руке его мягкий, красный отрезанный язык. Тянущийся, тянущийся, тянущийся механический звук раздвигающихся створок. Отец очень доволен. В голове нарастает гул. Так и надо поступать с теми, кто задает слишком много вопросов о твоём происхождении, ты запомнила, Караи?

      - ...Караи?

      - Меня... сейчас вырвет, - едва шепчет Караи, но Джасвиндер слышит и немедленно подсаживается ближе, обхватывая её за плечи.

      - Это нормально. Тебя вытащить на улицу?

      Девушки встречаются взглядами. Лицо Джасвиндер так близко. Её красный круг совсем размазался, Караи поддается импульсу и тянется к нему пальцами, чтобы стереть. Джасвиндер закрывает глаза. Паста, смешанная с кожным жиром и потом, отпечатывается на пальцах Караи вместе с чужим теплом.

      "Наконец-то", - с постыдным облегчением думает Караи.

      Её рвёт, будто внутренние органы выходят из тела, удушающие массы боли, тревоги, алкоголя вперемешку с галлюцинациями, отторгаются. Остаются горечь и ощущение пустоты. Пока Джасвиндер как-то решает с официантами проблему, Караи лежит вниз лицом на подстеленном сари. Потом её аккуратно приподнимают, она с трудом приоткрывает слипающиеся от слёз глаза и смотрит на Джасвиндер.

      - Подруга, ты как?

      Следовало что-то сказать, но у Караи нет сил. Кружится голова, весь мир сливается в размазанное пятно с красным солнцем. Накатывает страшная усталость, будто за все года с тех пор, как её выкинуло из утробы. Невыносимо много чувств. Караи больше не способна ничего контролировать.

      - Я...

      - Лады, пойдем подышим.

      Джасвиндер подхватывает её и выводит на улицу, опуская на диванчик на крытой веранде бара. Когда она тянется снять с неё пиджак, рефлексы, даже в таком состоянии, срабатывают как сторожевые псы своей хозяйки.

      - Расслабься, я тебя не граблю... Да видела я твой нож, видела, все нормально. - хохочет Джасвиндер и отнимает пиджак, чтобы свернуть и подложить себе на плечо. После она аккуратно опускает голову Караи на импровизированную подушку. Караи вдыхает запах шафрана, смешавшийся с ароматом её собственного парфюма.

      - Ты как?

      У Караи нет слов, чтобы даже приблизительно описать. Она молчит и смотрит на вертящиеся в калейдоскопе уличные огни. То проваливаясь в полудрёму, то выныривая из неё, как поддетая удочкой барахтающаяся в панике рыба. Но Джасвиндер, горячая, сильная, вибрирующая сверхъестественной силой, всё ещё здесь, потягивает что-то, спокойно и глубоко дышит.

      - Можно...

      - М?..

      - Можно мне немного воды?

      Девушка передает ей, как слепой, в руку прохладный стакан. После нескольких глотков воды со льдом Караи приподнимается под чутким и чуть разъезжающимся взглядом Джасвиндер, полоскает рот и выплевывает в урну, а остатки выливает себе на голову. Она откидывается назад, на мягкую спинку дивана, позволяя каплям прокатиться по шее и под ворот рубашки. До неё медленно доходит, что она отлучилась из небоскреба Фут на несколько часов, а в результате всю ночь пьянствует в каком-то баре с женщиной, которая работает на правительство.

      - Я... приношу извинения... за... это всё.

      - Хах, не беспокойся так. Случается.

      Ей всё равно? Караи оглядывается. И всем вокруг, этим людям, им тоже всё равно? С трезвостью возвращается тревога и необходимость в контроле.

      - Расскажи о себе, - Караи опускает голову обратно на её плечо.

      - Ого, вот это мы перешли на новый этап отношений, - смеётся Джасвиндер, но Караи не может понять, в чём тут шутка.

      - С чего начать?

      - Хм... Почему твоя бинди такая большая?

      - Хах, ну... Это не бинди. Это тилака, знак шактитов. А бинди - это... типа частный случай тилаки, только для женщин, понимаешь?

      - А ты разве не женщина?

      Джасвиндер молчит, темп её дыхания меняется.

      - С точки зрения индийцев - не особо.

      - Не особо женщина?

      - Ага. Там, где до сих пор народ поубивать друг друга готов из-за кастовых правил, и не такое бывает, - Джасвиндер сцепляет пальцы в замок вокруг колена. - Забавно знаешь что?.. Когда я притащилась в Америку... я думала, тут этого не будет... сословий, понимаешь.

      Она снова закуривает. Пожевав сигарету передними зубами, индианка выпускает дымный спрут, начиная долгий рассказ.

      Она говорит, что родилась в Калькутте. Город, от её первого крика до сегодняшнего дня, рассекающий взгляд контрастами британского наследия и нищеты. Её семья - школьные учителя, активисты и сторонники РСС (Раштрия сваямсевак сангх - поясняет Джасвиндер, и Караи чуть шевелит головой, мол, ясно, хотя и понятия не имеет, о чем идёт речь - сил выяснять всё равно нет). Часто в их доме было больше книг и политики, чем еды. Вечерами в маленькой квартире небогатого района с девочкой нянчились на активистских собраниях личности, чьи имена позднее звучали в репортажах о предвыборных митингах, о разоблачённых лидерах, о стычках с полицией на уличных протестах. В Калькутте последователей хиндутвы - индийской национальной идеи - было не очень много, но они компенсировали это обжигающей пылкостью.

      Джасвиндер стряхивает алеющий пепел с кончика сигареты, косится на молчаливую слушательницу и продолжает:

      - Потом я ушла из дома.

      На несколько лет. Будто тяжёлый шар, чей ход нельзя было затормозить, толкал её в спину. Медитировала в поющих капелью пещерах, доводя себя до голодных галлюцинаций, пела о пути ахимсы с джайнистами, изучала Книгу Мертвых на скалистых склонах Тибета. Но куда бы она ни приходила, везде была боль. Нет во всей Индии такого места без боли, нет на всей земле. Шаг замедлялся. Когда ноги отяжелели настолько, что шар более не мог сдвинуть её с места, он не раздавил, не сломал позвоночник, но вошёл в сердце. Джасвиндер просто говорит:

      - Оно случилось.

      Ноги привели её не в очередной храм, но к людям. Полгода она прожила с бандой Гулаби - группой виджиланте-индианок из касты неприкасаемых. Простая философия, не обвешанная талмудами. Будь справедлива. Защищай слабых. Защищай женщин. Защищай детей. Правда и свобода важнее традиций. На улицы Калькутты Джасвиндер вернулась уже овладевшая своей силой и зная, для чего она пришла в это мир. Шактиты из касты неприкасаемых назвали её Каларатри, воплощением их защитницы, богини Кали. Именно это имя в Америке так неудачно, по мнению Джасвиндер, переделали в Кризалис.

      Она напрягается всё сильнее, чем ближе рассказ идёт к сегодняшнему дню.

      - Я тебе так скажу - политики, они везде одинаковые. Они не хотят, чтобы ты помогала людям сама по себе, им всё нужно контролировать. Ты один раз с ними пойдёшь на сотрудничество - и уже не отвертеться, ты теперь у них на знамёнах в качестве символа. В общем, короче... Эх... Не люблю я об этом говорить. Но у меня не было прям много альтернатив, кроме как выбраться из подворотен, где я пиздила гопников, если я хотела реально хоть как-то повлиять на ситуацию с неприкасаемыми. Я думала, коммы тоже этого хотят, понимаешь? Есть я, а есть система...

      Джасвиндер вздыхает.

      - И система меня на-е-ба-ла.

      Она вдруг поворачивается и тянет Караи за ворот рубашки к себе, обдавая горячим дыханием:

      - Ты только... хуепутале этой не говори, что я тут наболтала...

      - Какой... кхем... персоне не говорить? - хмурясь, шепчет Караи в ответ.

      - Этой... собаке драной... в костюме. Ты знаешь, о ком я.

      "Так драной или в костюме?"

      - Хорошо, я не скажу.

      Бар, судя по всему, круглосуточный, потому что они сидят ещё долго.

      "Хан тоже, наверное, сидит и ждет", - думает Караи и чуть ухмыляется.

      - Полегчало? - спрашивает Джасвиндер, загребая пальцами волосы собеседницы и осторожно касаясь её виска.

      - У меня нет жара.

      - Ага.

      Караи чуть приподнимается и оценивает состояние - голова немного кружится, но определённо ей лучше, чем полчаса или даже день назад.

      - Жить буду.

      - Ну и славно.

      - Боже мой...

      - М?..

      - Боже мой, - повторяет Караи, выпрямляясь и прижимая ладони к коленям. - Видел бы меня сейчас мой... отец.

      - Ну, его здесь нет, - пожимает плечами Джасвиндер и потягивается.

      "Ты это знаешь, потому что ты работаешь на правительство?.. Или..."

      - Да, его здесь нет, - медленно и тихо проговаривает слово за словом Караи.

      Рука тянется в горлу...

      - Потанцуешь со мной?

      - Ч...Что?

      - Там... - Джасвиндер не отводит взгляд, снова тяжёлый, как в первое мгновение их встречи, - хорошая песня играет. Потанцуешь немного со мной?

      Не то чтобы Караи раньше никогда не танцевала с кем-то. Ниндзя - это не только ползать под потолком с ножом в зубах, это и умение прятаться на виду, имитировать нормальную человеческую деятельность. Но именно вот прям так, ради удовольствия...

      - Ну...

      - Ой, только не говори, что ты не танцуешь, у меня глаз намётанный.

      Джасвиндер поднимается и тянет Караи за руку, остановившуюся на полпути.

      В баре, чуть глубже от стойки, расположилась импровизированная сцена. Пианино, скрипка и какая-то дудочка тянут горьковато-сладкую мелодию. На барном стуле, закинув ногу на ногу, сидит босая пожилая женщина в длинном красном кардигане и, закрыв глаза, тихо поёт, почти себе под нос. В паре шагов от неё, крепко прижавшись друг к другу, медленно кружится пара, но никого больше из танцующих нет. На Караи накатывает странное смущение.

      - Эм... ну...

      - М?..

      - Ничего, просто... как-то неловко. Не люблю, когда на меня смотрят.

      - Никто не будет смотреть, все уже налакались, как пузатые котята молока.

      Караи не может сдержать улыбку в ответ. Джасвиндер протягивает ей руку.

      Снова сбитая с толку сенситивной перегрузкой, она мешкает, но все же протягивает руку в ответ. Джасвиндер плавно притягивает её к себе и крепко прижимает, так, что они соприкасаются животами. Левая рука скользит под пиджаком по спине, пальцы, горячие, такие горячие, касаются позвоночника через рубашку, и по нему проходит электрический ток, отдающий в груди. Караи физически ощущает, как кровь приливает к ключицам.

      - Да не трогаю я твой нож, не волнуйся, - тихо говорит Джасвиндер ей на ухо, задевая мягкими губами висок. Ей приходится чуть опустить голову - она на полголовы выше Караи.

Его здесь нет.

      Караи закрывает глаза и выдыхает на вспотевшую шею Джасвиндер, сильно пахнущую шафраном. Та сглатывает, сильнее сжимая правой рукой её ладонь.

      Раз-два-три - они делают оборот, медленный, плавный, в такт мелодии.

      - Ты крепкая, - замечает Джасвиндер, переплетая их пальцы.

      - Ты говорила.

      - Не, то про алкоголь было. Я... в смысле... Когда ты в одежде, так вот и не скажешь, что у тебя там прям мускулы.

      - Ты же знаешь, кто я.

      - Ну так одно дело знать, другое - трогать, хе-хе... Хах.

      Джасвиндер замолкает. Караи хочет что-то ответить, но мысли плавятся и испаряются короткими выдохами с губ, когда рука скользит вверх по спине и снова вниз.

      - Я просто хотела... э-э... ещё раз проверить. На всякий случай.

      - Я... понимаю.

      Она действительно теперь понимает. Какая огромная разница в том, на кого Караи смотрела весь вечер, и что чувствует её тело сейчас. Люди... иногда мягче, чем кажутся. Особенно если это девушка с каменными мышцами и естественным распределением жира по женскому типу.

      - Какая у тебя система тренировок?

      Джасвиндер дышит животом, раз-два-три, они делают круг. На них никто не смотрит.

      - Честно говоря, я только пару лет назад начала нормально тренироваться, когда надела розовое сари, точнее... э-э... когда уже в Калькутту вернулась порядок наводить. Меня бывшая чемпионка по вольной борьбе взяла под крыло. А так, кажется, я всегда была от природы большая. Правда вот, сиськи с жопой иногда в этот комбез дурацкий с трудом залазят, я им говорю - ну сшейте вы побольше, а они - "нет-нет". Тьфу, блять.

      - А эти... эти вещи, которые ты можешь делать... Они как-то зависят от состояния тела?

      Джасвиндер замолкает и недолго раздумывает, перебирая пальцами по позвонкам собеседницы. Караи ловит себя на мысли-мгновении, что к ней никто в жизни никогда так не прикасался.

      - Думаю, да. Когда я перестала искать ответ в религии, прекратила физические самоистязания и начала нормально жрать - тогда я в первый раз и почувствовала, что могу... Оно как продолжение моего тела, как здоровая рука, ну или крылья там.

      Джасвиндер вдруг опускает голову, чтобы поймать её взгляд, девушки соприкасаются кончиками носов. Она смотрит прямо, чуть прищурившись, тёмными глазами, затянутыми поволокой.

      - Или ты про какие-то... другие вещи, которые зависят от состояния тела, спрашивала?..

      Караи опускает веки, подавляет судорогу внизу живота и делает раз-два-три: в последний раз вдыхает запах шафрана и табака, сглатывает и решает, что время заканчивать эту вечеринку.

      - Я... думаю, мне уже пора. Спасибо за компанию, - неплохо, язык даже не заплетается.

      Джасвиндер, замерев, медленно сжимает покоившуюся на спине Караи ладонь в кулак, но все же отстраняется, выпуская её из объятий.

      - Ладно, я поняла. Всё нормально, - улыбается она с толикой грусти.

      Караи вот ничего не поняла и немного завидует.

      - Давай я тебя подброшу.

      Они выходят на свежий воздух. Людей вокруг совсем не стало, на улице, припудренной лишь рассеянным светом фонарей, темно. Джасвиндер хрустит шеей, отойдя немного вперед, она завязывает сари и разминается.

      - Ща.

      - Нам стоит заплатить, прежде чем покидать это место.

      - Я уже, не волнуйся.

      - А сказала, что платить за меня не будешь.

      - А я заплатила твоей карточкой. Она... э-э-э... сама выпала из твоего кармана.

      - Великолепно, - бормочет Караи, проверяя пиджак, не выпало ли само по себе ещё что-нибудь.

      "Разве что твоя честь", - отозвался в голове внутренний надзиратель голосом Леонардо.

      - Ох...

      - Ща-ща, я уже почти всё, ща полетим.

      - Куда полетим? - не сразу понимает Караи. А потом понимает.

      - Нет-нет-нет! Никуда не полетим!

      - Пф, да не бойся ты, я отлично управляюсь с этим! Я даже обдолбанная однажды пролетела прям от Атлантик-Сити до Нью-Йорка. Мне, правда, нужно было в Вашингтон...

      - Нет, послушай!.. - Караи пятится, судорожно пытаясь найти мобильный. - Давай я позвоню моему водителю!..

      Раз - ослепительная вспышка розового света, как окровавленная волна, хлещет по окнам и взревевшим автомобилям.

      Два - Джасвиндер, чья размазанная тилака пылает раскаленным солнцем, и кожа покрыта неоновым сиянием, отталкивается от асфальта, как бегунья на старте.

      Три - Караи может увернуться и не дать поднять себя в воздух.

      Но не уворачивается.